Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
– Оба ругают царя и хотят его свергнуть. а между собой не ладят, – сказал Силин. – Студент поласковей. Характеры разные… Хотят одного и того же, а друг друга не любят больше, чем царя.
Все знали, что Студент добрый и работает в артели безотказно. Поэтому ему прощали страшные речи против царя и богатых, как неразумному ребенку.
– Но ведь и сюда докатится та волна человеческих неурядиц и невзгод, от которой ты ушел. Что такое революция? Вот я верю в нее. – Студент ласково оглядел всех, как бы говорил: смотрите, добрые люди, я такой же, как вы! А я за революцию! – Ты тоже революционер, Егор Кондратьевич, и твое переселение – это твоя революция.
– И ты сам можешь убивать богатых и царя? – спросил возвратившийся Пахом. – Мог бы?
– Конечно! – спокойно ответил Студент.
Пахом посмотрел на его руки.
– Скажи, как он смылся! Как смылся! – сетовал Тимоха. Он ужаснулся: «Значит, череп, повешенный в верховьях реки, кто-то нашел. И еще задумал мстить…»
– А у китайцев свое обсуждение идет, они тоже вместе собрались и не спят, – сказал Пахом.
– Вот видите, значит, и в этом зверском убийстве есть свой смысл, – воскликнул Полоз.
– Есть? – исступленно закричал Голованов. – Ах ты… Ты!
Его никто и никогда не видал в таком возбужденном состоянии. Был он старичок тихий и работящий.
– Должно перегореть человечество, – сказал бывший батрак каторжник Яков. – И я за анархию!
Илья вдруг толкнул его в плечо так, что тот отлетел в сторону.
– Едут! – вдруг сказал Голованов.
Всех подрал мороз по коже.
У берега раздался треск.
– Ребята, – с тяжелым вздохом сказал Силин, – это Камбала!
Все хлынули, ломая кустарники, к берегу. Засветили головню. Камбала в разорванной рубахе и Василий Кузнецов как огромного, туго спеленатого ребенка вытаскивали из лодки обкрученного веревками человека.
– Он?
– Он! – ответил Сашка. – Сейчас рот ему откроем, он сам все скажет…
– Кусается, зараза! – подымая лежащего за волосы, подтвердил Василий. – Иначе его не возьмешь.
– Бить его!
– Бить нельзя! – ответил Егор.
Все стихли.
Василий с Катей уехали из Уральского рано на конях. Вблизи прииска они едва не погибли в сугробах.
Многие старатели начали мыть с весны, до ледохода. Прииск ожил рано, когда еще не оттаяла земля, пробивая ее толстый мерзлый слой и забираясь в теплую золотоносную толщу.
С уходом льдов среди островов стали появляться, словно всплывая из-под воды, халки и баржи с товарами и мукой, их хозяева торопили приискателей с разгрузкой. Артели отделяли по очереди работников на разгрузку. Перевал товаров был ниже шиверов и водопадов, окольными проточками товары доставлялись на лодках вверх. На прииске появился какой-то инженер, предлагавший изготовить сильное взрывчатое вещество и взорвать камни. Другие предлагали построить свою золотоплавильную лабораторию, провести телеграф и выпускать газету.
Егора часто расспрашивали новички, как он все открыл.
– Меня несло по кривуну, и там завалы, – отвечал обычно Егор. – Место опасное. Я вылезал на берег и брал пробы. Нашел содержание. Чем выше, тем лучше, меньше замыто песками. Идите вверх, – советовал всем.
Составились многолюдные крепкие артели, все научились работать, ценили время. Артель следила, чтобы работники много не пили; с похмелья дело не идет, ущерб обществу.
Никита Жеребцов сбил самую многолюдную артель. Одна из китайских артелей работала с ним бок о бок и не уступала русским.
Десятая часть золота, сдаваемая китайцами, бывала не меньше жеребцовской.
А по ключикам и речкам все дальше расползались одиночки, несмотря на рассказы о злодейских нападениях на старателей.
Егор иногда ходил вечерами к костру, слушал споры и ссоры. Котяй всегда жаловался ему на брата и уверял, что Санка недоволен и может выдать прииск, написать донос.
– Сора из избы не выносить! – отвечал ему Егор. – Смотрите вы оба!
Воронежский Сапогов спросил однажды:
– Скажи, Егор Кондратьевич, сколько пудов золота у нас здесь в земле еще осталось?
Прииск нынче сыт, трудился и все глубже зарывался в землю. Болезни еще были. В жару многие запоносили.
– Ктой-то энтот Кузнецов? – услыхал однажды Егор во тьме бабий разговор. Толковали мещанки, приехавшие с мужьями из города. Они все в артели у Никиты.
– Знаменитый человек! – отвечал кто-то.
– Чтой-то мы не знаем… Чтой-то у вас китайцев много. За что им такой почет? Мы нигде не видели! Уж мы везде, везде бывали, мастер мой-то всюду нужен… Чтой-то мы не видали еще, чтобы так с китайцами обходились! В городах жили! Уж все видели!
– Из какова города? – спрашивали их.
– Что это?
– С какова города?
– Везде жили! Да вот уж такого порядка нигде не видали.
– Чем плохо?
– Да неграмотный мужик стоит в главей-то! – ответила другая баба.
– Егор Кондратьевич хороший.
– Хорошего-то не видали. Да разве так можно поставить дело?
– А что?
– Да хоть бы вот сосед. Уж вот знает дело. Куды видит! Тут, скажет, бить… Ан и золото тут.
Егор ушел впотьмах на берег и уехал к себе.
У избы сидел Силин, горел костер. Женщины тихо пели. Иногда слышно было, как подтягивал им под пологом Вася.
– Ведь я самородок кинул в речку, – жаловался Тимоха, – и найти не мог, потом пожалел. С ума сошел, стал золотом кидаться. Что со мной было такое?
– Вот и посиди с Татьяной и Катериной. Ты от женского общества отвык, – сказал Василий.
– Нет, ты скажи, Егор, ведь это так! Действительно я череп повесил в тайге, чтобы напугать…
* * *
… С часовщиком на этот раз приехала его жена. Она оказалась высокой, полной и красивой женщиной лет сорока.
Супруга явилась к Егору.
– Семьдесят дней! Двадцать дней туда и семьдесят обратно, – бойко говорила полная носатая женщина с большими черными бровями. – Я была в Петербурге! И вот вам теперь его товар! Вот его товар!
Новые часы лежали в гнездах ящичка на красном бархате.
– Это уже не ржавчина! – сказал Тимоха.
– Боже мой! Откуда вы взяли, что он в прошлом году торговал ржавыми часами? Откуда ты их взял? – гордо спросила она мужа. – Я удивляюсь! Что ему вошло в голову! Ты – глупый гуран! Он же настоящий гуран из Забайкалья!
