Мертвые души. Том 3 - Авакян Юрий Арамович

Интересовавшие же Чичикова старцы, бывшие по большей части статскими советниками, среди которых, впрочем, затесались и двое действительных статских, весьма благоволили нашему герою видя в нём, как и уж сказанный несколько ранее Иван Данилович, спасителя, избавившего их наконец—то от беспрестанных покушений, производившихся в отношении сих почтенных персон всё тем же Ноздрёвым. Вот почему не глядя на его «коллежского советника» они всегда с искренним радушием встречали Павла Ивановича, выказывая ему симпатию и ничуть не чинясь пред ним. Но справедливости ради надобно сказать, что и Чичиков старался тут как мог. Вновь пущены были им в обиход все, столь удававшиеся ему всегда округлые и деликатные выражения, какие строил он и на словах, и во чертах лица своего — все эти заманчивые наклонения головы, да «запятые» с «кавычками», что столь ловко выписывали по паркетам лаковые его полусапожки и прочее того же роду. Вот почему о нём совсем скоро сложилось меж старцев мнение — «что он хотя и провинциал, и не совсем их круга, но весьма и весьма воспитанный и приятный молодой человек!».

Как свежее, едва лишь прибывшее в столицу лицо, он без сомнения интересен был сиим скучающим и по преимуществу уже отошедшим от дел, старцам, и теми историями какие, надобно думать случались с ним во время продолжительных и многочисленных его путешествий, вот почему они, не скрывая своего любопытства, подступали к нему с расспросами о всяких, бывавших с ним приключениях. Живо отзываясь на сей проявляемый к нему интерес, Чичиков рассказывал им свои байки во множестве: как те, что в действительности происходили с ним, так и иные, имевшие место лишь в его воображении. Но, впрочем, и тут и там он всегда бывал – герой! И тут и там претерпевал за правду, гонимый недругами точно хорошо уж известная нам барка, с коей не уставал сравнивать он судьбу свою. И тут и там осаждаем бывал врагами, посягающими на самое жизнь его! И благодаря одной лишь только Божеской милости, удавалось ему всякий раз избегнуть уже разве что не вплотную приблизившейся к нему погибели!

Напустивши на чело выражение смиреной покорности и благородной печали, приступал он к живописанию своих историй, которые случались, как правило, ближе к десерту, и тут уж всё служило «хворостом» изощрённой фантазии Павла Ивановича, всё мешалось им в некую кучу, из которой точно бы выглядывали смутные лица и персонажи, в коих внимательный читатель, не без труда, сумел бы распознать знакомые по предыдущему нашему повествованию черты, о чём вы, господа, сами сумеете судить по приводимой мною ниже истории, приключившейся будто бы с Павлом Ивановичем о прошлом годе, «в некой, неважно какой,губернии, где одна молодая дочь одного весьма заслуженного отца, служившего к тому же о двенадцатом годе по военному ведомству, (но, разумеется ни имён, ни чинов, господа), затеяла с вольнодумствующим молодым же человеком, прозывавшимся ея женихом без благословения на то ея родителя (вот каковы нравы нынешней молодежи, господа), затеяла, как то уж было сказано выше – тайное общество, имевшее покуситься на священныя для каждого русского человека устои!» Тут, конечно же, очи устремляемы были вверх, и указательный палец также возводим был к потолку так, словно бы тот и являлся одним из наиважнейших для русскаго общества устоев. Но, однако же, заслуженный сей отец, как следовало из дальнейшего повествования, наместо того чтобы предпринять все потребные в таковых обстоятельствах действия, либо же по крайности хотя бы образумить подлую сию дочь, проведавши о знании Павлом Ивановичем тайного общества заманил, будто бы, ничего не подозревающего нашего героя в своё имение, где и пытался лишить его жизни посредством натравливания на него своры гончих, и лишь благодаря расторопности кучера да сабле бывшей при Чичикове он только и остался в живых, благодаря чему и имеет нынче возможность наслаждаться обществом друзей Ивана Даниловича.

На расспросы же касающиеся фигуры Ноздрёва, всё ещё занимающей умы изрядно претерпевших от него старцев, Чичиков отвечал с охотою, говоря, что «имел несчастье повстречать сего субъекта» во время одного из своих вояжей при посещении им губернского города «NN», куда Павел Иванович будто бы прибыл по приглашению тамошнего губернатора, с которым находился в короткой дружбе, дабы участвовать в вызволении губернаторской дочки из затеянной Ноздрёвым гнусной истории.

— Уж подставы были готовы, господа! Уж с попом расстригою тот сговорился, но слава Создателю, уберегли тогда губернаторский дом от позору! А ведь какова девица, какова девица, — рассыпался трелью Чичиков, — просто Ангел небесный, а не девица!

— То есть она была ни причём? — спросил кто—то из старцев, явно заинтересовавшихся этой историей.

— Ни, ни! Ни в коем случае! Ведать не ведала! — вступился за честь «ангельской девицы» Павел Иванович.

— А что же Ноздрёв, неужто он так и не был призван к ответу? — вновь спросил кто—то из слушавших Чичикова старцев.

— Посудите сами, господа, чего можно требовать от больного человека? Ведь и болезнь его и вся история с «мёртвыми душами» там в губернии всем хорошо были известны. Посему и посмотрели на всё это как бы сквозь пальцы, решивши не привлекать к суду… Нет! Поначалу губернатор, конечно же, вспылил: «Сколько это, — говорит, — возможно терпеть, что среди нас ходит столь опасный больной?» Но сами знаете, господа, что безумцев привлечь по суду никак нельзя – нету такого закону. Хотели, правда, тогда же упечь его в «жёлтый дом», но признаться, нашлись таки у него заступники. Как знаю, через самого генерал—губернатора решилось! Вот и остался он на свободе «куролесить».

— Да, признаться! — только и нашлись, что заметить на сие почтенные старцы…

Однако, на самом деле, как это не покажется кому—либо странным, вся история, имеющая отношение к Ноздрёву была ещё весьма далека от своего завершения. И в один из вечеров, когда минула уж неделя или около того с той поры, как принялся коротать Ноздрёв свои дни и ночи на больничной койке, обратился к Павлу Ивановичу в прихожей молодой с усиками лакей, которому Чичиков, собиравшийся пройти в гостиную, сбросил было на руки свою шинель, и понизивши голос шепнул скороговоркою, что с Павлом Ивановичем желала бы перемолвиться с глазу на глаз хозяйка дома, дожидающая нашего героя на женской половине в дамской своей приёмной. Надобно сказать, что подобное приглашение, со стороны Натальи Петровны отнюдь не явилось для Чичикова неожиданным, напротив — признаться, он давно уже ожидал с её стороны неких шагов, и посему напустивши на своё чело любезное и полное внимания выражение, проследовал вслед за слугою.

Наталья Петровна, как и было обещано лакеем, уже ждала его. Она с нетерпением прохаживалась по своей приёмной, дробно стуча каблучками по лоснящемуся паркету и теребя в тонких, дрожавших нервическою дрожью пальцах, батистовый платочек. Войдя в приёмную, Чичиков хотел было произвесть целование ея ручки, но Наталья Петровна отдернувши руку, произнесла злым и холодным тоном:

— Милостивый государь, мне вовсе не до ваших сантиментов, и не до вас! Посему постараюсь быть с вами по возможности краткой, потому как, признаться, мне даже и общество ваше противно. Не знаю, для каковых целей проникнули вы в наше семейство, да собственно говор, и знать того не желаю, однако же я не позволю вам, сударь, губить во имя сих целей прекраснейшего из людей, каких я только знаю!..

Услыхавши о «прекраснейшем из людей», коим был, конечно же, Ноздрёв, Павел Иванович едва ли не прыснул со смеху, но слава Богу совладал с собою, и лишь в глазах у него запрыгали весёлые огоньки, что, разумеется, не укрылось от Натальи Петровны, потому как голос ея тут зазвучал ещё пронзительнее и злее, нежели прежде.

— Ежели же вы, милостивый государь, не отправитесь нынче же к Ивану Даниловичу, и не добьетесь у него вызволения известного вам лица, то я обещаю вам, что не замедлю предать огласке приобретение вами «мёртвых душ», о которых поставил меня в известность мой бедный друг. И тогда я не премину призвать частного пристава с тем, чтобы над вами учинено было бы следствие, и уж поверьте мне, тогда вам не поздоровится! — говорила она, точно бы с назиданием и угрозою тряся пальчиком у самого носа Павла Ивановича, но тот, словно бы не замечая сего отвечал.