Адская бездна. Бог располагает - Дюма Александр

– Так вам надо все говорить? – взорвался Юлиус. – Сами вы ничего не в состоянии понять?

– Да что же вы хотели, чтобы я поняла? – спросила она.

– Я хочу, чтобы вы поняли, что если я из преувеличенной деликатности, щадя чувствительность Лотарио, отказался от вашего присутствия в моем доме, Фредерика, то это…

Тут Самуил, словно движимый неодолимым почтением к истине, прервал его:

– Ну-ну, не старайся представить себя лучше, чем ты есть. Ты доказал свою преданность достаточно, чтобы не было нужды преувеличивать ее. Разве ты удалил Фредерику только ради Лотарио?

– Ради кого же еще?

– Ну, черт возьми, ты отчасти думал и о себе. Признайся: ты удалил ее как для того, чтобы разлучить с Лотарио, так и затем, чтобы самому отдалиться от нее.

– Ну и что? – в отчаянии закричал Юлиус. – Что, если и так? Это мое право, разве нет? Виноват ли я, если я страдаю, если я болен, если я ревнив?.. Что бы там ни было, а Фредерика моя жена. Вы так часто забывали об этом, что в конце концов вынудили меня это вспомнить.

Вконец распалившись, он было вскочил со скамейки, но тут же рухнул на нее, бледный, почти в обмороке. Он был слишком слаб для подобных вспышек.

Фредерика, охваченная теперь уже не только жалостью, но и страхом, склонилась над ним, сжимая в своих ладонях его руки, ставшие совсем ледяными.

– Сударь! – почти что в слезах позвала она.

– Опять «сударь»! – прошептал граф фон Эбербах.

– Друг мой, – поправилась она, – если вы действительно страдаете, тогда, стало быть, я виновата. Я прошу у вас прощения. Не станете же вы сердиться на бедную девушку, ничего не знающую о жизни, за то, что она не угадала тех печалей, о которых и понятия не имела, и потому не смогла вас утешить. Вы только скажите, что мне делать в будущем, и будьте уверены, что я буду счастлива исполнить все, чего вы хотите, какова бы ни была ваша воля. Ну, скажите же, что мне делать?

– Я хочу, – произнес Юлиус, – чтобы вы прекратили встречаться с Лотарио.

У Лотарио вырвался протестующий жест.

Но Фредерика не дала ему времени сказать ни слова. Она поспешила ответить:

– Есть самое простое средство сделать так, чтобы мы с господином Лотарио не встречались и чтобы вы были в этом уверены. Надо, чтобы между нами пролегло большое расстояние. В день нашей свадьбы господин Лотарио обратился к вам с предложением, но вы тогда его отвергли. Он собирался вернуться в Германию.

– Он поступил бы весьма разумно, если бы вернулся туда, – сказал Юлиус.

– Я уверена, – продолжала Фредерика, взглядом умоляя Лотарио о сдержанности, – что господин Лотарио готов и сейчас исполнить то, что тогда предлагал. И если вы его об этом попросите, он подаст в отставку и вернется в Берлин, где останется до тех пор, пока вы сами не призовете его к себе.

Тут Самуил опять счел уместным вмешаться. В его планы не входило, чтобы Лотарио, отправившись в такую даль, выскользнул у него из рук.

– Юлиус не требует столь многого, – сказал он. – Он просит только, чтобы Лотарио больше не ездил сюда, а не чтобы он уехал. Лотарио не в том возрасте, когда отказываются от деятельной жизни, и Юлиус, хоть вдруг и превратился в мужа, остался дядей в достаточной мере, чтобы не разрушать карьеру и будущность своего племянника.

– А, ну да, конечно, – проворчал Юлиус, раздосадованный тем, что его обрекли на такое вынужденное великодушие.

Лотарио вздохнул.

– Что ж, мой друг, – снова заговорила не теряющая мужества Фредерика, – можно ведь разлучиться и не нанося вреда будущности вашего племянника. Если господин Лотарио остается во Франции, что нам с вами мешает отправиться в Германию? Вы уже почти совсем оправились от вашего недуга, ваши силы восстанавливаются. Путешествие не принесет вам ничего, кроме пользы. Почему бы нам не пожить в этом красивом Эбербахском замке, ведь вы обещали показать его мне?

Самуил кусал губы и в таком же нетерпении, как Лотарио, ждал, что ответит Юлиус.

Мрачный замысел, который он таил в своем мозгу, требовал, чтобы Лотарио не разлучался со своим дядей. Иначе все рушилось.

Однако ответ Юлиуса успокоил его.

– Нет, – заявил тот с угрюмой миной. – Я не могу, да и не хочу никуда ехать. У меня здесь дела, долг велит мне оставаться в Париже.

Лотарио и Самуил оба не смогли скрыть облегчения.

– Но, – продолжал граф фон Эбербах, возвышая голос и гневаясь оттого, что чувствовал себя довольно скованно, – я не понимаю, с какой стати мы изощряемся, выдумывая, какими средствами разрешить столь простой вопрос, который уладится сам собой. Чтобы помешать вам видеться, вовсе нет необходимости разводить вас на сотни льё друг от друга: есть моя воля, и этого достаточно. Я все решил и приказываю, чтобы отныне, пока я жив, моя жена больше не принимала Лотарио у себя в доме.

Молодой человек с трудом удержался от гневной вспышки.

Самуил, казалось, был обескуражен таким насилием со стороны Юлиуса.

– Как это? – спросил он. – Ты что же, хочешь их совсем разлучить? Они не смогут больше видеться даже в твоем присутствии?

– В моем присутствии пусть, – промолвил Юлиус. – Но только в моем присутствии.

Лотарио поднял голову.

– Но, сударь, – произнес он, – я же люблю Фредерику.

– И я тоже, тоже ее люблю! – выкрикнул Юлиус, взрываясь вновь, и вскочил на ноги, скрестив со взглядом племянника свой угрожающий, ревнивый, ненавидящий взгляд.

Наступило мгновение, когда эти двое перестали быть юношей и стариком, дядей и племянником, благодетелем и облагодетельствованным. Теперь это были двое мужчин, двое равных, двое соперников.

В это мгновение все прошлое рухнуло в бездну, исчезло.

У Фредерики вырвался крик ужаса.

На губах Самуила мелькнула странная усмешка.

– Лотарио! – закричала Фредерика.

Звук этого дорогого голоса, полного отчаянной мольбы, заставил молодого человека немного прийти в себя. Но, казалось, он боялся, что не сможет долго сохранять самообладание.

– Прощайте, сударь, – сказал он, не взглянув на своего дядю. – Прощайте, Фредерика.

И он удалился стремительными шагами.

Минуту спустя на дороге послышался топот копыт двух лошадей, скачущих во весь опор.

Юлиус в изнеможении опустился на скамью.

«Ну, – сказал себе Самуил, – первый акт сыгран. Теперь все дело в том, чтобы действовать быстро, не допуская антрактов».

XXXVII

Дистилляция яда

Эта внезапная, непредвиденная вспышка ревности Юлиуса привела к тому, что уже на следующий день взаимоотношения главных персонажей этой истории изменились весьма существенно.

Согласно приказанию Юлиуса, Лотарио более не появлялся в Ангене.

Фредерика, как она и говорила Лотарио, стала теперь видеться с Юлиусом ежедневно, то в Париже, то в Ангене.

Только она чаще, чем собиралась, ездила в Париж, чтобы не утомлять его поездками за город, а также и потому, что испытывала потребность в движении и деятельности: физические усилия помогали забывать о пустоте, которая разверзлась в ее душе.

Она делала все что могла, чтобы граф фон Эбербах не заметил ее печали, не увидел, что она тоскует о чем-то – или скорее о ком-то. Внешне она была весела и старалась своими заботами и преданностью развеять угрюмую скуку графа.

Полного разрыва между Юлиусом и Лотарио не произошло: все кое-как уладилось. Лотарио иногда приходил в графский особняк, а если сталкивался там с Фредерикой, он вздрагивал, как от потаенной боли, и спешил прочь, вспомнив о каком-нибудь неотложном деле. В проявлениях своей нежности к Фредерике и почтения к дяде он стал крайне сдержан. Казалось, он сердит на них чуть ли не в равной мере: на него – за данный приказ, на нее – за послушание.

Самуил открыто принял сторону молодых людей, пострадавших от ревности графа фон Эбербаха.

Он не стеснялся весьма резко заявлять Юлиусу в лицо, что так они не договаривались: первым условием его согласия на этот брак было то, что граф никогда не будет смотреть на Фредерику иначе как по-отечески, и не затем Самуил отдал ему свою дорогую приемную дочь, чтобы он сделал ее несчастной.