Донья Барбара - Гальегос Ромуло

С его прежней жизнью была связана какая-то тайна. Рассказывали, что, обосновавшись в льяносах, он не раз показывал номера нью-йоркских газет, где в разделе хроники довольно долгое время печатались заметки под одним и тем же заголовком: «The man without country» [60], осуждавшие несправедливость по отношению к какому-то гражданину. Имя гражданина не называлось, но, по словам мистера Дэнджера, это был именно он. И хотя он ни разу не рассказал толком, в чем, собственно, заключалась эта несправедливость и почему он скрывал свою фамилию, перед ним сразу открылись все двери в ожидании, что с его приездом в льяносы рекой хлынут доллары.

Между тем вся промышленная деятельность мистера Дэнджера сводилась к охоте на кайманов, кожи которых в больших количествах он отправлял ежегодно за границу, а развлечения – к охоте на ягуаров, пум и других хищных зверей, водившихся поблизости. Однажды, убив только что окотившуюся самку ягуара, он подобрал детенышей. Одного из них ему удалось выкормить и приручить, и вскоре ягуаренок стал любимой забавой этого склонного к глуповатым шуткам большого ребенка. Следы «ласк» ягуаренка красовались на теле мистера Дэнджера в виде огромных царапин, но ему доставляло истинное удовольствие показывать их, и они создали ему не меньшую славу, чем газетные хроники.

Вскоре вместо охотничьей хижины у мистера Дэнджера появился довольно комфортабельный дом, окруженный просторными корралями. История этого превращения, которая ясно говорила о том, что «человек без родины» пустил глубокие корни на чужой земле, была определенным образом связана с историей доньи Барбары.

Это было во времена полковника Аполинара, когда в Эль Миедо, недавно окрещенном этим именем, закладывали новые коррали. Мистеру Дэнджеру, наслышанному о закапывании «домовых», захотелось посмотреть на этот варварский ритуал, без которого, разумеется, не могла обойтись такая суеверная женщина, как донья Барбара. Руководствуясь этим желанием, он отправился в Эль Миедо с визитом, нанести который он считал своим долгом еще и потому, что клочок земли, занятый им под хижину, принадлежал именно ей. Едва взглянув на иностранца и узнав о его желании присутствовать на церемонии, донья Барбара тут же влюбилась в него и в мгновение ока составила план действий. Она велела Аполинару пригласить гостя к обеду и за столом усиленно потчевала вином, к которому и тот и другой были более чем неравнодушны. Креол вскоре совсем захмелел и перестал замечать многозначительные взгляды, которыми обменивались, прекрасно понимая друг друга, его любовница и гость.

Между тем пеоны спешно рыли яму, куда предполагалось закопать старую покалеченную лошадь, только и пригодную что на роль «домового».

– Мы закопаем ее ровно в полночь, как положено, – сказала Барбара. – И сделаем это втроем – пеоны не должны присутствовать на церемонии: таков обычай.

– Очень мило! – воскликнул иностранец. – Вверху звезды, внизу мы закапываем живую лошадь. Очень мило! Живописно!

Что касается Аполинара, то он не знал всех тонкостей этого обычая, к тому же был уже решительно не в состоянии возражать против чего бы то ни было; так что, когда пришла пора отправляться к дальним корралям, где должна была происходить церемония, мистеру Дэнджеру пришлось поднять его, как мешок, и взвалить в седло.

Яма была вырыта, и у недостроенного корраля стояла привязанная к столбу старая кляча – жертва варварского ритуала. Рядом с ямой лежали три специально приготовленные лопаты. Звездная ночь покрывала пустынную местность густыми тенями.

Мистер Дэнджер отвязал клячу и, приговаривая сочувственные слова, вызывавшие у Аполинара приступы идиотского смеха, подвел ее к краю ямы и одним толчком спихнул туда.

– Теперь вы, донья Барбара, молитесь вашим друзьям дьяволам, чтобы они не дали удрать духу лошади, а вы, полковник, живо за работу. Мы с вами – могильщики, и нам надлежит хорошо потрудиться.

Аполинар поднял с земли лопату, с трудом преодолевая силу земного притяжения, и попытался воткнуть ее в кучу свежей земли у края ямы, бормоча при этом непристойности и довольно хихикая. Наконец ему удалось поддеть немного земли, и, неуклюже выставив лопату, он пошел к яме, с каждым шагом все больше наклоняясь вперед, словно лопата тащила его за собой.

– Как ты пьян, полковник! – едва успел воскликнуть мистер Дэнджер, необыкновенно старательно и проворно бросавший в яму землю, и тут же увидел, как Аполинар, выпустив лопату, схватился рукой за поясницу, скорчился и с предсмертным криком рухнул вниз, проткнутый собственным копьем.

– О! – воскликнул иностранец, прервав работу. – Это не входило в нашу программу. Бедный полковник!

– Он не стоит сожаления, дон Гильермо. Не опереди я его, мне грозила бы та же участь, – проговорила донья Барбара и, взяв лопату полковника, добавила: – Помогите мне. Вы не из робкого десятка, и вам не привыкать. Небось там, у себя на родине, приходилось обделывать дела почище.

– Черт возьми! У вас язык без костей. Мистер Дэнджер не из робкого десятка, но мистер Дэнджер не делает того, что не входит в программу. Я есть здесь, только чтобы закопать домового.

Проговорив это, он бросил лопату, сел на коня и уехал в свою хижину, к шаловливому ягуаренку.

Но о ночном происшествии мистер Дэнджер не сказал никому ни слова, во-первых, из опасения, что злые языки, основываясь на тайне «человека без родины», могут приписать ему более серьезную роль в гибели полковника, во-вторых, – высокомерный иностранец, – он не видел большой разницы между Аполинаром и жертвенной клячей. Таким образом, вскоре все поверили тому, что полковник утонул, пытаясь переплыть речку Брамадор, хотя единственным подтверждением этой версии было кольцо, обнаруженное в желудке пойманного в этой реке несколькими днями позже каймана и принадлежавшее, по словам доньи Барбары, погибшему полковнику.

В награду за молчание мистер Дэнджер получил возможность построить на месте хижины дом, возвести на землях Ла Баркереньи коррали и из охотника на кайманов превратился в скотовода или, вернее, в охотника за скотом, поскольку клеймил он не своих, а альтамирских или эльмиедовских телят. Некоторое время донья Барбара не тревожила его, он тоже, казалось, не вспоминал о ней. Но вот однажды он появился в Эль Миедо и сказал:

– Я узнал, что вы хотите отнять у дона Лоренсо Баркеро клочок земли у пальмовой рощи Ла Чусмита, и пришел заявить, что вы не посмеете чинить такой произвол, потому что я защищаю права этого человека. Я сам стану его управляющим на этой земле, кроме которой у него ничего нет. Прекратите посылать туда своих людей и уводить скот.

В результате такой «защиты» права Лоренсо Баркеро перешли от одного узурпатора к другому. Сам он не получал от своей земли никакого дохода, за исключением бутылок виски, которые присылал ему мистер Дэнджер, возвращаясь с большим запасом своего любимого напитка из поездок в Сан-Фернандо и Каракас, или графинов водки, которые тот же мистер Дэнджер заказывал для него в лавке Эль Миедо, не платя за это ни гроша.

Зато сам иностранец обогащался за счет беспрерывных облав на чужой скот. По участку саванны, попавшему теперь под его управление и составлявшему когда-то часть Ла Баркереньи под названием Солончаки, протекал небольшой ручей. Летом этот ручей пересыхал, и к его обрывистым, богатым селитрой берегам устремлялся скот с соседних пастбищ. Здесь постоянно бродили целые стада коров, жадно лизавших землю, и мистеру Дэнджеру ничего не стоило отбирать неклеймепых животных и угонять их в свои коррали. Его нисколько не смущало то обстоятельство, что по размерам Солончаки были гораздо меньше самой минимальной нормы, дающей право на проведение таких облав; мистер Дэнджер мог и перешагнуть через закон: лусардовских управляющих легко было подкупить, а владелица Эль Миедо не осмелилась бы выступить против него.