Уставившись на пожелтевшую травинку, он долго молчал – видно, не мог собраться с мыслями. Я тихонько кашлянул. Он вздрогнул, потом вытер со лба пот.
– Красавица. Она была красива, но порочна. В первую же ночь наша комната превратилась в ад. Крови не было – понимаешь, о чем я? Комната новобрачных без крови – сущий ад! Конечно, это устаревшие взгляды, но я женился по старинке, так что и чувства мои были старомодны. Она призналась мне во всем, умоляла простить ее. Говорят, красота может кого угодно растрогать. Но тогда сердце мое было тверже стали – я решил, что ни за что не стану рогатым. Чем сильнее она плакала, тем больше я свирепел; сказать по правде, мучить ее доставляло мне удовольствие. Наконец, когда слова и слезы иссякли, она сказала напоследок: «Возьми кровь моего сердца, – она обнажила грудь, – убей меня, ты имеешь на это право. Пусть я умру. Я не. в обиде!» Это был конец – сам Хуан смеялся надо мной с порога брачной комнаты. Я остолбенел. На другой день я ушел, стал бродягой, хотя у меня был дом. Бросил там женщину и этого окровавленного призрака. Но я не смог убить себя. Он преследовал меня повсюду, отнял все мои радости. Я не мог допустить, чтобы он лишил меня и жизни.
– Дин, по-моему, ты все же нездоров. Ведь ты убил его тогда неумышленно, все вышло потому, что мы замешкались. Отвези мы его в больницу сразу, он, конечно, остался бы жив. – Я говорил все это потому, что совершенно точно знал – скажи я, что наставник Хуан был прекрасным человеком и не стал бы никого проклинать после смерти, Дин вышел бы из себя.
– Верно. Конечно, я не по злобе, но все дело в том, что он прикинулся добреньким, вроде бы простил меня, а на самом деле наслал на меня страшное проклятие. А то разве пошел бы он в этот зал говорить такое, глядя в глаза смерти? Ну ладно, я тебе еще расскажу. Став бездомным, я мог уехать, куда мне вздумается. Объехал не меньше дюжины провинций. Под конец вступил в Гуандуне в революционную армию. Когда с боями пришли в Нанкин, я уже командовал полком. И наверняка дослужился бы до командира корпуса. Но началась чистка партии, и мне снова не повезло. Случилось так, что один мой друг по фамилии Ван оказался с левым уклоном. По должности он стоял значительно выше меня. И если бы мне удалось спихнуть Вана, я занял бы его место. Навредить ему было проще простого – у меня на него было полно материала, но я все тянул. Больше года мы вместе смотрели смерти в глаза, даже в госпитале два раза вместе валялись. Но не мог же я упустить такой случай. Тут и смелому нужно время, чтобы решиться, а я особым героем не был, так что искал путь попроще. Подобрал одного человека и послал к Вану передать, что над ним нависла серьезная опасность и ему лучше всего скрыться, а дела передать мне – я, дескать, обо всем позабочусь. Он не послушал. Я вышел из себя, решил действовать. И вот как раз когда я обмозговал это дельце, этот бесстрашный черт заявился прямо ко мне. Совсем один. Бывают такие типы: пыжатся до самой смерти, будто жизнь им нипочем, а смерть – самое милое дело, шуточка… Тот парень как раз из таких был, все со мной хи-хи да ха-ха. Мудрить я не стал – все равно он был в моих руках. Поглаживая кобуру, я ему все прямо сказал. А он выслушал и засмеялся мне в лицо: «Если хочешь меня убить – валяй. Я не в обиде!» Разве сам он мог такое сказать? Попасть в самую точку? Я знаю, я точно знаю, что всякий раз, когда успех уже у меня в руках, «он» приходит, чтобы покарать меня, лживый призрак с улыбкой на устах, придумавший дьявольский способ уничтожить человека. Я и руки поднять не мог, не то что вытащить пистолет и застрелить Вана. И он, смеясь, ушел. Что хорошего мог я после этого ожидать? Он был выше меня по службе. Идти доносить? Пожалуй, поздно. Он ведь тоже не стал бы сидеть сложа руки. И мне пришлось бежать. Теперь все пешки, бывшие под моим началом, выбились в полковники, а я? Я женат, но у меня нет дома, не монах, а ночую в храме. Я и сам не знаю, кто я такой?!
– В каком храме?
– Да вот в Дабэйсы. Чтобы быть к нему поближе, – он указал на могилу и, не дожидаясь моего вопроса, пояснил: – Рядом с ним. Каждый день прихожу его проклинать!
Не помню, о чем мы еще говорили и говорили ли мы вообще. Да и важно ли это! Я шел по склону горы, усыпанному опавшим золотом осени, и солнце садилось у меня за спиной. Я не смел оглянуться. Все боялся увидеть те клены. Их красные листья так напоминали кровь!
