Словарь Ламприера - Норфолк Лоуренс

Ознакомительная версия. Доступно 40 страниц из 199

— Но главному это не понравится…

— Это не моя забота, — повторил Кастерлей еще жестче. Карета катилась вперед. Джульетта отвернулась от своих спутников, прижавшись щекой к стеклу. Она задремала, несмотря на тряску, и когда карета набрала ход, Джульетта уже блуждала в своих грезах где-то по заснеженным полям. Из-за снега свет был голубоватым. Джульетте казалось, что она бежит рядом с каретой длинными прыжками, невысоко взлетая над землей. Стали попадаться невысокие изгороди, через которые она легко перепрыгивала; потом они стали встречаться все чаще и чаще. Вокруг не было ничего, кроме снежной равнины, а взор ее простирался так далеко, как ей только хотелось. Затем в снегу стали появляться небольшие зубчатые трещины; иногда разлом возникал за секунду до того, как Джульетте надо было приземлиться, чтобы опять оттолкнуться от земли. Трещин становилось все больше и больше, но на дороге это никак не сказывалось, и карета продолжала мчаться вперед. Джульетта захотела заглянуть внутрь одного из разломов, но из-за этого начала отставать от кареты. Тогда она стала кричать кучеру, чтобы тот ехал помедленнее, но кучер не слышал, и Джульетта пыталась позвать пассажиров. Она не видела их, но знала, что они сидят в карете и смотрят на ее отчаянные рывки. Она начала стучать в дверцу кареты, потом заглянула внутрь, но увидела лишь бесцветное небо Дувра и бледно светящиеся круги, висевшие в небе, словно две гигантские линзы; потом за ними появилось лицо. Лицо наклонилось над ней, почти прижалось к ее лицу; стук стал глухим, словно дверца кареты была обита войлоком. Это было худое лицо Ламприера в совиных очках и с разинутым ртом, словно у рыбы, бьющейся об лед; лицо это надвигалось на нее, потом кто-то закричал: «Нет! Остановитесь!» Внезапно она пробудилась, лицо Ламприера растворилось в ночи. Это не было сном. Кричала она сама. Карета мчалась вперед, и Джульетта поглядела на виконта, на лице которого крик Джульетты отразился сперва удивлением, а затем яростью. Papa исчез, виконт сбросил ненужную маску. Джульетта представила, как где-то позади на обледеневшей дороге остался стоять одинокий Ламприер, глядя, как огни кареты исчезают во тьме, унося ее прочь от него. Она снова взглянула на виконта, потом — опять в окно. Теперь она действительно была между ними и абсолютно одинока.

Прошел час или два. Огни кареты превратились в крошечные сияющие точки, а потом и вовсе растворились во мгле. Ламприер передумал идти дальше. Он остановился, дрожа. Сидя на обочине дороги, он не давал себе труда повернуть голову на слабый шум, раздававшийся у него за спиной. Он долго брел, но не нашел ничего, кроме дороги и бескрайней тьмы кругом. И еще снег. Шум стал немного громче. Должно быть, это карета. «Вот карета», — подумал он. Холод отзывался тупой болью в костях. Лицо его онемело, голова клонилась набок. Да, теперь никаких сомнений: это карета. Ноги были непослушными, словно ватными. Карета приближалась к нему. Вот она остановилась. Из нее выходят люди. Септимус. Спрашивает: «Что ты здесь делаешь?» Что-то лежит на крыше кареты. Голубой свет. «Эй!» — окликают его. Он в конце концов должен что-то ответить. Его несут на руках. Голова его лежит у Лидии на коленях. Потом, когда он проснется…

— Он спит, — сказала Лидия.

— Он без сознания, — возразил Септимус.

— Пять против одного, что он отморозил пальцы на ногах. — Уорбуртон-Бурлей пытается стянуть с него сапоги. Карета угодила в рытвину, скрытую под снегом, все подскочили, и что-то тяжело громыхнуло на крыше кареты. Лидия подняла голову и побледнела.

— Неужели Кастерлей не мог увезти ее? — спросила она. — В конце концов, он уехал первым.

— Надо было привязать ее лицом вверх, — сказал Боксер. Карета снова дернулась, и снова раздался грохот.

— Это ужасно! — воскликнула Лидия, затыкая уши. Голова Ламприера моталась на ее коленях. Остальные трое промолчали. Карета продолжала свой путь по неровной лондонской дороге с привязанным к крыше трупом женщины. Каждый раз, когда карета попадала в яму, голова женщины подпрыгивала, и слиток металла, застывший у нее во рту, ударялся о крышу. Разомлевший в тепле Ламприер спал, и ему снились женщины, летящие над полями в потоках горящего золота. Карета катилась по полям, покрытым снегом и льдом, возвращаясь в Лондон.

— «Даная, дочь Акрисия, царя Аргоса, от Эвридики. Отец заточил ее в медную башню, потому что оракул предсказал ему смерть от руки Данаиного сына…»

Это был голос Септимуса, стоящего за столом. Ламприер знал, что уже не спит, и насторожился.

— «Однако его попытки помешать Данае стать матерью не увенчались успехом: и Юпитер, влюбившийся в нее, вошел к ней в спальню в образе золотого дождя». Гм-м… что ж, неплохо. Разве ты не убил Акрисия в клубе той ночью?

Септимус сделал шутливый жест, словно метнул диск. Но его друг еще толком не пришел в себя. Ночью он то и дело просыпался. Дрожа от холода, он вставал с постели и в несколько приемов написал статью о Данае. Сон его был прерывист и беспокоен.

— Как заканчивается эта история? — продолжал расспрашивать Септимус. Скоро начнется допрос. Он ведь мог замерзнуть насмерть.

— Плохо, — выдавил из себя Ламприер после долгой паузы. Септимус все еще стоял над столом.

— Мы искали тебя, ты знаешь? Отправили на поиски целый отряд с факелами… — Тут Ламприер вспомнил карету, дорогу, грохот на крыше.

— И вы нашли меня, — сказал он.

— Нет, мы нашли женщину… — Ламприер снова уронил голову на подушку. Нельзя, чтобы Септимус увидел его лицо. — Мертвую женщину…

«Расскажи!» — мысленно попросил его Ламприер.

— Мертвую женщину? — И прежде чем он смог удержаться: — Как она… я хочу сказать…

— Она лежала на западном выгоне, там такая трясина. Просто ужасно. Но ты был за несколько миль от того места.

Неужели он ни о чем не догадался, даже прочитав эту статью? «За несколько миль» — это что, совет?

— Я заблудился и думал, что иду в сторону дома. Было темно.

— Но ведь до того ты вышел из дома?

— Да, конечно… — Конечно, он вышел из дома и пошел по свежим следам в снегу на лужайке, мельком увидев Септимуса. — Мне показалось, что ты был в коридоре и вышел с черного хода, — сказал Ламприер.

— Да, — ответил Септимус.

— А потом я заметил тебя на лужайке.

— Ну да. Я прошелся по лужайке, завернул за угол и вернулся в дом. Я искал тебя. Ты мог пропустить фейерверк.

Завернул за угол. Фейерверк.

— Я попытался обойти вокруг дома, — сказал Ламприер. — Следы вели только в одну сторону. Отпечатки ног в снегу оборвались.

— Не возражаешь, если я возьму это? Ты ведь уже написал.

Септимус держал в руке статью. Забирай, забирай. Выкатившиеся глаза, разинутый рот — забирай все.

— Как хочешь, — ответил Ламприер. Септимус аккуратно складывал бумажку.

— Ты знаешь, что мог погибнуть? Ты чуть не замерз.

— Да, знаю. — Ламприер взглянул на Септимуса, направлявшегося к двери.

— Спасибо, — произнес он. Септимус уже уходил.

— Алиса де Вир — любопытная пташка, правда? — спросил он на ходу.

— Необычная женщина, — осторожно ответил Ламприер. ¦

— А девчонку Кастерлея ты упустил. — Это Септимус прокричал, уже спускаясь по лестнице. А потом добавил: — Ну и дурак!

Хлопнула входная дверь. Уходит Септимус, подумал Ламприер, cummeaculpa , за что ему большое спасибо.

В последующие дни Ламприер сражался с буквой «D ». Он сидел за столом, отделяя тринадцатого Домиция от всех прочих представителей этого рода. Дионисиями звали больше двадцати человек. Он нашел уже двадцать четыре разных Дионисиев и мучился предчувствием, что вот-вот появится двадцать пятый. Один был библиотекарем в Аттике — о нем говорил Цицерон; но еще какой-то Дионисий упоминается тем же Цицероном в связи с украденными книгами — возможно, это одно и то же лицо? По мере того как накапливались ссылки, дорога туда и обратно между письменным столом и грудой книг в дальнем углу комнаты превратилась в утомительный ритуал. Ламприер раскрывал по порядку все книги и раскладывал их на полу, так что получался своего рода книжный ковер. Он оставлял промежутки между книгами, чтобы можно было передвигаться по комнате. Такой способ был очень удобен. Ламприер держал в голове двадцать пять Дионисиев. Он перерыл всех стоиков и часть Еврипида, чтобы найти дополнительную ссылку. «Раб Цицерона, укравший из библиотеки хозяина несколько книг. Cic. Fam . 5. ер. 10 1.13 ер. 77», — небрежно нацарапал он последнюю статью, и с этим было покончено. Двадцать пять Дионисиев порядком его утомили. Ламприер работал бессистемно. Он позабыл, что Дедал соорудил механического человека, automata . И что он способствовал Пасифае в ее противоестественной страсти. О полете Дедала знали все; в своей книге Ламприер нашел маленькую картинку, изображавшую Дедала и Икара, летящего к солнцу. Вероятно, здесь как-то перепутались истории об автомате и о крыльях, и, в действительности имелись в виду не летающие люди, а летающие механизмы. Это было вполне возможно, хотя Ламприеру больше хотелось верить в летающих людей. Полет на крыльях: какая необыкновенная идея… Ух ты! Ламприер неуклюже взмахнул руками, словно пытаясь подняться в воздух. За окном по булыжной мостовой грохотали кареты. Ламприеру пришло в голову, что был еще и двадцать шестой Дионисий, но это уж слишком — в словарь ему не попасть. Он вернулся к доберам, добунам и дохам, народам северной Македонии, Глостершира и Эфиопии, которые в его словаре все были свалены в общую кучу: такая вот новая география. Доцимус принимал слишком много горячих ванн.

Ознакомительная версия. Доступно 40 страниц из 199