Но мы, еще не дойдя, увидели, что ворота в Кремле закрыты. Высокие ворота, железные, а рядом мильтоны сторожат.
Но я нашелся, негромко своим сказал:
— Ну закрыты… Ну и что? Значит, какая другая дырка есть! Это как забор у Сиволапа: все позакрывал, а дырку-то не заметил!
Я так сказал, хотя, честно, не знал, где искать эту дырку. Я вообще до сего дня думал, что Кремль — это башня со звездой, как на картинках, в башне — ворота. А внутри, в башне, товарищ Сталин живет. А теперь я увидел стену, а за стеной еще дома, и сразу сообразил, что ее надо кругом обшарить, как забор в огороде, когда залезть надо. Где-нибудь да будет дыра! Забор-то без дыры не бывает!
Мы целый час стену пехом обходили, в кусты попали, как в лес все равно. Вот тебе и «охотничий заряд»! Заблудиться можно! Но я-то тоже не дурак, все наверх, на зубцы смотрел, чтобы курс не потерять. Внизу стены дырок пока тоже не попадалось. Зато выскочил, будто заяц из-под кустов, человек, похожий на пожарника, и, отряхивая с себя сухие листья, закричал:
— Куда! Куда! Уходите! Здесь нельзя гулять! Здесь зона!
Слово «зона» нас немного насторожило, потому что Чушка его обожает, но все равно мы обрадовались человеку, мы хотели у него спросить, нет ли тут какой дырки? Но он рта не дал нам открыть, а подбежал и стал толкать в спину, и все повторял:
— Идите! Идите подальше! А то и себя не найдете!
Вот олух, мы на то и в Кремль-то пришли, чтобы себя найти! А без Кремля-то мы как себя найдем?
Но пока я хотел это объяснить, он вытолкал нас из кустов на дорогу, а сам будто сквозь землю провалился.
20
Ворота мы нашли! Я ведь точно знал, что без ворот забора не бывает! Только к тем воротам нас не пустили, этя мы так ловко вынырнули, что менты нас сразу и не засекли. А их тут больше, чем деревьев в лесу! И все какие-то новенькие, сверкающие, будто только отштамповали, не то что наш замызганный Наполеончик! А как они нас заметили, бросились навстречу, будто ждали. То есть бросились не все, а двое, зато бегом, остальные же встали полукругом, будто этих двоих сторожат и боятся за их жизнь. А сами нет-нет и по сторонам зыркают. А как машина въезжает или выезжает какая — длинная, черная, тоже блестящая, они сразу ей честь отдают! А кому отдают, не видно, темно в машине-то, будто завешено одеялом.
А эти двое, с красными повязками, нас сразу к стене и прижали.
— Кто? Откуда? Почему здесь?
Чтобы они Хвостика не раздавили, я его за свою спину поставил. И Сандру плечом прикрыл. Так как они шинелью прямо в лицо лезли, я двумя руками уперся, чтобы рот был свободный, и в ихнюю шинель им крикнул:
— Мы приехали к товарищу Сталину!
— Кто мы? — спросили сверху. — Зачем?
— Из Голятвино… Он же наш друг!
— Кто? Кто? — и тот, что меня прижимал, захохотал и отодвинулся, чтобы рассмотреть нас. Я тоже на него посмотрел. Рожа, как у недобитого буржуя на картинке! Про таких говорят: «Погоны голубые, рожа красная!» А когда он хохотал, открывая рот, я снизу увидел: у него зубы золотые! Блестят шибче, чем его собственные пуговицы!
В этот момент я их не боялся. Тут рядом, за воротами, вдоль стены, вместе с Климом Ворошиловым гуляет товарищ Сталин. Он-то в обиду нас не даст! Увидит, позовет, посадит, как Гелю Маркизову, на колени, подарит коробку конфет, а потом скажет: «Ну, рассказывай, браток, все рассказывай, меня эта милиция вот как за горло взяла, не дает шагу ступить к народу, охраняет!» Но мы жаловаться не станем, мы прямо с главного начнем, с документов. Нет, не с документов, а с Егорова, от которого документы. И с отцов других Кукушат…
А мильтон все хохотал. Он оборачивался к другому, помоложе, и повторял:
— Ха-ха… Друг… Слышал… Он их друг… Ха-ха! Дружок! Вот этому!
И тут Хвостик из-за спины крикнул, я от него даже не ожидал:
— А у нас документ есть!
И спрятался снова. Мне горячо даже спине стало, когда он прижимался, едва дыша от страха.
Тогда этот, с зубами, что блестели, как пуговицы, перестал хохотать и, уже не наваливаясь, сказал:
— Давай сюда! — и так как я молчал, он повторил железным тоном: — Документ, говорю! А второй, помоложе, сбоку хмыкнул:
— Какой у него документ… Шпана… Он и фамилию свою вряд ли знает!
Угадал ведь! Месяц назад, и правда, не знал. Но теперь-то знал! И смогу им доказать! Чтобы меньше скалились!
Я полез в карман, расщепил булавку и достал сверток:
— Вот! Документ! Настоящий!
Я еще думал, что дело только в документе, а уж если они убедятся, что мы имеем настоящий документ, то сразу пропустят к товарищу Сталину.
Они схватили сверток так, будто боялись, что я им не отдам. И тут же повернулись к нам спиной.
Склонив головы, чего-то там вычитывали, а другие, еще несколько ментов, стояли на расстоянии и смотрели на нас. И совсем они не были так добродушно настроены, как эти двое. Я даже подумал: волки! Серые, одинаковые, звериный оскал. Вот тебе и «Охотничий заряд»… охотятся, только за кем? За такими, как мы?
Я оглянулся и увидел, что Сандра все о них понимает, может, еще раньше меня поняла: в глазах ее был уже не страх, а злоба! Дикий такой огонек, как у зверька, загнанного в западню!
А тут эти двое повернулись, и я заметил, что старший прячет мои документы в карман.
— Ладно, разберемся… Отведи, пусть посидят среди шнырей да крысятников… И девку… Я бы ее попользовал, но мала…
А младший добавил:
— Малая всегда удалая! Уж, наверняка, не целка!
— Ну веди, там посмотрим!
— А документы? — спросил я. Про товарища Сталина я промолчал.
— Какие документы?
— Наши! Документы!
— Потом, потом… — сказал младший со странной ухмылкой. — Будет вам документ по первое число!
А старший повернулся спиной, чтобы уйти. И тут, я сам не заметил, как произошло: Сандра прыгнула и вцепилась зубами намертво в суконный рукав. Он сперва и не понял, отмахнулся, но Сандра держалась крепко. Она держалась и вопила на всю площадь. Младший тогда бросился ее отрывать, и двое из оцепления бросились, они схватили Сандру поперек туловища и рванули, подняв в воздух! Но тут уже мы с Хвостиком тоже вцепились в руку старшему, но в другую руку, мешая ему защищаться от Сандры. И, конечно, тоже заорали на всю площадь. Мы-то себя не слышали, но крик, визг, наверное, стоял такой, что если бы товарищ Сталин и правда гулял в это время по Кремлю с Климом Ворошиловым, он обязательно выглянул, чтобы узнать, кто это так кричит.
И вдруг все кончилось. Я и не заметил, как они нас отпустили и встали по стойке смирно перед кем-то, кто появился перед ними. А появился старичок, сухенький, дряблый, малорослый, но в форме. Он стоял и смотрел на ментов. А они, эти хохотальщики, весельчаки золотозубые, прикарманившие наши настоящие документы, теперь вытянулись по струнке и дрожали, как мальчишки перед учителем.
— Что за шум? — спросил старичок. И сощурясь посмотрел на нас.
— Вот, пытались проникнуть… Задержали…
— Кого задержали? — поинтересовался он, тяжело вздыхая.
— Этих…
— У нас документы! Настоящие! — крикнул я, понимая, что нам уже нечего терять. Хуже все равно не будет.
— Так точно, документы, — засуетился золотозубый. И достал из кармана наши документы.
— Ну и что? — спросил старичок и опять вздохнул.
— Метрики… Справка…
— Ну и что? — повторил старичок и закрыл глаза.
— Надо переписать. Зафиксировать, так сказать… Уточнить… Бдительность прежде всего!
Старичок махнул рукой:
— Отпусти… Нашел кого бдить! Дети же… — повернулся и пошел. Неподалеку, как оказалось, стояла его машина.
Он сел и уехал не оглянувшись, а двое, не обращая теперь на нас никакого внимания, стали переписывать что-то из наших бумаг в свои.
Я слышал, как старший сказал:
— Вот сучка, она мне рукав прокусила. Представляешь?
— В другой раз, — спокойно ответил младший. — Никуда они от нас не уйдут!
