Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207
— Да нет, не стоит. Не так уж это важно.
У себя в комнате Джо защелкнул дверь, уселся, сложил руки на груди и, заулыбавшись, принялся прикидывать, как ему вести себя дальше. Остановился он на том, что лучше всего дать ей помозговать, к примеру, с недельку. Пусть успокоится малость, а там опять, будто ненароком, заговорить об Этель. Джо не понимал, какое оружие попало ему в руки, и не умел им пользоваться. Зато он твердо знал, что оружие опасное, и ему не терпелось пустить его в ход. Он расхохотался бы от радости, если бы знал, что Кейт заперлась в серой каморе, неподвижно сидит в своем кресле и глаза ее закрыты.
1
Иногда вдруг в ноябре на долину Салинас проливается дождь. Это случается так редко, что «Газета»и «Вестник» тут же откликаются на событие редакционными статьями. После дождя склоны гор и предгорья покрываются пушистой зеленью, а в воздухе разливается приятная свежесть. От дождей в такую пору земледелию никакой пользы, если только они не зарядят как следует, а это бывает чрезвычайно редко. Обычно же снова быстро настает сушь, зелень жухнет, или же побеги прихватывает заморозками, и иногда большая часть посевов гибнет.
Когда началась война, пошли сырые осени, и многие объясняли капризы погоды тем, что во Франции палят из огромных пушек. Сей предмет серьезно обсуждался в разговорах и даже в газетах.
Первую военную зиму наших войск во Франции было мало, однако миллионы проходили обучение и готовились к отправке за океан.
Война — это всегда несчастье, и в то же время она приносит в жизнь разнообразие. Германцев так и не удалось остановить. Больше того, они снова перехватили инициативу и неудержимо двигались к Парижу. Одному Господу Богу было ведомо, когда их остановят и остановят ли вообще. Утверждали, что если кто и спасет нас, то только генерал Першинг. В любой газете каждый день красовалась фотография: строгий, по-военному подтянутый, в щегольской форме, подбородок каменный, на гимнастерке ни единой складочки. Вот он, настоящий солдат! Но никто не знал, какие стратегические планы строились в его голове.
Мы твердо знали, что победим, а пока проигрывали одно сражение за другим. Муку, белую муку, продавали только «с нагрузкой», то есть покупатель был обязан взять еще четыре таких же веса муки серой. Люди с деньгами ели хлеб и пироги, выпеченные из белой муки, а из серой делали похлебку и скармливали ее курам.
В помещении музея нашего славного Третьего эскадрона проходила военно-строевую подготовку Гражданская гвардия, состоящая из мужчин за пятьдесят — не самый лучший, понятно, солдатский материал. И тем не менее они регулярно, два раза в неделю проводили занятия, носили военные фуражки и гвардейские значки, отдавали друг другу распоряжения и постоянно ссорились из-за того, кому быть командиром. Отжимаясь на полу, прямо на месте помер Уильям С. Берт. У бедняги сердце не выдержало.
Во множестве расплодились минитмены, то есть охотники до коротких, одноминутных патриотических речей, которые произносились в кино и церквах. Минитмены тоже носили особые значки.
Что до женщин, то они катали из марли бинты, ходили в форме Красного Креста и считали себя ангелами милосердия. Каждая непременно что-нибудь вязала — будь то шерстяные митенки, которые надевались на запястье, чтобы солдату не дуло в рукав, или глубокие вязаные шлемы с отверстием спереди для глав. Последние предназначались для того, чтобы предохранить голову от примерзания к новенькой металлической каске.
Самая лучшая, первосортная кожа до последнего кусочка шла на офицерские сапоги и портупеи. Портупеи были умопомрачительны, носить их имели право только офицеры. Состояли они из широкого пояса и узкого ремня, который проходил наискось по груди и пропускался через левый погон. Мы переняли портупеи у англичан, но и те, пожалуй, позабыли, для чего они первоначально предназначались — очевидно, к ним подвешивались тяжеленные мечи. Мечи давно вышли из употребления, да и сабли носили только на парадах, однако же офицеры только что не спали в ремнях. Цена на хорошую портупею доходила до двадцати пяти долларов.
Мы вообще многому научились у англичан: они были хорошие вояки — иначе зачем нам было подражать им. Так, мужчины начали на их манер засовывать носовые платки под рукав, а молодые лейтенантики щеголяли с тросточками. Перед одним нововведением мы, правда, поначалу устояли — разве не глупо носить часы на руке? Нем казалось, что тут мы с бритта ни аа что обезьянничать не будем.
Помимо всего прочего, среди нас обнаружились внутренние враги, и мы должны были проявлять бдительность. Сан-Хосе охватила шпиономания, и Салинасу, растущему городу, не пристало плестись в хвосте.
Лет двадцать портняжил в нашем городе мистер Фенкель. Он был маленький, круглый и говорил по-нашему так что обхохочешься. Целыми днями он сидел на столе, скрестив по-турецки ноги, у себя в крохотной мастерской на Алисальской улице, а вечером шел в свой чистенький домик в самом конце Центрального проспекта. Он без конца белил стены дома и реденький штакетник вокруг него. Ни одна живая душа не замечала его смешного выговора, но как только началась война, мы вдруг спохватились: да он же немец! К нам затесался настоящий немец. Мистер Фенкель буквально разорился, покупая облигации военных займов, но это лишь усугубило его положение: ловко придумал, хочет от себя подозрение отвести.
В Гражданскую гвардию его, разумеется, не взяли — незачем выдавать шпиону секретные планы обороны Салинаса. И вообще, кому нужен костюм, сшитый врагом. Мистер СОенкель все так же сидел целыми днями на столе, но делать ему было решительно нечего. По нескольку раз он метал и переметывал, сшивал и распарывал одну и ту же вещь.
Каких только гадостей не строили мы мистеру Фенкелю! Он был нашим, городским немчурой. До войны, бывало, он каждый божий день проходил мимо нашего дома и ко всякому — и к взрослому, и к ребенку, и к собаке обращался с добрым словом, и все охотно отзывались на него. Теперь же с ним никто не разговаривал, и я как сейчас вижу его одинокую сгорбившуюся фигуру и выражение горькой обиды на лице.
