Синеокая Тиверь - Мищенко Дмитрий Алексеевич

– Это, правда, такая неожиданная милость. – Миловида доверчиво посмотрела на Волота и перестала плакать. – Это такая милость, что я не могу и боюсь поверить, боюсь взять на себя то, о чем повелела княгиня.

– А меня в расчет не берешь?

– Почему не беру? Беру и знаю: князь, как и матушка его, желает мне добра. Но только у князя так много других хлопот и обязанностей! Будет ли у него время хоть изредка заглянуть в Соколиную Вежу?

– Скажи только одно слово: приезжай – и я не только буду наведываться и помогать в делах твоих, стану мужем и советчиком, хранителем очага и твоего благополучия в нем. Если же дела позовут в Черн или на сечу, буду там не дольше, чем потребуется. Потому что полюбил тебя еще тогда, помнишь? Потому что помыслами и сердцем всегда с тобой.

– Князь! – Миловидка вскинула руки, словно обороняясь не только от Волота, но и от того, что услышала. – Зачем говоришь такое? Возможно ли это? У тебя жена, дети. А я…

– А ты будешь мне второй женой. Неужели не видишь: люблю так, что жить без тебя не могу. Пойми: Лада не случайно свела тебя с Божейкой. Она потому и забрала его к себе, что ты уготована судьбой другому, и этот другой – я. Поверь: не Божейко и не третий кто-то – я, потому что встретил тебя на своем пути и раз, и другой. Пусть через много лет, пусть после стольких мук и страданий, но все же встретил в своем собственном доме, встретил как жрицу – охранительницу очага моего. Могло ли такое произойти случайно, не по воле всесильных богов? Неужели не достоин быть тебе мужем? Неужели так противен тебе, что гнушаешься мною?

– Да нет, не гнушаюсь. Не смогла бы, не посмела бы гнушаться таким славным мужем, как князь Тивери. Но что скажет Малка, что скажут люди?

– Ничего не скажут. Одно, обычай наш не запрещает князю иметь вторую жену, а другое, княжий род Волотов может погибнуть, если будет у князя только один наследник. И что возразить Малке, если она не может более продолжать род наш!

– И все же она скажет…

– Не тревожься. Малка не такая глупая, чтобы не понять: кто утратил способность продолжать род, тому не место среди лучших в роду. Тебя я выбираю первой женой, и воля моя непреклонна. Слышала же, жить без тебя не могу. Тогда, в первую встречу, удержал себя в страхе перед карой божьей, а сейчас увидел и повторяю: нет, не могу жить без тебя. Ты та, которую я искал всю жизнь, потому что уверен, только Миловидка мне будет солнцем-утешением, манящей звездой, пристанищем-отрадой в щедрой на хлопоты и заботы княжеской жизни. А еще лелею в себе надежду, что родишь мне сыновей-соколов, дашь опору и силу синеокой Тивери. Сама же будешь иметь все, что может дать муж и князь.

Миловидка сгорала от стыда, опускала глаза. То страшилась и удивлялась его речам, то, стыдясь, опускала глаза, то снова поднимала и смотрела завороженно, пока стыд опять и опять не заставлял опускать глаза. А князь, почувствовав, что он на верном пути, дал волю словам своим, желанию своему, обнимал поникшую девушку и миловал ее. И эти сладостные объятия подтачивали и подтачивали твердость Миловиды, она чувствовала: силы ее покидают. Вот он сейчас скажет: не сомневайся, иди ко мне и будь моею – и она не сможет ему возразить.

«О боги! – молилась она мысленно. – Как же это, вот так все сразу и неожиданно! Будет ли это в радость? Разве я такого ждала?»

– Я верю князю. – Она попыталась защититься от его ласк словом. – Верю и склоняюсь к нему сердцем. Но разве до этого сейчас? Завтра или послезавтра нужно идти к капищу и тянуть жребий. Что, если он падет на меня, если не тебе буду принадлежать – богам?

– Этого не будет ни завтра, ни послезавтра!

– Ой, князь! – испугалась. – Что ты говоришь?

– А то, что слышишь. Тебя я даже богам не отдам. Настанет день, проснется народ – и я оглашу всем, что девушка из Выпала по имени Миловида дала согласие стать моей женой. Ты станешь принадлежать к княжеской семье, тебе не придется тянуть жребий.

– Ох! – сладкий стон вырвался из ее груди. Она прислонилась к князю. Понимала: это все. Князь не только обнимает ее, целует и ласкает, он уже горит желанием, и ничем его не остановить. А у нее нет сил противиться ему. Вот он подхватит ее сейчас, легонькую и податливую, своими сильными руками и понесет на ложе и уже не будет спрашивать, хочет ли она ему принадлежать…

Сознание этого, казалось, должно было бы пробудить сопротивление. Но Миловида и не помышляла об этом. Сдерживала, волнуясь, дыхание и таяла в пламени, нарождающемся в сердце. И в этот сладкий миг, изнемогая от истомы, она услышала стук в ворота и чей-то зычный голос:

– Княже! Иди и чини требу. Боги указали уже на свою избранницу.

Миловида испуганно вскрикнула и выпорхнула из объятий Волота, не знала, куда деться от стыда и растерянности. Князя тоже остановило внезапное вторжение. Лицо его будто окаменело, казалось – погонит всех прочь. Но он князь! И Волот переборол недовольство и вышел к тем, кто его звал. Миловида знала: ненадолго. Скажет одно-два слова и снова придет. Что ж тогда? Как ей быть? Сопротивляться, как и тогда, в шатре, звать на помощь? А кого и для чего? Если нет Божейки, если лучшие годы ушли на поиски и скитания, чего ждать, на что надеяться? Может, и в самом деле складывается все так, как того хочет охранительница брачных уз Лада? Страшно, что избранником ее сердца будет князь? Он говорит, что полюбил, и полюбил больше жизни. Так зачем же бояться и сторониться? Волот – достойный муж. В годах уже? Да какие это годы!

И все же страшно. Руку и сердце предлагает не кто другой – сам князь. У него жена, дети. Что скажут они и как посмотрит на это народ тиверский?

Рывком открылись двери, и князь быстро пошел к ней. Видела: рад, что избавился от посланцев Черна, он охвачен мыслями о другой радости и ничто его не остановит.

– Княже! – сказала Миловида, едва справляясь с трепетом, и сложила перед ним, словно перед божеством, руки. – Если хочешь быть желанным в браке, сдержи себя и не торопи назначенный нам судьбой миг.

Он даже не остановился, наоборот, увидел в Миловиде что-то такое, чего раньше не замечал, сгреб, словно ястреб пташку, и, подняв, проговорил растроганно:

– Тот миг давно упущен. С умыслом ли, без умысла, но упущен. Надо наверстывать этот миг.

– Тогда… – Она, как утопающий хватается за соломинку, ухватилась за мысль. – Тогда пойдем к твоей матери, пусть благословит нас. Без этого я боюсь, княже. Только ее согласие прогонит страх из моего сердца и откроет нам путь к супружескому союзу.

Миловида говорила так сердечно и искренне, была так доверчива и испугана, что Волот не смог не выполнить просьбу и выпустил ее из объятий.

– А почему бы и нет? – согласился он. – Разве я прячусь от нее? Утром не только мать-княгиня, вся земля узнает о нашем браке, о том, что ты поселяешься в Соколиной Веже как жена и княгиня. Слышишь, вся земля!

Широко и с силой распахивая двери, вел свою нареченную за руку, не оглядываясь. И только когда остановились перед спальней, посмотрел на Миловиду. Так, взявшись за руки, и предстали они перед княгиней, перед ее слабо освещенным ложем.

– Мать-княгиня, – тихо и торжественно обратился к ней Волот. – Слышите, мать-княгиня? Во имя блага земли и нашего рода-племени благословите сына и его избранницу на желанный брак.

Видимо, уверены были, что княгиня слышит их, – склонили покорные головы, ждали. И мгновение, и другое. А княгиня не отзывалась. Они переглянулись и, не сговариваясь, бросились к ложу…

– Она… – Миловидка глянула на Волота и еле сдержала крик отчаяния и жалости. – Она мертва, княже…

Волот испугался меньше Миловиды. Приклонил к материнскому ложу буйночубую свою голову и затих, подавляя в себе боль. Когда же понял, что не мать требует жалости, а Миловида прижимается к плечу и рыдает, испуганная тем, что случилось, и случилось неожиданно, – встал и сказал твердо, как жене и другу:

– Успокойся. Теперь ты хранительница очага в родовом доме Волотов. Собирай мать в последний путь, готовь тризну по ней. Челяди будет известно, кто ты отныне. Они станут слушаться твоего слова, как моего собственного. Слышала, жена моя любимая? Вытри слезы и берись за дела. Мне же пора ехать – пришло время отдать богам выбранную ими жертву. Как только управлюсь, сразу же буду около тебя.