Со страхом оборотился он: боже ты мой, какая ночь! ни звезд, ни месяца; вокруг провалы; под ногами круча без дна; над головою свесилась гора и вот-вот, кажись, так и хочет оборваться на него! и чудится деду, что из-за нее мигает какая-то харя: у! у! нос — как мех в кузнице; ноздри — хоть по ведру воды влей в каждую! губы, ей-богу, как две колоды! красные очи выкатились наверх, и еще язык высунула и дразнит! «Чорт с тобою!» сказал дед, бросив котел. «Нa тебе и клад твой! Экая мерзостная рожа!» И уже ударился было бежать, да огляделся и стал, увидевши, что все было попрежнему. «Это только пугает нечистая сила!» Принялся снова за котел — нет, тяжел! Что делать? Тут же не оставить! Вот, собравши все силы, ухватился он за него руками: «ну, разом, разом! еще, еще!» и вытащил. «Ух, теперь понюхать табаку!» Достал рожок; прежде, однакож, чем стал насыпать, осмотрелся хорошенько, нет ли кого. Кажись, что нет; но вот чудится ему, что пень дерева пыхтит и дуется, показываются уши, наливаются красные глаза; ноздри раздулись, нос поморщился, и вот, так и собирается чихнуть. «Нет, не понюхаю табаку!» подумал дед, спрятавши рожок: «опять заплюет сатана очи!» Схватил скорее котел и давай бежать, сколько доставало духу; только слышит, что сзади что-то так и чешет прутьями по ногам… «Ай, ай, ай!» покрикивал только дед, ударив во всю мочь, И как добежал до попова огорода, тогда только перевел немного дух.
«Куда это зашел дед?» думали мы, дожидаясь часа три. Уже с хутора давно пришла мать и принесла горшок горячих галушек. Нет, да и нет деда! Стали опять вечерять сами. После вечери вымыла мать горшок и искала глазами, куда бы вылить помои, потому что вокруг всё были гряды, как видит, идет прямо к ней навстречу кухва. На небе было-таки темненько. Верно, кто-нибудь из хлопцев, шаля, спрятался сзади и подталкивает ее. «Вот, кстати, сюда вылить помои!» сказала и вылила горячие помои.
«Ай!» закричало басом. Глядь — дед. Ну, кто его знает! Ей-богу, думали, что бочка лезет. Признаюсь, хоть оно и грешно немного, а, право, смешно показалось, когда седая голова деда вся была окунута в помои и обвешана корками с арбузов и дыней.
«Вишь, чортова баба!» сказал дед, утирая голову полою: «как опарила! как будто свинью перед Рождеством! Ну, хлопцы, будет вам теперь на бублики! Будете, собачьи дети, ходить в золотых жупанах! Посмотрите-ка, посмотрите сюда, что я вам принес!» сказал дед и открыл котел. Что ж бы, вы думам, такое там было? Ну, по малой мере, подумавши хорошенько, а? золото? вот то-то, что не золото: сор, дрязг… стыдно сказать, что такое. Плюнул дед, кинул котел и руки после того вымыл.
И с той поры заклял дед и нас верить когда-либо чорту. «И не думайте!» говорил он часто нам: «все, что ни скажет враг господа Христа, все солжет, собачий сын! У него правды и на копейку нет!» И, бывало, чуть только услышит старик, что в ином месте неспокойно: «А ну-те, ребята, давайте крестить!» закричит к нам: «так его! так его! хорошенько!» и начнет класть кресты. А то проклятое место, где не вытанцывалось, загородил плетнем и велел кидать все, что ни есть непотребного, весь бурьян и сор, который выгребал из баштана. Так вот как морочит нечистая сила человека! Я знаю хорошо эту землю: после того нанимали ее у батька под баштан соседние козаки. Земля славная! и урожай всегда бывал надиво; но на заколдованном месте никогда не было ничего доброго. Засеют, как следует, а взойдет такое, что и разобрать нельзя: арбуз не арбуз, тыква не тыква, огурец не огурец… чорт знает, что такое!
Примечания
Впервые «Вечера» были изданы в двух книгах. Первая из них вышла в 1831, вторая — в 1832 году. В письме к матери, в апреле 1829 года, Гоголь писал:
«Теперь вы, почтеннейшая маменька, мой добрый ангел-хранитель, теперь вас прошу, в свою очередь, сделать для меня величайшее из одолжений. Вы имеете тонкий, наблюдательный ум, вы много знаете обычаи и нравы малороссиян наших, и потому, я знаю, вы не откажетесь сообщить их мне в нашей переписке. Это мне очень, очень нужно. В следующем письме я ожидаю от вас описания полного наряда сельского дьячка, от верхнего платья до самых сапогов, с поименованием, как это все называлось у самых закоренелых, самых древних, самых наименее переменившихся малороссиян; равным образом названия платья, носимого нашими крестьянскими девками, до последней ленты, также нынешними замужними и мужиками… Еще обстоятельное описание свадьбы, не упуская наималейших подробностей… Еще несколько слов о колядках, о Иване Купале, о русалках. Если есть, кроме того, какие-либо духи или домовые, то о них подробнее, с их названием и делами. Множество носится между простым народом поверий, страшных сказаний, преданий, анекдотов, и проч. и проч. и проч. Все это будет для меня чрезвычайно занимательно. Еще прошу вас выслать мне две папенькины малороссийские комедии; „Овца и Собака“ и „Романа с Параскою“. Здесь так занимает всех все малороссийское, что я постараюсь попробовать, нельзя ли одну из них поставить на здешнем театре».
Это письмо показывает, что уже в то время Гоголь задумал написать несколько повестей; «Сорочинскую ярмарку», «Вечер накануне Ивана Купала» и «Ночь перед Рождеством». В то время наблюдалось общее увлечение украинским фольклором: издавались сборники украинских песен и сказок, писались рассказы и стихи на темы украинской жизни и т. д. Это общее увлечение, несомненно, отразилось на литературных замыслах Гоголя и дало толчок к работе над повестями, составившими, в результате, две большие книги: «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород».
Печатая свою первую книгу повестей, Гоголь решил прибегнуть к довольно распространенному в то время способу литературной маскировки. Он не подписал книгу собственным именем, а выпустил ее под таким заголовком: «Вечера на хуторе близ Диканьки — повести, изданные пасичником Рудым Паньком».
Во время печатания этой книги Гоголь писал Пушкину (11 августа 1831 года):
«Любопытнее всего было мое свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отворотившись к стене. Это меня несколько удивило; я к фактору, и он после нескольких ловких уклонений наконец сказал, что „штучки, которые изволили прислать из Павловска для печатания, оченно до чрезвычайности забавны и наборщикам принесли большую забаву“.»
Пушкин поздравил Гоголя с первым успехом.
Тогда же Пушкин напечатал свой отзыв о книге в «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“» в виде письма к издателю. Пушкин писал:
«Сейчас прочел „Вечера близ Диканьки“. Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности. А местами какая поэзия, какая чувствительность! Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился».
В нашем издании печатаются все повести, вошедшие в книгу «Вечера на хуторе».
Словарь
Аза — «аз», первая буква церковно-славянского алфавита.
Акафист — хвалебная молитва.
Апостол — одна из основных церковных книг.
Арнаутка — сорт яровой пшеницы.
Архангел — по христианской мифологии — высший чин ангелов.
Баклажка — деревянный долбленый сосуд.
Банк — азартная карточная игра.
Батог — палка, плеть.
Баштан — место, засаженное арбузами, дынями, тыквами.
Безбородько А. А. (1747–1797) — один из приближенных Екатерины II.
Блейвас (блейвейс) — свинцовые белила.
Бонмотист — остряк, весельчак.
Ботфорты — высокие сапоги с широким раструбом.
«Бригадир» — пьеса знаменитого русского писателя Д. И. Фонвизина (1745–1792), автора комедии «Недоросль».
