С той поры как я уехал, я не видел ничего подобного, и надежды на успех моего друга совершенно рассеялись. Старший слуга не обращал на меня внимания. Больше он ко мне не подходил. Он занялся пожилым джентльменом в длинных гетрах, перед которым красовался графин с пинтой замечательного портвейна, который появился, казалось, сам собой из погреба, так как никто его не заказывал.
Второй лакей шепотом сообщил мне, что этот пожилой джентльмен – ушедший от дел нотариус, очень богат, проживает на Грейс-Инн-сквере и, должно быть, оставит все свое состояние дочке своей прачки; ходят слухи, что у него в шкафу хранится серебряный столовый сервиз, весь потускневший от долгого неупотребления, хотя смертные видели у него в квартире только одну ложку и вилку. Тут я окончательно понял, что Трэдлс погиб и нет для него никакой надежды.
Однако мне хотелось как можно скорей увидеть милого, старого друга. Пообедав с такой быстротой, которая отнюдь не могла возвысить меня в глазах старшего слуги, я поспешил уйти черным ходом. Дом номер два на Холборн-Корт я нашел скоро; доска с именами жильцов, висевшая на двери, извещала, что мистер Трэдлс занимает квартиру на верхнем этаже. Я поднялся наверх; древняя, шаткая лестница была тускло освещена – на площадках висели маленькие масляные лампы, и фитилек виднелся в шарообразной крошечной темнице зеленого стекла.
Поднимаясь по лестнице, я услышал смех – это отнюдь не был смех адвоката или поверенного, это не был смех адвокатского клерка или клерка поверенного – о нет! – это смеялись две или три девушки. Я остановился, чтобы прислушаться, и тут моя нога попала в выбоину, которую достопочтенное общество Грейс-Инн не удосужилось прикрыть доской. Падая, я произвел некоторый шум, а когда высвободил свою ногу, все стихло.
Теперь я подвигался уже более осмотрительно. Сердце мое усиленно билось, когда я остановился перед дверью с надписью: «Мистер Трэдлс». Я постучал. За дверью послышался шум, но и только. Я постучал снова.
Появился смышленый на вид подросток, не то клерк, не то мальчишка на побегушках. Он запыхался, но посмотрел на меня с вызовом, как будто требовал, чтобы я это доказал.
– У себя мистер Трэдлс? – спросил я.
– Да, сэр, но он занят.
– Мне нужно его видеть.
Подросток окинул меня взглядом и решил впустить. Распахнув дверь, он пропустил меня сначала в крошечную переднюю, а затем в маленькую гостиную. Тут я увидел старого моего друга – он тоже запыхался и, склонившись над бумагами, сидел за столом.
– Боже ты мой! – вскричал Трэдлс. – Да это Копперфилд!
И он бросился в мои объятия. Я крепко прижал его к своей груди.
– Ну, как дела, дорогой Трэдлс? Все в порядке?
– В порядке, дорогой, милый Копперфилд! У меня все хорошо!
И мы оба всплакнули от радости.
– Ох, старина! Дорогой Копперфилд! Как мы давно не виделись! И как я рад вас видеть! – Тут Трэдлс взъерошил волосы, что было совсем излишне. – Как вы загорели! Как я рад! Честное слово, дорогой Копперфилд, я никогда так не радовался, никогда!
Мне тоже не хватало слов выразить мои чувства. Сначала я был не в состоянии выговорить ни звука.
– Каким вы стали известным, старина! – продолжал Трэдлс. – Мой знаменитый Копперфилд! Боже мой! Но откуда вы приехали? Когда вы приехали? Что вы все это время делали?
Не дожидаясь ответа на свои вопросы, Трэдлс втолкнул меня в кресло перед камином, одной рукой он яростно ворошил угли, а другой тянул меня за галстук, ибо совсем потерял голову и думал, что это пальто. Не выпуская кочерги из рук, он снова сжал меня в объятиях, а я тоже обнял его, и мы оба смеялись, и оба вытирали глаза, и затем оба уселись перед камином и пожали друг другу руки.
– Подумать только, старина, что вы должны были так скоро вернуться домой! И не попали на церемонию! – воскликнул Трэдлс.
– На какую церемонию, дорогой Трэдлс?
– Как?! – вскричал Трэдлс, широко раскрывая глаза, как в прежние времена. – Вы не получили моего последнего письма?
– Письма, в котором сообщалось бы о какой-то церемонии, я не получал.
– Да что вы, дорогой Копперфилд?! – Тут Трэдлс запустил пальцы в свою шевелюру, чтобы пригладить ее, а потом опустил руки на колени. – Я женился!
– Женился?! – радостно воскликнул я.
– Клянусь богом! Обвенчан его преподобием Хоресом… с Софи… из Девоншира. Да она вот тут, у окна, за гардиной! Посмотрите!
В этот самый момент, к моему изумлению, вышла из своего убежища, смеясь и краснея, самая чудесная девушка на свете. Мне кажется, никому еще не приходилось видеть такую веселую, обаятельную, милую и счастливую молодую жену, о чем я тут же, не сходя с места, и заявил. На правах старого знакомого я поцеловал ее и от всего сердца пожелал им счастья.
– О господи! Какой это замечательный брак! Как вы страшно загорели, Копперфилд! Боже мой, как я счастлив! – воскликнул Трэдлс.
– И я тоже! – вставил я.
– И также я! – смеясь и краснея, сказала Софи.
– Мы все ужасно счастливы! – заключил Трэдлс. – Даже девушки и те счастливы. Боже мой, я и забыл про них!
– Забыл? – переспросил я.
– Ну, да! За6ыл про них. Про сестер Софи. Они у нас живут. Приехали поглядеть Лондон. Дело в том… Это вы упали на лестнице, Копперфилд?
– Я! – признался я, смеясь.
– Так вот… Когда вы упали на лестнице, я дурачился с девушками… Мы играли в… прятки. Но это не полагается делать в Вестминстер-Холле, [42] надо соблюдать приличия перед клиентом, и они, знаете ли, поскорей убрались… Теперь они… я уверен, они нас подслушивают, – заключил Трэдлс, поглядывая на дверь в соседнюю комнату.
– Очень сожалею, что оказался виновником такого переполоха, – снова засмеялся я.
– Если бы вы видели, как они унеслись и как прибежали назад, чтобы собрать выпавшие из волос гребни, когда вы постучали, и как потом опять умчались галопом, – честное слово, вы бы этого не сказали! – заявил Трэдлс, и в тоне его было восхищение. – Любовь моя! Ты их позовешь?
Софи исчезла, и мы слышали, как в соседней комнате ее встретили взрывом хохота.
– Настоящая музыка, не правда ли, дорогой Копперфилд? – спросил Трэдлс. – Как приятно ее слушать! Очень, знаете ли, оживляет эти старинные комнаты. Для злополучного холостяка, который всю жизнь прожил один, это прямо наслаждение. Прямо наслаждение! Бедняжки! Они так много потеряли с уходом от них Софи – о, какое это бесценное существо! – что я вне себя от радости, когда вижу их в таком расположении духа. Общество молодых девушек, знаете ли, Копперфилд, – замечательная вещь. Оно не совсем согласуется с моей профессией, но все же это замечательная вещь.
На этих словах он слегка запнулся, и я понял, что он, по своей доброте, боится причинить мне боль; я поспешил с ним согласиться, и моя искренность привела его в восхищение.
– Но, знаете ли, дорогой Копперфилд, если говорить правду, наше домашнее устройство отнюдь не соответствует моей профессии, – сказал Трэдлс. – Начать с того, что Софи проживает здесь. У нас нет другого жилья. Мы пустились в шлюпке в открытое море и готовы претерпеть любые лишения. Вы не можете себе представить, какая чудесная хозяйка Софи! Как она разместила всех девушек! Я даже сам не понимаю.
– А сколько их живет с вами? – спросил я.
– Старшая – та самая красавица, – доверительно, шепотом сообщил Трэдлс. – Ее зовут Кэрелайн. А также Сара – вы помните, я вам как-то говорил, что у нее не совсем благополучно с позвоночником? Но теперь ей несравненно лучше. И две младших, которых Софи обучает. И еще Луиза.
– Да что вы! – воскликнул я.
– Да, да… – подтвердил Трэдлс. – У нас, знаете ли, квартира из трех комнат, но Софи так чудесно все устроила, что сестры спят со всеми удобствами. Трое в этой комнате. А двое – в той.
Я окинул глазами комнату, чтобы установить, где же помещаются миссис и мистер Трэдлс. Трэдлс меня понял.
– Я уже говорил, что мы готовы перенести любые лишения, и, знаете ли, всю эту неделю мы стелили постель вот здесь, на полу. Но на чердаке есть маленькая комнатка – ах, какая чудесная! Вот вы увидите! Софи сделала мне сюрприз и сама ее оклеила, и теперь это наша комната. Там прекрасно можно жить, правда немного на цыганский манер, но зато какой оттуда вид!
