Приключения майора Звягина - Веллер Михаил Иосифович

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100

– У него в час кончается экскурсия. Погода дождливая, гулять станут только любители свежего воздуха вроде нас с тобой. Он живет с родителями. У нее воскресенье. Логично предположить, что после музея он приедет к ней, благо до пяти матери не будет, – вот потом они могли и пойти куда-нибудь.

Они вошли в Екатерининский садик, близясь к дому. Юра с юношеским пафосом изрек:

– Врач и следователь – сходные профессии. Один лечит людей, другой общество.

– Надеюсь, – сказал Звягин, – что возраст излечит тебя от тяги к декламации высокопарных банальностей.

Юра покраснел. Со стуком упал с ветки каштан, кожура разломилась. Он поднял глянцевый шоколадный шарик, побросал в ладони.

– Без пяти четыре, – сказал Звягин, взглянув на будильник, стоящий на скамейке рядом с шахматными часами каких-то отчаянных фанатиков этой игры. – Могу я считать пари выигранным?

Юра молча расстегнул браслет часов.

– Дареное не возвращают, – остановил Звягин. – Носи. Неплохо ходят. Я все собирался завести себе добрую швейцарскую «Омегу». С тех пор, как Бомарше, прежде чем писать комедии и наживать деньги, изобрел анкерные часы, швейцарцы понимают толк в этих изделиях.

Глава VIII

ЖИВЫ БУДЕМ – НЕ ПОМРЕМ

– Корпуса первых английских торпедных катеров были никак не стальные, а из красного дерева, – сказал Звягин, обернувшись с переднего сидения в салон. «Скорая» бортовой номер 21032 свернула с Литейного и затормозила у ресторанчика, где в тихие дневные часы обедают при случае бригады, обслуживающие вызовы неподалеку.

Заняв столик, – врач, два фельдшера, шофер, – заказали, что побыстрее. «Скорую» здесь обслуживали в темпе, слегка гордясь финансово мало выгодными клиентами: престиж борцов со смертью, отчаянно мчащихся с сиреной и мигалками по осевой, все-таки иногда срабатывает.

– А моторы на катерах стояли бензиновые, авиационные, – продолжал Звягин просвещать свою команду, прихлебывая молоко. Его лекции на неожиданнейшие темы давно вошли в притчу.

Подошел человек:

– Леня! Все катаешься!

– Сколько лет, зим, весен! – Звягин от удовольствия сощурился. – А ты все киснешь в своей онкологии?

Онколог вздохнул и махнул рукой.

– Что хмурый?

– Э… Сейчас перед уходом мальчишку смотрел. Двадцать шесть лет… Сплошные метастазы. Жалко пацана. Еще несколько месяцев… Двадцать лет привыкаю, а все не привыкну как-то.

Как ни привычна подобная ситуация врачам, повисла секундная пауза. Эта пауза, также привычная, обозначает собой утешение, скорбь, примирение с собственным бессилием.

Звягин помрачнел. Сосредоточился. Пробарабанил пальцами.

Пауза неловко затягивалась, меняя тональность и настроение.

– Двадцать шесть? Рановато ему… Рано.

Фельдшерица виновато пояснила:

– Мы сегодня больную не довезли… – фраза подразумевала «Вот Папа Док и нервничает, переживает…».

– Хотите опротестовать приговор, Леонид Борисович? – небрежно осведомился Гриша, лохматый, очкастый, вечный студент, вечный фельдшер «скорой», внемлющий Звягину с преданностью щенка. Прозвучало неуместно льстивой подначкой, которая попахивает безграничной верой в кумира.

Звягин зло зыркнул, скривил рот:

– Подъем? Поели – нечего рассиживаться, едем на станцию.

Дежурство длилось своим чередом: автослучай на Охте, электрошок на Ждановском… Вечером Джахадзе, вчерашний именинник, выставил торт; пили чай с тортом.

Осадок от встречи не исчезал.

Звягин спустился в диспетчерскую, позвонил онкологу. Перекинулись словами. Спросил и о том больном, так просто… Неженат, один у родителей, работал программистом, – обычный парень…

– Он знает диагноз?

– Сразу все почувствовал, понял. Я же знаю, говорит, что у меня рак; и все отговорки его только убедили в этом.

– Боится?

– Очень. На этой почве ведь часто происходит нервный срыв; он в сильнейшем стрессе, подавлен, угнетен… довольно обычно, к сожалению.

– Радиоизотопы, гистология?.. Ошибка возможна?

Он поднялся в комнату отдыха, недовольный собой. Смутные обрывки мыслей роились в голове.

– Десять тридцать два, на выезд! Огнестрельное… – прожурчал динамик голосом диспетчерши Валечки.

Сменившись с дежурства, Звягин не лег спать. Расхаживал по пустой с утра квартире, посасывал ледяное молоко через соломинку, сопел мрачно и сосредоточенно.. – Ерунда, – объявил сам себе хмуро… – И чего меня заело? Ну, есть же такие заболевания: клинический прогноз – неблагоприятен… При чем тут я, и что я, собственно, могу сделать, и что это вообще на меня нашло? Дичь какая-то…

Достал из холодильника еще бутылку молока. Посмотрел на себя в зеркало; резче выступившие после ночи морщинки у глаз (поспать почти не удалось), на висках уже седины полно.

– Давно никуда не встревал? – брюзгливо спросил он свое отражение. – Спокойная жизнь надоела? Пей свое молоко и иди спать, старый хвастун… Как говорится, дай мне силы бороться с тем, с чем можно бороться, дай мне терпение смириться с тем, с чем нельзя бороться, и дай мне ума отличить одно от другого…

Разделся и влез под одеяло. Повертелся, устраиваясь. Затих.

Свербило. Не шел из головы тот, двадцатишестилетний…

Крякнул, встал и пошел в ванную бриться. Жене оставил записку.

Прогулка излюбленным маршрутом по гулким гранитам набережных успокаивала: Фонтанка, Михайловский замок, Лебяжья канавка (Летний сад закрыт на просушку)… Мысль одна всплывала в сознании, как перископ отчаянной подлодки.

А чем мы, собственно, рискуем, спросил он себя, догуляв до Василеостровской стрелки. Что, собственно, терять?..

А почему бы и нет, продолжал он, пройдя через Петропавловку на Кировский. Какие препятствия?.. Никаких.

Мысль разрасталась в идею, и идея эта овладевала им все полнее. Начали вырисовываться детали и складываться в план. Чем дальше, тем реальнее план виделся, – Звягин не заметил, как очутился на Карповке, заштрихованной сереньким дождем.

Домой он вернулся голодным и продрогшим – злым и веселым – как некогда в крутых передрягах боевых операций.

Жена встретила Звягина кухонной возней.

– Гулял? – доброжелательно поинтересовалась она.

– Гулял, – согласился Звягин.

– После суточного дежурства?

– После суточного дежурства.

– А это что? – Жена обличающе указала на молочные бутылки.

– Это бутылки из-под молока, – честно ответил Звягин.

– Сколько?!

– Ну, четыре… Тебе что, жалко?

– Мне тебя жалко, Леня, – в сердцах сказала жена и швырнула передник на стол с посудой. – Что у тебя опять – глаза горят, подбородок выставлен! Что ты опять задумал?

– Очередной подвиг, – закричала из своей комнаты дочка. – А разве лучше, когда папа изучает историю разведения верблюдов или коллекционирует карандаши? – Она всунулась в дверь, состроила гримасу. – Должно быть у мужчины хобби или нет? А быть суперменом и все мочь – разве это не достойное настоящих мужчин хобби?

– Слышала глас подрастающего поколения? – приветствовал поддержку Звягин.

– Мужчине нельзя подрезать крылья!

– Мне нельзя подрезать крылья.

– Дон-Кихот на мою голову… – вздохнула жена. – Ты не видел моих очков? У меня еще полпачки тетрадей не проверено.

Звягин насвистывал «Турецкий марш» и сверял с образцом упражнение по английскому ее пятиклассников (не впервой).

– Это очень важно? – мирно спросила жена из спальни.

Он присел на край постели, погладил ее по щеке, – рассказал.

– Несчастные родители, – тихо сказала она. – И чем ты можешь помочь?.. Утешить их?

Звягин завел будильник и выключил свет.

– Есть одно соображение, – непримиримо произнес в темноту.

Отменно выспавшись, закатил себе часовую разминку, поколотил боксерский мешок и поехал в диспансер. Жизнь была хороша.

– Снимки, анализы, – сказал онколог. – Ты же врач.

– Не-а, – возразил Звягин с усмешкой оживленной и жестокой. – Просто я зарабатываю на жизнь медициной. Ну, имею диплом.

Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100