Берлин, май 1945 - Ржевская Елена Моисеевна

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82

Его старуха, поднявшись с сундучка, пошарила в складках юбки и вытянула из длинного кармана ключ с загогулинкой. Повозившись в замке, она не глядя впихнула в сундучок поверх накопленных денег Таськину деревянную, обгрызенную по краям ложку. Спрятав ключ, старуха снова уселась на сундучок и, низко склонившись, затеребила подол юбки с самодельной тесьмой, но, не выдержав, уткнулась лицом в сухонькие, желтые кулачки и затряслась.

Матвей Захарович заерзал на табурете, встал и поплелся к двери. Третья неделя, как он с семьей отселен сюда на хутор с передовой, из деревни Ножкине. Он томится без дела и ждет, когда из ужакинского колхоза его позовут в бригадиры, а сам первый на поклон идти не желает. А там в Ужакине должны были уже прослышать, что ножкинский Матвей тут, но не чешутся позвать его.

Когда доносится отвратительный гул приближающегося сюда немецкого самолета, старуха забивается в подпол, а Матвей Захарович спешит на улицу, его обуревают любопытство и бестолковый азарт. Старуха тревожно выглядывает из подпола, зовет его и ругает: «Турка смоляная, проклятая! Антихрист губатый! Навязался мне…»

Обычно он слоняется по хутору, угощает бойцов самосадом, болтает с ними. Пристрастился было начищать всем сапоги. Выпросил у старшины мази, щеток и спозаранок являлся в школу, во «второй класс», подбирал с полу сапоги, ботинки, уносил, стараясь не шуметь, и, начистив, выставлял в ряд всю обувку на крыльце, окончательно перепутав пары. Майор Гребенюк строго-настрого запретил ему этим заниматься, сказал: как по тревоге поднимать бойцов будет, они запутаются на крыльце, да и баловать их нечего, пусть сами чистят.

Ярко светило солнце, с неподнятых полей поднимался густой пар. Матвей Захарович вышел на улицу, вдохнул свежий воздух, и на душе у него, наверное, полегчало.

Стася тоже нет больше на хуторе. Майору Гребенюку удалось связаться с его теткой Жировской, проживающей в Москве «напротив вокзала», и Стася отправили на машине в Москву. Перед отъездом он обошел всех, простился. Повзрослевший, грустный, сел в кузов полуторки рядом со своей кроватью и узелком. Учительница Нина Сергеевна долго махала вслед уехавшей машине, пряча лицо в темный платок.

Из деревни Ужакино к нам иногда приходит приятель Стася, он берет у учительницы книги почитать. Он такой же рыжей масти, как Подречный, и сошел бы вполне за его сына. Говорит он весомо, очень разумно и все время быстро облизывает губы. Он окончил шесть классов, отца забрали на финскую, и он ушел в пастухи. Он пойдет, конечно, в армию, когда придет ему время. Военная школа? Нет, он не любит командовать, его больше литература интересует. Читает он что придется. Увидел у меня книжку стихов Багрицкого, попросил дать прочитать.

— У нас в Ужакине учитель жил, его в армию забрали, он все о славе мечтал. Стихи писал. «Вот накоплю пудов десять стихов — и прямо в редакцию. Вот и слава».

На лесной опушке сбились в кучу, лают, резвятся и ссорятся собаки. Но взвоет за кустами танк — и собаки замрут, нервно, настороженно. А он движется сюда — страшная громада, — переваливаясь, оглушая. Собаки мучительно ждут, подрагивая. Внимание! И бросок вперед, безудержный, ликующий, — собаки мчатся под танк, под танком — мясо. Вот так же через несколько дней на поле боя, заслышав гул моторов, они помчатся под танки противника, неся смертоносный груз на спине.

До поздней ночи на опушке обучают собак-истребителей. Слышно, как тарахтит танк, заливисто лают собаки. Когда-нибудь после войны поставят памятник погибшим на фронте собакам — истребителям танков

Мы сидим за столом, разбираем материалы, такие разные, пестрые на первый взгляд.

Что происходит у врага, в полосе его обороны и дальше в тылу? По донесениям разведчиков, из допроса немцев, по добытым документам стараемся воссоздать картину в целом.

Вздрагивает в лампе язык пламени, бьется в стекле,

— Соли, Подречный!

— Солил уже. — Лампа ярко освещает сонное безбровое лицо Подречного. Он гасит лампу. — Перегрелась. Бензин не годится.

Снова зажжена лампа. Отстает наклеенная на трещину бумага, и стекло того гляди развалится. Капитан Петров протягивает мне «Приказ Смоленской районной Страже»:

…Блиндаж, недавно отбитый у немцев, был обклеен толстой бумагой, в нем держался неистребимый чужой запах. В углу сидели на корточках два бойца.

— Записывай, записывай. Слушать нечего, не тебя касается, — громким шепотом приказывал пожилой боец молодому.

Молодой худощавый парень записывал, держа перед собой тетрадку в твердой обложке.

— Гимнастерка летняя, стираная. Чулки длинные, — диктовал пожилой боец, вынимая из вещевого мешка одну за другой вещи, разворачивал их и складывал тут же на полу. Он грузно осел возле мешка, и подвижными оставались только руки и широкий бритый затылок, выглядывающий из-под пилотки. Почувствовав, что я прислушалась, он обернулся: — Тут у нас санинструктор погибла. Теперь надо вещи ее домой отправить. Вот и учитываем.

— Рубашка с кружевами напереди, — подсказал молодой боец, разглядывая белую рубашонку, которую бритый развернул и держал за бретельки.

— Приплюсуй, приплюсуй. Да не сюда. Там, где записано «сорочка женская».

«Надо перебрать свой мешок», — подумала я.

Мы обогнали колонну автоцистерн и санитарную машину с ранеными. Изредка на дороге встречался кто-либо из местных жителей, и тогда вездеход тормозил, майор расспрашивал, как проехать в деревню Кресты. Туда передислоцировался сегодня штаб армии. В кустах блеснула нерасстрелянная пулеметная лента. Земля на дороге, прежде глубоко размытая дождем, теперь накрепко ссохлась нескладными буграми, и машину то и дело подбрасывало.

Въехали в Лагуши. Два-три разбитых дома, их растаскивают на дрова. Тяжелая угрюмость разрушенного войной человеческого жилья. Вся деревня покрылась землянками. Худенькие, босые ребятишки бежали за вездеходом.

Впереди по улице шла женщина с узелком. Еще издали мы узнали стройную мальчишескую фигуру Тони. Вездеход затормозил.

— Здравствуйте, — сказал майор, — вы как сюда попали?

— Здравствуйте. — Тоня покраснела, улыбнулась, и тонкой рябью набежали к глазам морщинки. — Я в Лагуши иду, там теперь наши стоят — городские учреждения. — Она шла навестить мужа, заведующего Ржевским гороно.

Майор спросил, как ближе добраться до Крестов. Тоня сказала, что ближняя дорога бродом, но она как раз к немцам приведет, так что надо в объезд.

—  — Вон там у поворота вам сворачивать. Там большая красная машина стоит. Сразу заметите. Это городская пожарная команда разместилась. Ваши кричат: демаскирует. А брандмайор, упрямый старик, ни за что не соглашается перекрасить. Он уже четырех пожарных собрал, обмундирование раздобыл им и хочет в город вступить по всей форме…

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82