Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 127
Чарльз вышел из фонаря и вернулся в комнату.
— А в чем, по-вашему, состоит ее цель?
— Я сильно сомневаюсь, что она это знает. Она живет сегодняшним днем. Тот, кто способен предвидеть последствия своих поступков, не может так себя вести.
— Но едва ли она могла вообразить, что кто-либо, находясь в моем положении…
— То есть будучи помолвленным? — Доктор мрачно усмехнулся. — Я знавал многих проституток. Спешу добавить — в качестве врача, а не клиента. И не худо бы получить гинею за каждую, которая злорадствовала по поводу того, что большинство ее жертв — отцы и мужья. — Он устремил взгляд в огонь, в свое прошлое. — Я — отверженная. Но я им отомщу.
— По-вашему, получается, что она — сущий дьявол, но ведь это совсем не так. — Он произнес эти слова слишком горячо и поспешно отвернулся. — Я не могу этому поверить.
— Потому что — если вы позволите сказать это человеку, который годится вам в отцы, — потому что вы уже наполовину в нее влюблены.
Чарльз вихрем обернулся и взглянул в безмятежное лицо доктора.
— Я не позволяю вам так говорить.
Доктор наклонил голову. В наступившем молчании Чарльз добавил:
— Это в высшей степени оскорбительно для мисс Фримен.
— Разумеется. Но кто наносит ей оскорбление?
Чарльз поперхнулся. Он не мог выдержать этот насмешливый взгляд и зашагал в противоположный конец длинной узкой комнаты, словно собираясь уйти. Но прежде чем он дошел до дверей, Гроган взял его за руку, заставил повернуть назад и схватил за вторую руку — словно свирепый пес, вцепившийся в достоинство Чарльза.
— Дружище, дружище, разве мы с вами не верим в науку? Разве мы не считаем, что единственный великий принцип — это истина? За что умер Сократ 169? За светские предрассудки? За внешнюю благопристойность? Неужели вы думаете, что я за сорок лет врачебной практики не научился видеть, что человек попал в беду? Из-за того, что он скрывает от себя правду? Познай самого себя, 170 Смитсон, познай самого себя!
Смесь древнегреческого и гэльского 171 огня в душе Грогана опалила Чарльза. Он долго стоял, глядя на маленького доктора, потом отвел глаза и снова сел у камина спиной к своему мучителю. Воцарилось долгое молчание. Гроган пристально за ним следил.
Наконец Чарльз произнес:
— Я не создан для семейной жизни. Беда в том, что я понял это слишком поздно.
— Вы читали Мальтуса 172?
Чарльз покачал головой.
— Для него трагедия Homo sapiens 331 состоит в том, что наименее приспособленные размножаются больше всех. Поэтому не говорите, что вы не созданы для семейной жизни, мой мальчик. И не корите себя за то, что влюбились в эту девушку. Мне кажется, я знаю, почему этот французский моряк сбежал. Он понял, что в ее глазах можно утонуть.
Чарльз в отчаянии повернулся к доктору.
— Клянусь честью, что между нами не было ничего дурного. Вы должны мне верить.
— Я вам верю. Однако позвольте задать вам несколько старых, как мир, вопросов. Вы хотите ее слышать? Вы хотите ее видеть? Вы хотите к ней прикасаться?
Чарльз снова отвернулся и, закрыв лицо руками, опустился в кресло. Это было красноречивее всякого ответа. Вскоре он поднял голову и пристально посмотрел в огонь.
— О, дорогой Гроган, если б вы только знали, что у меня за жизнь… Как бесцельно, бессмысленно она проходит… У меня нет никакой нравственной цели, никаких обязательств. Кажется, всего лишь несколько месяцев назад мне исполнился двадцать один год… я был полон надежд, и все они рухнули. А теперь я впутался в эту злополучную историю…
Гроган подошел и схватил его за плечо.
— Вы не первый, кто усомнился в выборе своей будущей жены.
— Она так плохо меня понимает.
— Она? На сколько лет она моложе вас? На двенадцать? И знает вас каких-нибудь полгода. Как она могла вас понять? Она едва успела выйти из классной комнаты.
Чарльз мрачно кивнул. Он не мог поделиться с доктором своей уверенностью, что Эрнестина вообще никогда его не поймет. Он окончательно разочаровался в собственной проницательности. Она самым роковым образом подвела его в выборе подруги жизни, ибо, подобно многим викторианцам, а быть может, и мужчинам более позднего времени, Чарльзу суждено было всю жизнь лелеять некий идеал. Одни мужчины утешаются тем, что есть женщины менее привлекательные, чем их жены; других преследует мысль, что есть женщины более привлекательные. Чарльз теперь слишком ясно понял, к какой категории принадлежит он сам.
— Она не виновата, — пробормотал он. — Это просто невозможно.
— Еще бы. Такое прелестное невинное создание.
— Я не нарушу свою клятву.
— Разумеется, нет.
Молчание.
— Скажите, что мне делать.
— Сначала скажите, каковы ваши чувства по отношению к другой.
Чарльз в отчаянии поднял глаза, потом снова посмотрел на огонь и наконец попытался сказать правду.
— Я сам не знаю, Гроган. Во всем, что касается ее, я — загадка для самого себя. Я не люблю ее. Да и как бы я мог? Женщина, которая так скомпрометирована, женщина, по вашим словам, психически больная. Но… мне кажется… я чувствую себя как человек, одержимый чем-то вопреки своей воле, вопреки всем лучшим качествам своей натуры. Даже сейчас лицо ее стоит передо мной, опровергая все ваши слова. В ней что-то есть. Предчувствие чего-то, способность постичь нечто возвышенное и благородное, нечто несовместимое с безумием и злом. Под наносным слоем… Я не могу вам объяснить.
— Я и не говорю, что ею движет зло. Скорей отчаяние.
Ни звука, кроме поскрипывания пола под ногами доктора, который ходил из угла в угол. Наконец Чарльз заговорил снова.
— Что вы советуете?
— Предоставить все дело мне.
— Вы повидаетесь с ней?
— Я надену походные сапоги. Я разыщу ее и скажу, что вас неожиданно куда-нибудь вызвали.. И вы действительно должны уехать, Смитсон.
— Случилось так, что у меня неотложные дела в Лондоне.
— Тем лучше. И я советую вам перед отъездом рассказать все мисс Фримен.
— Я уже и сам так решил. — Чарльз поднялся. Но лицо Сары все еще стояло у него перед глазами. — А она… Что вы собираетесь делать?
— Многое зависит от ее душевного состояния. Вполне возможно, что при нынешних обстоятельствах ее удерживает от безумия лишь уверенность, что вы питаете к ней сочувствие или даже нечто большее. Боюсь, что удар, который она испытает от того, что вы не придете, может вызвать еще более глубокую меланхолию. Это следует предвидеть.
Чарльз опустил глаза.
— Но вы не должны возлагать вину на себя. Не было бы вас, был бы кто-нибудь другой. Такое положение вещей может отчасти облегчить дело. Я знаю, что надо предпринять.
Чарльз уставился на ковер.
— Дом умалишенных.
— Коллега, о котором я упоминал… он разделяет мои взгляды на лечение таких больных. Мы сделаем все возможное. Вы готовы на некоторые затраты?
— На что угодно, лишь бы от нее избавиться… не причиняя ей вреда.
— Я знаю одну частную лечебницу в Эксетере. Там есть пациенты моего друга Спенсера. Она основана на разумных и просвещенных началах. Пока нет надобности ни в каком государственном заведении.
— Боже сохрани. До меня доходили самые ужасные слухи.
— Не беспокойтесь. Лечебницу Спенсера можно считать образцовой.
— Надеюсь, речь идет не о принудительном лечении?
Чарльз почувствовал себя предателем — обсуждать ее как некий клинический случай, думать, что ее заперли в какую-то келью…
— Ни в коем случае. Речь идет о месте, где могут зажить ее душевные раны, где с ней будут бережно обращаться, где найдут для нее занятие… и где она сможет воспользоваться блестящим опытом и заботой доктора Спенсера. У него уже были такие больные. Он знает, что надо делать.
