Волшебная гора. Часть I - Манн Томас

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 106

— А ты бы хотел? — спросила она, подняв брови и улыбаясь. Он ответил:

— Да уж потанцевал бы, если бы тебе захотелось.

— Ты, оказывается, не такой благонравный, как я думала, — отозвалась она и, так как он пренебрежительно рассмеялся, добавила: — Твой двоюродный брат уже удалился.

— Да, это мой двоюродный брат, — подтвердил он неизвестно зачем. — Я уже раньше заметил, что он ушел. Он, вероятно, лег.

— C'est un jeune homme tres etroit, tres honnete, tres allemand. [138]

— Etroit? Honnete? [139] — повторил он. — Я понимаю французский лучше, чем говорю. Ты хочешь сказать, что он очень педантичен? Разве ты считаешь нас, немцев, педантами, nous autres Allemands. [140]

— Nous causons de votre cousin. Mais c'est vrai, вы немножко буржуазны. Vous aimez l'ordre mieux que la liberte, toute l'Europe le sait. [141]

— Aimer… aimer… Qu'est-ce que c'est! Ca manque de definition, ce mot-la. Один любит, другой владеет, comme nous disons proverbialement [142], — заявил Ганс Касторп. — Я за последнее время много думал о свободе. То есть мне слишком часто приходилось слышать это слово, и я спрашивал себя, что же оно означает. Je te le dirai en francais, какие у меня по этому поводу возникли мысли. Ce que toute l'Europe nomme la liberte, est peut-etre une chose assez pedante et assez bourgeoise en comparaison de notre besoin d'ordre — c'est ca! [143]

— Tiens! C'est amusant. C'est ton cousin a qui tu penses en disant des choses etranges comme ca? [144]

— Нет, c'est vraiment une bonne ame, простая натура, в ней не таится никаких угроз, tu sais. Mais il n'est pas bourgeois, il est militaire. [145]

— Никаких угроз? — с усилием повторила она. — Tu veux dire: une nature tout a fait ferme, sure d'elle-meme? Mais il est serieusement malade, ton pauvre cousin. [146]

— Кто это говорит?

— Здесь решительно все знают друг о друге.

— Тебе это сказал гофрат Беренс?

— Peut-etre en me faisant voir ses tableaux. [147]

— C'est-a-dire: en faisant ton portrait? [148]

— Pourquoi pas. Tu l'as trouve reussi, mon portrait? [149]

— Mais oui, extremement. Behrens a tres exactement rendu ta peau, oh vraiment tres fidelement. J'aimerais beaucoup etre portraitiste, moi aussi, pour avoir l'occasion d'etudier ta peau comme lui. [150]

— Parlez allemand, s'il vous plait! [151]

— О, я все равно говорю по-немецки, даже когда объясняюсь по-французски. C'est une sorte d'etude artistique et medicale — en un mot: il s'agit des lettres humaines, tu comprends. [152] Ну как, тебе еще не захотелось танцевать?

— Да нет, это же мальчишество. En cachette des medecins. Aussitot que Behrens reviendra, tout le monde va se precipiter sur les chaises. Ce sera fort ridicule. [153]

— A ты что — так сильно его почитаешь?

— Кого? — спросила она отрывисто и с иностранным произношением.

— Беренса!

— Mais va donc avec ton Behrens! [154] И потом слишком тесно, чтобы танцевать. — Et puis sur le tapis… [155] Лучше посмотрим на танцы.

— Давай посмотрим, — покорно согласился он и, сидя рядом с ней, какой-то особенно бледный, стал смотреть своими голубыми, задумчивыми, как у деда, глазами, на костюмированных пациентов, толпившихся и в гостиной и в читальне. «Немая сестра» прыгала с «Синим Генрихом», фрау Заломон, одетая светским кавалером, во фраке и белом жилете, со вздувшейся на груди манишкой, намалеванными усиками, моноклем и в туфлях на высоченных каблуках, которые нелепо выступали из-под черных штанин, вертелась с пьеро, чьи кроваво-красные губы пылали на белом напудренном лице, а глаза были похожи на глаза кролика-альбиноса. Грек в короткой мантии заносил лиловые трикотажные ноги вокруг декольтированного, поблескивавшего смуглой кожей Расмуссена; прокурор в кимоно, генеральная консульша Вурмбрандт и молодой Гэнзер танцевали даже втроем; что касается Штерихи, то она танцевала в обнимку со шваброй, прижимала ее к сердцу и гладила ее щетину, словно это были человеческие волосы, подстриженные ежиком.

— Давай посмотрим, — автоматически повторил Ганс Касторп. Они говорили вполголоса, под звуки пианино. — Будем сидеть и наблюдать точно во сне. Ведь для меня, нужно тебе сказать, все это как сон, вот так сидеть с тобой рядом, — comme un reve singulierement profond, car il faut dormir tres profondement pour rever comme cela… Je veux dire: C'est un reve bien connu, reve de tout temps, long, eternel, oui, etre assis pres de toi comme a present, voila l'eternite. [156]

— Poete! — сказала она. — Bourgeois, humaniste et poete — voila l'Allemand au complet, comme il faut! [157]

— Je crains que nous ne soyons pas du tout et nullement comme il faut, — ответил он. — Sous aucun egard. Nous sommes peut-etre des трудные дети нашей жизни, tout simplement. [158]

— Joli mot. Dis-moi donc… Il n'aurait pas ete fort difficile de rever ce reve-la plus tot. C'est un peu tard que monsieur se resout a adresser la parole a son humble servante. [159]

— Pourquoi des paroles? — сказал он. — Pourquoi parler? Parler, discourir, c'est une chose bien republicaine, je le concede. Mais je doute que ce soit poetique au meme degre. Un de nos pensionnaires, qui est un peu devenu mon ami, Monsieur Settembrini… [160]

— Il vient de te lancer quelques paroles. [161]

— Eh bien, c'est un grand parleur sans doute, il aime meme beaucoup a reciter de beaux vers, — mais est-ce un poete, cet homme-la? [162]

— Je regrette sincerement de n'avoir jamais eu le plaisir de faire la connaissance de ce chevalier. [163]

— Je le crois bien. [164]

— Ah! Tu le crois. [165]

— Comment? C'etait une phrase tout a fait indifferente, ce que j'ai dit la. Moi, tu le remarques bien, je ne parle guere le francais. Pourtant, avec toi je prefere cette langue a la mienne, car pour moi, parler francais, c'est parler sans parler, en quelque maniere, — sans responsabilite, ou comme nous parlons en reve. Tu comprends? [166]