Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
— Отличные нравы. Скромные и здоровые.
— Есть нечто еще более отличное. Один мой друг служит в тех краях. Однажды он решил купить пепельницу знаменитого резчика с его, резчика, факсимиле. И что же? Сколько он ни искал, оказалось, что там нет не только пепельниц знаменитых резчиков, но и вообще никаких пепельниц. Он спросил, почему не продаются пепельницы, и ему ответили, что незачем продавать, когда каждый может сам вырезать ее из куска бамбука. Это тоже говорит о скромных и здоровых нравах, верно, Докусэн-кун?
— Все это так, однако…
— Однако, однако, однако… Хватит с меня. Я был изумлен, когда услыхал об этом. Поэтому достойно всяческой похвалы, что Кангэцу-кун научился играть на скрипке самоучкой в таком глухом месте. В книге «Кидзи» о таких сказано: «Одинок и гениален». Ты одинок и гениален, Кангэцу-кун.
— Ничего я не одинок и не гениален.
— Ну, тогда ты великий скромник… Что? Считать пешки? Не желаю, не приставай. Я и так знаю, что проиграл.
— Но ведь нужно знать точно.
— Вот и считай сам. Я не счетовод. Извиняюсь. Предки не простят мне, если я не выслушаю рассказ гения нашего времени о том, как он учился играть на скрипке.
И Мэйтэй, покинув Докусэн-куна, подсел к Кангэцу. Докусэн-кун старательно заполнил часть свободных мест белыми камешками, часть черными и принялся считать про себя, шевеля губами. А Кангэцу продолжал рассказывать:
— Нравы в наших краях очень жестокие, и чтобы не уронить свой престиж в глазах учеников из других провинций, наши ученики расправлялись с мягкотелыми очень жестоко. Дело доходило до самосудов, и мне приходилось очень тяжело.
— Действительно, настоящие грубияны, — сказал Мэйтэй. — Во-первых, зачем они носят синие без рисунка шаровары? Это уже снобизм. И все они такие смуглые, даже черные. Это, наверное, от морского ветра. Мужчина еще ничего, а уж женщине такой цвет кожи совсем не идет.
Тема скрипки отодвинулась на задний план.
— Да, женщины в нашей провинции смуглые, — согласился Кангэцу.
— И все-таки выходят замуж, да?
— Ну что же делать, если все в провинции смуглые?
— Вот бедняги. Правда, Кусями-кун?
— Это хорошо, что смуглые, — сказал хозяин. — Белокожие всегда крутятся перед зеркалом и без конца восхищаются собой. С женщинами ничего не поделаешь. — И хозяин вздохнул.
— Но ведь там, где все смуглые, — сообразил Тофу-кун, — женщины будут восхищаться своей смуглостью?
— Все равно, — сказал хозяин. — Женщины — это существа, которые ни к чему не пригодны.
— Ты не очень-то, — предупредил Мэйтэй, — а то от жены попадет.
— Ничего, не беспокойся.
— Что, ее дома нет?
— Куда-то отправилась с детьми.
— Я так и думал. Что-то у вас очень тихо. Куда она пошла?
— Не знаю. Куда захотела, туда и отправилась.
— И вернется, когда захочет?
— Да. Тебе вот хорошо, ты холостой.
Тофу— кун состроил недовольную гримасу, а Кангэцу-кун заулыбался. Мэйтэй-кун сказал:
— Все женатые так думают. Докусэн-кун, ты тоже, кажется, страдалец в семейной жизни?
— Что? Подожди. Четырежды шесть — двадцать четыре… двадцать пять, двадцать шесть… двадцать семь… Думал, что мало, а здесь сорок шесть пешек. Оказывается, разница всего в восемнадцать пешек. Что ты сказал?
— Я говорю, что ты тоже страдалец в семейной жизни.
— Ха-ха-ха! Нет, только не страдалец. Ведь моя жена в меня влюблена!
— Ну, тогда прошу прощения. Докусэн-кун есть Докусэн-кун.
— Это не только Докусэн-кун, — вступился за всех жен на свете Кангэцу-кун. — Таких примеров сколько хотите.
— Правильно! — серьезно сказал Тофу-кун. — Я думаю, человек может увековечить свое имя только двумя путями: путем искусства и путем любви. Например, путем супружеской любви. Поэтому люди непременно должны бракосочетаться и строить свое счастье. Иначе они будут противоречить законам неба. Разве не так, сэнсэй? — обратился он к Мэйтэю.
— Великолепное рассуждение. Но таким, как я, не суждено увековечить свое имя.
— Если женишься, то наверняка не увековечишь, — сказал хозяин, поморщившись.
— Во всяком случае, мы, неженатые молодые люди, не постигнем смысла существования без соприкосновения с миром искусства. Именно поэтому я хочу научиться играть на скрипке и все расспрашиваю Кангэцу-куна, как это делают.
— Да, да, ведь мы собирались прослушать скрипичную повесть господина гения, — спохватился Мэйтэй и убрал наконец свои щупальца. — Рассказывай, больше я не буду мешать.
Однако в это время Докусэн-кун принялся с важным видом поучать Тофу-куна:
— Путь к познанию не может раскрыться через скрипку. Было бы ужасно, если бы тайны вселенной познавались таким легким путем. Чтобы уловить дыхание мира, необходимо последовательно впадать в прострацию и оживать. Не имея способности впадать в прострацию, нечего и думать о познании.
Но Тофу— кун не знал из учения йогов даже начального «й», поэтому слова Докусэн-куна не произвели на него ни малейшего впечатления.
— Возможно, — ответил он. — Но я полагаю, что предел высших устремлений человечества выражается все-таки в искусстве. И я не могу отказаться от него.
— Если ты не можешь отказаться, — сказал Кангэцу-кун, — тогда я расскажу вам историю моей скрипки. Как я уже упоминал, осуществление этой затеи встретило на своем пути массу затруднений. Во-первых, как купить скрипку?
— Еще бы, разве можно купить скрипку там, где и шлепанцы достать невозможно!
— Нет, скрипки там продавались. И деньги я скопил. Но купить никак не мог.
— Почему?
— Все в округе знали друг друга, пойдешь купить — сразу заметят. А заметив, объявят, что заважничал, и потянут на самосуд.
— Гениев преследовали с древних времен, — сочувственно сказал Тофу-кун.
— Опять гений. Прошу тебя не называть меня гением. Так вот, я каждый день бродил возле магазина, где продавались скрипки, и все думал, как я куплю скрипку, как возьму ее в руки и что будет тогда с моей душой. Мне так хотелось, так хотелось… Каждый день я только об этом и думал.
— Понимаю, — сказал Мэйтэй.
— Странная склонность, — буркнул хозяин.
— Все же ты гений, — восхитился Тофу. И только Докусэн-кун промолчал, величественно пощипывая бородку.
