Зеркало Лиды Саль - Астуриас Мигель Анхель

– Она не умерла! Она не умерла!.. – мчатся в пляске Палачины из одной пещеры в другую, разбрасывая в них свои голоса. – Нет, не умерла! Нет, не умерла!.. – Все стремительней их исступленная пляска. – Аесли умерла.... – взмах мачете,. – если умерла, сдержим клятву. – умрем и мы. – Палачины из Пачилана!

Отчаянная решимость в глазах. Мельтешит татуировка, нанесенная на тело краской, которая всасывается кожей. Дождь амулетов. Разноцветные слезы стеклянных бус. – Нет! Нет!. – И отгоняя от себя ее смерть. – головой, одновременно, словно два маятника, вправо-влево, от плеча к плечу. – Нет! Нет! Нет!. – Все сильнее, все яростнее дробь ног-ног-ног их роковой пляски.

– Она не умерла! Она не умерла!.... – Головой влево-вправо, от плеча к плечу, уже не маятники, а взбесившиеся языки набатных колоколов. Барабанная кожа сандалий отбивает бешеный ритм, громом гремят железные браслеты. Удар по земле. – Земля, услышь! Она не умерла! Она не умерла!. – Удар по небу. – Небо, услышь! Она не умерла!. – По земле. – пятками, пятками, дробь ног-ног-ног; по небу. – криком, криком.

Если ж она умерла.... – нет, нет, нет.... – дробь ног-ног-ног,. – продолжалась пляска,. – если умерла, то. – они поклялись, поклялись кровью. – Латачин убьет Читалана, а Читалан. – Латачина на площади Пачилана. На то они и Палачины.

Если же нарушат они свой обет, не смирят дробь ног-ног-ног своего сумасшедшего танца, не перестанут мотать головой из стороны в сторону, заговаривая ее смерть, если нарушат и Латачин не убьет Читалана, а Читалан -Латачина на площади Пачилана, разверзнется земля и поглотит их.

Дробь ног-ног-ног… пляска хлещет землю дробью ног… плясать или умереть… ноги-ноги-ноги… головой туда-сюда… ноги-ноги-ноги… кольца на ногах мечутся червячками света… туда-сюда следы клюва кецаля 12 на взмокших висках… туда-сюда, вниз-вверх земля… бичами хлещет кожа сандалий… ноги-ноги-ноги… туда-сюда, вниз-вверх небо, по которому колотят они кулаками злосчастья…

Плясать или умереть… ноги-ноги-ноги… дробь ног-ног-ног… плясать или убить друг друга… что сказано, свято…

Звезда-одиночница оторвалась от неба, помигала и рассыпалась лучистыми пылинками, не долетев до последних отблесков вечернего солнца, разлившегося, словно кровь, вокруг Палачинов, которые все плясали, все повторяли. – нет, нет, нет!

Спасенье есть. Взметнулись мачете, приветствуя исчезнувшую одиночнину. Теперь они смогут разорвать связывающую их клятву и больше не мерить расстояние от жизни до смерти дробью ног-ног-ног самой яростной из всех плясок.

Рвать не придется. Одиночница, чиркнув по небу и превратившись в шуструю ящерицу, бежавшую по воде, открыла им, что смогут они развязать узел клятвы, не лишая друг друга сладости воздуха.

Развязать узел клятвы?

Они воззвали к ветру, но никто не откликнулся в пористой пещере, никто. – в вертепе гроз, никто. – над бездной подземных вод и никто. – под мышкой синего Гуакамайо.

Только слышен был дождь падающих с листьев капель, дождь, который тучи приберегают на кронах деревьев, чтобы и после ливня шел дождь.

И капли эти говорили.

Развяжут Палачины узел клятвы, если пойдут далеко-далеко. В край, где все ходят туда и сюда, не зная зачем и не зная куда. В так называемые города. В одном из этих городов спросят дом Бешеной Удавки, войдут в тот дом, полный женщин, и выберут ту, у которой в глазах. – завтра, на устах. – сегодня, а в ушах. – вчера.

Стихла дробь ног-ног-ног их роковой пляски: плясали. – земли не касались, коснуться. – об смерть споткнуться. – и ринулась дробь ног-ног-ног по дорогам. Настал час вложить мачете в ножны безупречности. Лишь в ножнах ты безупречен, мой мачете. Но как узнают они дом Бешеной Удавки? Это просто. По фалломмам. выжженным на дверях и окнах каленым железом, тем, что скот клеймят.

Сначала. – дробь ног-ног-ног их рокового танца, теперь. – дробь ног-ног-ног по дорогам. Палачыны бегут, отмахиваясь от се смерти. Но от кого им бежать, коли они вместе? Латачин и Читалан. Читалан бежит от Латачина? Латачин бежит от Читалана? Бегут… дробь ног-ног-ног… сквозь гибель звезд в ночи, сквозь гибель тварей в лесах, бегут, оставляя позади солнце и непогоду, прах облаков; то теша себя надеждой, то приходя в уныние, в постоянном страхе, что не найдут они дом Бешеной Удавки и, уж подавно, эту женщину, у которой сегодня. – на губах, вчера. – в ушах и завтра. – в глазах, и что их безумный бег… дробь ног-ног-ног… ноги-ноги-ноги… приведет их в конце концов на площадь Пачилана и столкнет в схватке не на жизнь, а на смерть, когда придется им зарубить друг друга своими мачете, на то они и Палачины, под крики: Латачин-чин-чин-Палачин! Читалан-лан-лан-Пачилан!..

– Огни!.. Огни!.. – закричал Читалан.

Латачин тоже увидел, высунувшись из знобкознойного тумана, окутавшего вершину холма, но сказал:

– Это не огни, это светящиеся ноги города… они идут, бегут, встречаются, расстаются…

– Подождем до утра,. – предложил Читалан. собравшись присесть на камень.

– Мы не можем ждать,. – возразил Латачин,. – если она умерла, мы не можем ждать…

– Время выиграть…

– У смерти времени не выиграешь, пошли…

– И подумать, что я. – это все, а все. – это я!.. – пожаловался Читалан, не сбавляя шага. – Светится ночь, светятся боги, я мог бы петь, смеяться, согнуть пальцы руки или нацелить их, как стрелки компаса с ногтями-наконечниками, на дом Бешеной Удавки!

Когда брызги цвета оросили все кругом. – и птиц, и облака, и небеса. – лоскутки зари… лоскутки сна.... – они были уже в городе, пробуждавшемся на сотнях, тысячах, миллионах ног, и ног, и ног. Столько людей идут туда и сюда, не зная зачем и не зная куда, что в городах все -движение и нет покоя. Ноги-ноги-ноги… И их собственные ноги, шагающие по улицам и площадям в поисках дома Бешеной Удавки.

И вот. когда они уже близко, когда видны фалломмы на дверях и окнах, преграждает им путь похоронная процессия.

Не сговариваясь, словно не по своей воле, двинулись они за ней и дошли до самого кладбища в молчании и печали, не зная, куда бы спрятать мачете, а ярмо яремное тянет голову вправо-влево, от плеча к плечу, не давая им скрыть свой протест против смерти.

Как только могильщик закончил свое дело, они нахлобучили сомбреро и скорей. – с кладбища. Теперь. – одним духом к дому Бешеной Удавки, где найдут они ту, у которой губы блестят настоящим, уши внемлют старинной музыке, а глаза пьяны будущим. Но не дойдя до ворот, они вернулись. Еще похороны… и еще… и еще… Все утро хоронили они мертвецов. Не в силах совладать со своей натурой, они пристраивались к очередному погребальному шествию, и, бормоча: она не умерла… не умерла… мотая головой из стороны в сторону, они медлен но следовал и за одетыми в траур родственниками.

Что делать… Они убежали с кладбища по оврагу… Может, найдут захудалую или худой славы улицу, по которой никто не захочет пронести своего покойника. По ней-то они и попробуют выйти к дому Бешеной Удавки.

Но в тот момент, когда по тропинке, петлявшей в черной трясине по берегу речушки, домчались они почти до самого дна этого огромного котла, полного деревьев и валунов, папоротников, орхидей, змей и ящериц, они увидели поднимавшуюся им навстречу вереницу крестьян, сопровождавших белый гроб, в котором лежала девушка. И вот уже бредут Палачины обратно. – обливается сердце кровью при виде белоснежного футляра, скрывающего тело непорочной девы. Сквозь шумное дыхание на крутом подъеме, сквозь молчание птиц и листьев слышно было, как повторяли они, словно выдыхали: она не умерла… не умерла…

Они подождали, пока стемнеет. По ночам не хоронят. Непостижимо. Сигарета за сигаретой. Непостижимо. Дураки в городском управлении. Приходится носить покойников, натыкаясь на дневной свет. Куда возвышенней было бы пройти по городу в полночь, под уличными фонарями, в процессии свечей или факелов, в величественной тишине площадей и закрытых домов, погруженных в себя.