Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 137
Он доверительно покосился на Сергея, продолжая крепко держать его за локоть, и рассмеялся коротким хитрым смешком:
— …Ты никогда не замечал, Дежнев, на какие ухищрения они иногда пускаются? Любопытно, друг мой, очень иногда любопытно за ними понаблюдать. Дома она тебе бегает в линялом сарафанчике, в тапочках на босу ногу… так, попросту… Но уж зато если ей, голубушке, предстоит встреча с кем-нибудь, кому она хочет понравиться, да еще, скажем, после известного перерыва, — то уж тут, братец ты мой, разоденется принцесса принцессой… смотришь на нее и робеешь подойти ближе. Ну что ж, Дежнев… это тоже понятно — любовь, друг мой, любовь…
Сергей Митрофанович извиняющим жестом наклонил голову и отвел от тела пачку книг, которую нес в левой руке.
— Поразительные вещи делает иногда с людьми эта любовь, — помолчав, заговорил он негромко, словно думая вслух. — Ты вот не читал у Толстого… Алексея Константиновича… был такой простой викинг — Гаральд Гардрад… Да-а… Влюбился он в киевскую княжну Ярославну, но девица оказалась слишком разборчивой. Другой на его месте отступился бы: шутка ли сказать — дочь великого князя Ярослава Киевского! Но Гаральд был настоящим мужчиной, поэтому он решил иначе. Собрал дружину, отправился в поход — и наделал переполоху по всей Европе, прославляя имя любимой девушки. Он дошел до Пирея и там своим мечом насек имя Ярославны на знаменитом изваянии льва… А все для того, чтобы добиться взаимности…
— И добился? — заинтересованно спросил Сергей.
Преподаватель пожал плечами:
— А ты как думаешь? Когда он вернулся в Киев, там уже гремела слава о великом воине Гаральде Гардраде. Где уж тут было устоять этой княжне! Вот, Дежнев, что делает любовь. Если это, разумеется, любовь настоящего мужчины… а не тряпичного воздыхателя. Те-то никогда ничего не добиваются, и поделом. Впрочем, что это я с тобой заболтался — даже учительскую миновал… увы, становлюсь стар и болтлив. До свиданья, Дежнев…
— До свиданья, Сергей Митрофанович…
Преподаватель скрылся за дверью учительской. Сергей задумчиво постоял на месте, потом нащупал в кармане папиросы и отправился покурить в последний раз. Почти следом за ним в уборную ворвался Женька Косыгин.
— Что ж ты делаешь, жлоб ты несчастный, — зашептал он, отозвав Сергея в сторонку, — ты сам знаешь — я к бабам отношусь отрицательно, но в данном случае ты просто жлоб! Николаева там сидит одна, вот с такими глазами, а он из курилки не вылазит! Дурак, иди к ней, а мне дай докурить…
Не дожидаясь ответа, Женька выхватил папиросу из его пальцев.
— А где она? — нахмурился Сергей. — Без Земцевой, что ли?
— Земцеву класрук увел, — кивнул Косыгин, торопливо затягиваясь. — А капитанская дочка сидит в верхнем коридоре, в самом конце… вид у нее такой — вот-вот разревется, иди к ней, я тебе говорю…
Таня и в самом деле была уже на волосок от истерики. На первом же уроке она, как могла, пересказала Людмиле свой разговор с Сергеем, и Людмила не сумела в первый момент скрыть недовольства странным поведением Дежнева. Правда, она тут же спохватилась и стала уверять, что это совершенно нормально, но было уже поздно. Таня заметила ее первую реакцию; еще раз вспомнив весь разговор, она ужаснулась Сережиной холодности и объяснила ее только одним: он ее больше не любит, а выслушивал просто из вежливости. Недаром он не писал, недаром он даже не сразу согласился проводить ее домой…
Людмила утешала ее, говоря о всем известной неловкости влюбленных, и ссылалась на многочисленные литературные примеры; но Таня с каждым уроком все глубже погружалась в пучину отчаяния. От предстоящего разговора она уже не ждала ничего хорошего — весь ее запас храбрости был уже израсходован; на уроке литературы она объявила Людмиле, что жить больше не стоит. Неизвестно, дошел ли до стоявшего неподалеку преподавателя мрачный смысл ее шепота, но он сердито посмотрел на Таню и погрозил ей пальцем. Таня ответила ему отчаянным взглядом утопающей.
Сейчас, увидев идущего по коридору Сергея, она побледнела и вцепилась в края подоконника, словно боясь упасть. Губы ее вздрагивали, во всем ее виде было столько самого неподдельного отчаяния, что Сергей сам с трудом проглотил подступивший к горлу комок. Не думая уже о том, как нужно себя вести и как сложатся их отношения в будущем, он шагнул к Тане и положил руку на ее пальцы, судорожно стиснутые на доске подоконника.
— Таня… — сказал он негромко, в первый раз произнося вслух ее имя. — Что с тобой — тебе что, нехорошо?
Вместо ответа она часто заморгала и вдруг, выдернув пальцы из-под его руки, закрыла ладонями лицо и затряслась в беззвучных рыданиях.
В этот момент звонок известил о начале последнего урока. На лестницах послышался топот ног. Сергей беспомощно оглянулся, кусая губы. На свою репутацию ему было наплевать, но если Таню увидят в таком состоянии… Схватив за локти, он почти грубо толкнул ее в дверь напротив — в кладовую завхоза, где хранились швабры, тряпки, мел и бутылки с чернилами.
— Обожди здесь, — шепнул он, — я сейчас…
У двери в класс он поймал Володю:
— Слушай, Володька, скажешь Земцевой, я Таню увел, ей нужно уйти, слышишь? Книги мои забери, а она пусть возьмет ее…
Глушко вытаращился на него изумленно, но Сергей уже убежал.
Таня, все еще судорожно всхлипывая, сидела на опрокинутом ящике. При виде Сергея она утерла слезы и несмело улыбнулась.
— Кто-то чуть не вошел… — сказала она вздрагивающим еще голоском. — Я так испугалась…
— Сейчас выйдем, погоди, — озабоченно сказал Сергей, прислушиваясь к шуму в коридоре. — Сейчас все разойдутся…
Когда стало тихо, он вывел ее из убежища. Едва удерживая желание бежать, они прошли вдоль дверей классов, спустились вниз и вышли через черный ход — подальше от окон учительской. Только на боковой тенистой улочке они почувствовали себя в безопасности.
Некоторое время постояв молча, Сергей широко улыбнулся и взглянул на Таню:
— Ну, так как же? Куда теперь?
— Все равно, Сережа… — Она еще раз по-детски всхлипнула, и Сергею показалось, что непросохшие слезы на Таниных ресницах засияли от ее улыбки, словно капли росы на солнце. — Мне ведь совершенно все равно, правда… куда ты хочешь…
