Даурия - Седых Константин Федорович

Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 203

В Александровском Заводе Федот узнал, что семеновцы заняли уже Оловянную. Тогда он круто повернул на запад и через три дня, обгоняя по дороге массу беженцев из фронтовой полосы, прискакал на станцию Андриановку. На станции выгружались только что прибывшие на Даурский фронт матросы с Дальнего Востока. Поскидав с себя бушлаты, они скатывали с платформы четырехдюймовое морское орудие, и Федота заинтересовали разукрашенные татуировкой их груди и руки.

— Эй, чубатый! Иди помогать! — весело окликнул его круглолицый, с лихо закрученными кверху желтыми усиками матрос, на бескозырке которого Федот разобрал золотую надпись: «Адмирал Макаров». Он охотно откликнулся на приглашение, и дальневосточники моментально оценили по достоинству его силу и ловкость.

Когда орудие благополучно перекочевало с платформы на землю, все тот же круглолицый матрос угостил Федота папиросой из портсигара, на котором была изображена косоглазая, с высокой прической женщина, и беззлобно пошутил:

— Нанимайся, казак, нашу пушку возить. Ты один двух битюгов заменишь. И где вы такие родитесь?

Федот не пожелал ему ответить, а в свою очередь огорошил его вопросом:

— Давно в адмиралах ходишь? — Матрос непонимающе уставился на него голубыми глазами, но Федот погрозил ему пальцем и добавил: — Сдается мне, что ты такой же адмирал, как я наказный атаман.

— Тю-ю, дура, — озорно протянул матрос, понявший, в чем дело. — Ты, братишка, вывески читать не умеешь. Вывеска моя означает не адмирал, а имя боевого корабля, на котором я служил четыре года царю Николашке и шесть месяцев мировой революции. А зовут меня Василием Васильевичем Усковым. Давай познакомимся. — И он протянул Федоту руку.

— А пушка у вас ничего, подходящая. Мне из таких стрелять не доводилось, — сказал Федот Ускову, когда коротко изложил цель своего приезда в Адриановку.

— А ты разве артиллерист?

— Ага.

— Так чего же ты молчишь? Мы тебя к себе возьмем, хочешь? Парень ты надлежащий.

И Усков потащил его к командиру отряда. В тот же день на станцию прибыл командующий Даурским фронтом Сергей Лазо. Матросы выстроились на перроне. Лазо сказал морякам короткую речь:

— Вы — ударная наша часть. Не сегодня завтра вам предстоит столкнуться с офицерскими батальонами особого маньчжурского отряда. Так покажите же им, как умеют бить врагов народа дальневосточные моряки.

Говорил Лазо негромко, слегка картавя. Был он молод и юношески строен, округлое лицо с едва пробивающимися черными усиками сразу запоминалось. Федот, узнав из его слов, что моряки ударная часть, решил про себя, что сошелся с ними весьма кстати. Он громче всех кричал «ура», когда Лазо окончил речь.

Лазо сразу бросилось в глаза и удивило, что среди моряков оказался один казак. Он безошибочно определил это по широченным штанам с лампасами, в которых был Федот.

Лазо подозвал к себе командира отряда, бравого моряка в коричневой кожанке, и спросил его, откуда у них взялся в отряде казак. Командир объяснил. Тогда командующий подошел к Федоту. Федот, завидев его, вытянулся, кинул руки по швам. Лазо, разглядывая Федота проницательными глазами, спросил:

— Вот ты поступил, казак, в отряд моряков, а матросскую заповедь знаешь?

— Какую?

— Чеши врага в хвост и гриву и никогда не показывай ему кормы.

— Да у меня у самого такая заповедь жизни, товарищ Лазо, — ответил Федот. Он выхватил из кармана свои Георгиевские кресты и показал их Лазо.

— Этих вот штук и при царе даром не давали.

Увидев кресты, Лазо рассмеялся:

— Ну, тогда все в порядке… А какой ты станицы?

— Орловской, товарищ Лазо! — щелкнул Федот каблуками, подтягиваясь в струнку.

Лазо, дотронувшись рукой до козырька фуражки, отошел от него, не переставая посмеиваться. А Федот был на седьмом небе оттого, что ему удалось поговорить с командующим фронтом.

XIX

Весна 1918 года была первой и самой трудной весной преображенной России. Созданная Лениным Красная Армия билась с немецкими оккупантами на Украине и в Белоруссии, железным заслоном прикрывала пути на Москву и Петроград. Рабочие крупнейших промышленных центров страны героически боролись с разрухой и голодом, уничтожали змеиные гнезда меньшевистско-эсеровских террористов и заговорщиков. И когда стало ясно, что ни армиям кайзера, ни силам внутренней контрреволюции не сломить беззаветного мужества русского народа, пришли им на помощь страны Антанты. Войной и блокадой решили они покончить с Советской властью, оторвать от России не одну из ее богатейших окраин.

В марте высадили английский десант в Мурманске. В апреле экспедиционные отряды Японии, Америки, Англии и Франции заняли Владивосток. На Северном Кавказе на смену Каледину и Корнилову пришли генерал Деникин и атаман Краснов, которым одинаково щедро помогали воевавшие друг с другом англичане и немцы. А пятого апреля атаман Семенов, получив от Японии крупную поддержку людьми и оружием, начал новый поход на Советское Забайкалье.

В синеватой предутренней мгле в Даурскую степь поползли гадюками броневые поезда, на песчаных отрогах Тавын-Тологоя — пятиголовой сопки на маньчжурской границе — смутно замаячили редкие цепи пехоты, развертывалась в лавы монгольская конница атамана. Над разъездом № 86 медленно таяли в небе дымки шрапнельных разрывов. Малочисленная красногвардейская застава читинских рабочих приняла неравный бой и погибла вся до одного человека. Последний красногвардеец взорвал гранатой себя и свой пулемет.

На солнцевсходе из Маньчжурии повалили один за другим длинные эшелоны особого маньчжурского отряда, сколоченного из всевозможного сброда. Маленькие замасленные паровозы, одолевая подъем, дышали шумно и тяжко, как загнанные в скачке кони. В распахнутых настежь теплушках, изрядно хлебнувшие перед походом в китайских харчевнях, горланили песни казаки; в обнимку с винтовками спали китайцы, румыны и сербы, курили из серебряных трубок американский табак монголы, гортанно переговаривались наряженные в русскую форму солдаты японской императорской армии.

Восемь километров от Маньчжурии до первого железнодорожного разъезда на русской земле Семенов скакал на белом коне, украденном его сподвижниками в Хайларском цирке. Конвойная сотня с желтым развернутым знаменем и свита из вновь испеченных полковников и генералов сопровождали его. Рядом с начальником штаба генералом Бакшеевым на белоногой породистой кобылице в жокейском скрипучем седле ехал японский штабс-капитан. Конвойцы весело потешались над его мешковатой посадкой, над тонкими, как ниточки, усиками.

Проехав черту границы, Семенов круто осадил коня. Торжественным жестом снял с чубатой головы барсучью папаху. Мясистое с толстыми щеками лицо его стало красным от прихлынувшей крови. Низко кланяясь на три стороны и картинно выпячивая широкую грудь, он зычно сказал:

— Здравствуй, земля родная!

Показывая высоко вскинутой рукой вперед, повернулся к свите:

— Господа генералы и офицеры! Господин капитан, представитель дружественной великой Японии! Я счастлив приветствовать вас на первом клочке родной земли, освобожденном от большевистских войск. Поклянемся же здесь нерушимой клятвой воинов, что не выпустим сабель из рук, пока не уничтожим красных насильников и бандитов. Господа! Отныне наш грозный клич один: вперед и вперед!

Пропитыми, хриплыми голосами свита закричала «ура». Вежливый широкозубый японец наклонился к Бакшееву, улыбнулся непроницаемой улыбкой:

— Хоросо, осень хоросо!..

В первой половине апреля Семенов праздновал победу за победой. Почти не встречая сопротивления, занял он Мациевскую, Даурию, Борзю и Оловянную. Незначительные, плохо вооруженные отряды рабочих Читы и Черновских копей поспешно откатывались на запад, к Карымской.

В древних степных караулах гудели ликующие колокола. Богатое караульское казачество встречало атамана церковным трезвоном, жертвовало ему табуны лошадей, стада овец и коров. В пограничных степных станицах: Манкечурской, Абагайтуевской, Чиндант-Гродековской, Второй Чиндантской, Дурулгуевской и Цаган-Олуйской Семенов сформировал из добровольцев три кавалерийских полка.

Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 203