Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
— Был человек разумный, стал человек легальный. Кардинальное изменение общества при Советской власти, — вздохнул Голубков. — Видимо, Аничка права. Пора баиньки.
Анечка увела Вересковского. Голубков помолчал, похмурился, повздыхал, подумал и принес колбу спирта и два стакана. Плеснул по половинке, придвинул графин с водой.
— Вот я и потерял дочь, — тихо сказал он и опрокинул спирт в рот. Поморщился, не запивая. — Впрочем, все естественное — разумно.
— Пью за то, что вы приобрели сына, — прапорщик тоже выпил, торопливо хлебнув воды из графина.
— Сына?.. Этот сын думает, где бы еще пострелять вдосталь. Это не сын — защитник, это сын — разрушитель, знаете ли. Каково время, таковы, естественно, и сыновья.
— Мы не выбираем время.
— Зато время выбирает вас, — Платон Несторович вздохнул, непроизвольно потер левую сторону груди. — Это вы, вы развязали эту проклятую гражданскую войну, вы…
— Успокойтесь, профессор, — недовольно поморщился Богославский. — Подумайте лучше, как счастлива сейчас ваша дочь, и с этим ощущением мы и завалимся спать.
Анечка действительно была счастлива. Счастлива всей душою, всем телом, исполнением самых тайных, самых заветных своих мечтаний, а потому и гнала из головы все мысли о конечности этого счастья. Все придет потом, потом, как легкая элегическая грусть о миновавших мгновениях полного счастья…
Собрались утром за чаем. Анечка сияла, отец хмурился, офицеры тактично вели общий разговор. А потом приехала расхрабрившаяся милиция с очередным трупом. Капитан спрятался в шкафу, а Голубков увел милицию в прозекторскую, где и подал требуемое заключение об убийстве. Проводил дорогих гостей, вернулся с великой радостью, скрывать которую и не пытался:
— Ну вот вам и документы, капитан. Отныне вы — старший унтер-офицер 219 полка Колосов Иван Матвеевич. Направляетесь по месту жительства в Курскую губернию для отдыха после ранения. Кстати, вы — Георгиевский кавалер.
— Кстати, я и в самом деле Георгиевский кавалер, — усмехнулся штабс-капитан Вересковский. — Знак Советской властью не отменен, а доверие вызывает. Так что нацеплю.
— Нацепите и — под доски…
— Зачем же под доски, папа? — пожала плечами Анечка. — С такими документами и на досках удобно. А то и на буксире, я договорюсь с командой.
— О прапорщике не забудь, — сказал Платон Несторович. — Пардон, то бишь, о дьячке.
Анечка ушла, мужчины остались одни. Капитан подправлял отпущенную бороду, прапорщик старательно подшивал длинный подол великоватой для него рясы. Это молчание очень не нравилось Платону Несторовичу, даже тревожило чем-то неопределенным. И поэтому он в конце концов нарушил его не самым лучшим способом:
— Гражданская война — самое страшное бедствие для России. Небывало страшное.
— Самое страшное бедствие для России — власть большевиков, — тотчас же отозвался Вересковский. — Система управления неминуемо рухнет, и у большевиков останется единственный выход. Террор. Впрочем, мы, кажется, уже обсуждали эту тему, профессор.
— Боже мой, — вздохнул Голубков. — Боже мой, неужели нет никакого иного выхода?
— Можно петь, — улыбнулся Богославский.
— Что петь?
— Лазаря, дорогой Платон Несторович.
— Глупые у вас шутки.
Некоторое время они так препирались, а потом пришла Анечка. И с порога объявила:
— Кричите «Ура!», господа. Я обо всем договорилась, и завтра утром вы вполне комфортабельно отправитесь в Рославль.
И была еще одна безумная ночь на чужом сеновале, в которую Анечка не сомкнула глаз. Капитан крепко спал, чуть похрапывая во сне, а она, склонившись над его заросшим лицом, молилась про себя, чтобы Бог позволил ей увидеть своего капитана хотя бы раз, хотя бы мельком, хотя бы издали…
На заре Анечка провела капитана и прапорщика на буксирный катер, где они и устроились на корме с относительными удобствами. Распрощались с грустно провожавшей их девушкой, катер загудел, и медленно поволок за собою цепочку плотов.
— Слава Богу, тронулись, — с облегчением вздохнул Богославский. — Даже документов не проверили.
— Сплюньте, прапорщик, — проворчал Вересковский. — Вот когда Рославль проскочим, тогда и Господа возблагодарим.
На плоты с лодок пересаживались то ли беженцы, то ли хлебушек на югах промышлявшие, то ли бежавшие от большевиков, куда глаза глядят. Кто-то из команды непременно посещал плоты, отбирая у плотовщиков мзду за проезд, но к офицерам на самом катере никто не подходил. Из этого вытекало, что Анечка сама оплатила их путешествие, и капитан с непривычной теплотой подумал о ней. Она сделала все возможное, чтобы офицеры проскочили большевистские заслоны и смогли бы пробраться к частям Белой Армии.
Слабосильный буксир даже по течению шел медленно. Плоты порою сталкивались, путались, тогда катер останавливался, ожидая, пока плотовщики вновь не выстроят их в линию. А как только стало темнеть, вообще причалил в укромном заливчике и заглушил мотор.
— Ночуем на берегу! — крикнули с мостика. — Кашевар, готовь кулеш понаваристей!
— Только этого нам и не хватало, — вздохнул прапорщик.
— Ремень потуже подтяните, и глядишь, доберемся, — посоветовал Вересковский.
Плотовщики тем временем сноровисто крепили плоты к корневищам поречных деревьев, чтобы не разметало бревна ветром или внезапно поднявшейся водой. Только после этого все сошли на берег, кроме караульщиков, и расположились у костра, над которым на рогатине висел котел с кулешом.
— Эй, служивые! — окликнули с буксира. — За все уже заплачено, пожалуйте к костру!
— Ай, да Анечка! — улыбнулся прапорщик. — Непременно женитесь на ней, капитан. Рекомендую.
— Благодарю, прапор. Это — мысль.
Так за две ночевки и добрались до Рославля без помех. Офицеры уже собирались сойти с буксирного катера, как вдруг на берегу появились вооруженные люди.
— Так, — вздохнул Богославский.
— Это охрана, — сказал Вересковский. — Спокойно, документы у нас в порядке.
И поправил на груди солдатский Георгий.
Вооруженных было трое, подчинявшихся, как сразу определили офицеры, мрачноватого вида мужчине в кожанке с маузером на длинном ремешке.
