Осень - Лутс Оскар

Однако начальник станции и станционный служащим еще не успевают умереть от мук любопытства, как капитан Паавель обращается к своим спутникам со следующими словами:

— Нет, мои господа, пусть все остается так, как я уже говорил прежде: перво-наперво мы направимся в деревню Ныве, на хутор Пихлака. Он тут совсем рядом, километра три-четыре и, к тому же, по дороге к Паунвере. Маленький крюк, конечно, будет, но какое это имеет значение. А идти сначала в Паунвере, оттуда в Ныве и за тем вновь назад в Паунвере — просто-напросто смешно.

У господ Лесты и Тали там близкие, и после посещения Ныве и тот, и другой могут спокойно у них оставаться. Не правда ли, мои господа и благодетели?

— Господин Паавель! — произносит Леста с улыбкой. — С кем это вы, право, ведете тяжбу? Кто возражает против того, чтобы в Пихлака направиться в первую очередь?

— Вроде бы кто-то… — отставной капитан бросает быстрый взгляд в сторону, затем — себе за спину, но там не видно ни души. — Нет, прошу прощения! Может быть, это начинает подавать голос коньяк с тремя звездочками господина Киппеля? А теперь — в путь! Я пойду впереди, стану показывать дорогу, вы шагайте следом. Поглядите, мои господа, какое чудесное утро! Оно словно создано специально для нас. Не так ли?

После этого все общество начинает двигаться в направлении деревни Ныве, которая расположена слева от железнодорожной станции, тогда как дорога в Паунвере отходит от станции напрямик, ровная и белая, как выцветшее льняное полотнище. На обочинах большака и вблизи него трава и цветочки покрыты толстым слоем ныли, а поодаль зеленя и клеверные поля — в блестках росы, словно кто-то разбросал там ночью капельки расплавленного серебра.

— Смотри-ка, Юхан, — начальник станции всплескивает руками, после чего роняет их на свой кругленький животик, — они пошли вовсе не в Паунвере, они пошли… да, не возьму в толк, куда? Ты, Юхан, уроженец здешних мест, ну-ка, скажи, что именно расположено в той стороне, куда они направились?

— Там… — Юхан вычесывает свои знания из-за уха, — там поселенческие хутора на землях бывшей мызы. Нет, там и прежде было две маленьких деревеньки, но в последнее время поселенцы и еще домов понастроили. Одна называется Нюрпли, эту я знаю. Вторая… как же ее? Ах да — Ныве. Третья, самая новая… вот те на!.. У меня ведь никогда никаких дел в тех краях не было — выскочило из головы. Пилутси… Пильбатси… нет — Пильбасте!

— Да Бог с нею, а чего они там не видели?

— Не могу знать, господин начальник станции. Одного, того, на котором френч, мне вроде бы доводилось встречать и раньше, но где и когда — никак не вспомню.

— Был бы хоть один из них с портфелем, тогда бы еще куда ни шло — комиссия или вроде того, а то у двоих — чемоданы, у третьего, бородача, — заплечный мешок, а у того, который во френче, — руки в карманах… Какая же это комиссия? Я тут, в Каавере, в этой станционной будке, уже четвертый год, а такой подозрительной компании еще видеть не доводилось. Не сообщить ли, право, констеблю, как ты полагаешь, Юхан? Ты тоже старый солдат. Нет, если бы они направились в Паунвере, тогда бы еще ничего… Пусть бы себе шли! Но что за дела могут быть у них в Нюрпли, в Ныве или в Пильбутси?

— В Пильбасте.

— Какая разница. Главное — зачем они туда пошли? Начальник пожимает плечами, трясет головой и мысленно, словно бы против желания, скрывается в помещении железнодорожной станции.

А те четверо бодро шагают вперед, не имея ни малейшего понятия, что уготовили начальнику станции Каавере такие душевные муки. Предприниматель Киппель и капитан Паавель идут впереди, Леста и Тали — следом за ними.

— В этих краях мне еще не доводилось бывать, — произносит Леста, обведя взглядом округу.

— Я тоже не бывал, — отвечает его школьный друг, — местность довольно безрадостная. Летом-то можно жить всюду, в особенности, если поблизости есть железная дорога, но каково здешним жителям приходится зимою!

— Деревня Нюрпли! — Капитан оглядывается на двух приятелей и указывает рукой вперед, где виднеются маленькие, будто из досок сбитые домишки, горе-постройки. — Теперь с полчасика ходьбы, и мы — в Ныве, a тем самым и на хуторе Пихлака. Ой, господа, я готов лететь на крыльях!

— Знаешь, Арно, — Леста наклоняется к уху друга, — сдается мне, человек этот не вполне нормальный.

— Ну вообще-то он, конечно, преувеличивает, и коньяк Киппеля тоже этому способствует, но чтобы он… Люди и предметы иной раз становятся любимыми именно после того, как мы их потеряем.

Путники минуют поселенческую деревню Нюрпли; ее впору было бы посчитать за оставленную жителями, когда бы не дети и старушки на порогах и во дворах некоторых домиков. Да и куры тут и там копаются, и возвышает свой голос петух с куцым хвостом. Где-то поодаль даже тявкает собака.

Нет, деревня отнюдь не покинута. Народ в поле, потому что время страды. И Бог даст, через несколько лет появятся тут, на месте этих хибар, вполне добротные жилые дома с дворовыми постройками. Все может быть. Все зависит от Божьей милости да людского усердия.

Лишь капитан Паавель ничего не видит и не слышит, он так и рвется вперед, словно находится на поле брани…

— Смотрите, Ныве! — восклицает он вдруг. — А вот и хутор Пихлака! — Капитан протягивает вперед руку, он только что не кидается бегом к своей земле обетованной. — Господин Киппель, — Произносит он, порывисто дыша, — протяните мне бутылку Сараджева, иначе сердце мое не выдержит!

Паавель шумно пьет, проводит рукавом френча по усам, извергает какое-то слово команды, оглядывается на спутников и велит им петь.

— Гм, — произносит Леста. — Слышишь, Арно, тебе приказано петь.

— Почему бы и нет. Начинай!

По полевой меже идет какой-то высокий, заросший бородой сатана, в одной рубашке, на ногах штаны в репьях, в руке — дымящаяся «собачья ножка».

— Ой! — он застывает, словно путевой столб. — Господин капитан!

— Что? Как? — Капитан Паавель вперяет в него взгляд. Ты ли это, Март?!

— Так точно, господин капитан! — встречный человек принимает стойку «смирно».

— Ой, черт возьми, кого мне довелось снова увидеть! —Старый воин подбегает к нему. — Здравствуй, Март! — Хватает его за обе руки: — Ты все еще жив и здоров? — И обращаясь к спутникам: — Поглядите, мои господа, это мой верный сотоварищ как во время войны, так и в дни мира! Вместе мы колотили врагов, вместе мы выкладывались на лугу и в поле… и всегда — рука об руку. Ох, мои дорогой Март! Дай Бог тебе здоровья! Как идут твои дела? Ты еще все там же, в Пихлака?

— Нет, я не в Пихлака, — Март мотает головой, — я теперь тут, в Овисте.

— Ну а Пихлака-то еще цел?

— Не без того, господин капитан. Небось, увидите сами. Посаженные вами рябинки целы. Цветут.

— Прекрасно! А этот чертов портной Кийр тоже цел?

— А как же — целехонек.

— В таком случае, Март, пошли с нами, оторвем ему башку: зачем он, дьявол, выманил у меня обманным путем мой прекрасный хутор!

— Чего ему, паршивцу, башку отрывать, у него и так дела неважнецкие.

— Как так — неважнецкие?

— Ну, все из-за того человека из Пильбасте, которого он на дороге заставил догола раздеться, а тот взял да и помер. Кийр — под судом ходит.

— Да, да, знаю. Действительно, зачем нам отрывать ему голову… я просто так… Айда с нами! Почему ты ушел и Пихлака?

— Там такой… странный народ. Я не могу их понять. Чтобы они плохими были, этого нет, но… никогда не скажут прямо, чего они вообще-то хотят. Вечно одно брюзжание или как это назвать…

— Ладно! — Капитан возвышает голос. — Айда вперед. Если мне там нечего больше делать, так я хотя бы обниму и расцелую свои рябинки.

— А я — самого хозяина, — произносит Леста. — Если только до того не умру от любопытства. А ты, Арно? Какие намерения у тебя?

— Понаблюдаю, как все это произойдет.

Как раз в это время Георг Аадниель Кийр, новый хозяин хутора Пихлака, возвращается с поля домой.

— Черт побери! — ворчит он еще на пороге. — Ну и вымотался я, семь потов сошло! — И, обращаясь уже непосредственно к Юули, своей жене, которая сидит возле стола с шитьем, продолжает: — Плохо ли тебе тут посиживать, как за каменной спиной, а попробовала бы ты вкалывать на поле под палящими лучами солнца! Не иначе как черт выдумал, что именно мужчины должны на этом свете выполнять самую тяжелую работу!