Лилиан не сразу поняла, что произошло. Из репродуктора доносился неясный басовитый рык, словно кто-то со сна прочищал горло. От волнения диктор стал слишком близко к микрофону. Лилиан разобрала лишь несколько фраз: какие-то машины потерпели аварию, они наскочили друг на друга из-за того, что на шоссе вытекло масло еще из какой-то машины. Потом она увидела, как вся стая промчалась мимо трибун. начит, ничего страшного не случилось, — подумала она, — иначе гонки прекратили бы. Она искала глазами машину Клерфэ и не находила ее, но Клерфэ мог проехать и раньше, она не так уж внимательно следила за гонками. Теперь по радио немного вразумительнее сообщили, что авария произошла на набережной Плезанс, где столкнулись несколько машин; есть раненые, убитых нет. Дальнейшие сообщения будут переданы позже. Распределение мест следующее: первым идет Фриджерио, с преимуществом пятнадцать секунд, за ним Конти, Дюваль, Мейер III…
Лилиан напряженно прислушивалась. О Клерфэ ни слова, а ведь он шел вторым. Ни слова о Клерфэ, думала Лилиан и, заслышав приближение машин, нагнулась, чтобы увидеть цифру 2, красную машину с цифрой 2.
Клерфэ не было, и сквозь глухой ужас, затопивший Лилиан, в ее сознание вдруг проникли раскаты жирного голоса диктора: реди пострадавших — Клерфэ; его отвозят в больницу. Видимо, он без сознания. Монти получил ранения колена и ступни; Саккетти…
Не может быть… Что-то внутри Лилиан противилось этому известию. Ничего не может случиться на этих игрушечных гонках в этом игрушечном городе с игрушечной гаванью и пестрым игрушечным видом. Произошла ошибка! Машина Клерфэ скоро выскочит из-за поворота, как она выскочила во время гонок арга Флорио, он немного отстанет, получит ушибы и шишки, но будет цел и невредим! Однако, говоря себе это, Лилиан чувствовала, что ее надежда тает и рассыпается, так и не успев окрепнуть. лерфэ без сознания, — думала она и цеплялась за это слово. Что оно значит?
Оно могло значить все, что угодно. Лилиан вдруг увидела, что спускается с трибун, а она и не заметила, как встала. Лилиан шла к старту; быть может, Клерфэ отвезли туда? Он лежит на носилках, у него ранено плечо или рука, и он смеется над своим несчастьем.
— Его отвезли в больницу, — сказал тренер, обливаясь потом. — Пресвятая мадонна, святой Христофор, почему это случилось именно с нами?! Почему не с другой фирмой или… Что? Минутку!
Он стремглав убежал подавать сигналы гонщикам. Машины промчались мимо; вблизи они казались больше и опаснее, и рев их моторов заполнял все вокруг.
— Что случилось? — закричала Лилиан. — Пошлите к черту эти проклятые гонки и скажите, что случилось?
Она оглянулась. Все отводили глаза в сторону. Механики возились с запасными частями и покрышками, избегая смотреть на нее. Стоило ей приблизиться к кому-нибудь, как тот отходил. Лилиан сторонились, словно она была зачумленная.
Наконец тренер вернулся.
— Клерфэ не поможет, если я пошлю гонки к черту. Он бы этого и сам не захотел. Он бы хотел…
Лилиан прервала его:
— Где он? Я не желаю слушать лекцию о моральном кодексе гонщиков!
— В больнице. Его сразу отвезли туда.
— Почему же с ним никто не поехал, чтобы ему помочь? Почему вы не поехали? Почему вы здесь?
Тренер смотрел на нее непонимающим взглядом.
— Чем я могу помочь? Чем мы все можем ему помочь? Сейчас это дело врачей.
Лилиан судорожно глотнула.
— Что с ним случилось? — тихо спросила она.
— Не знаю. Я его не видел. Мы все были здесь. Ведь мы должны оставаться здесь.
— Да, — сказала Лилиан, — чтобы гонки могли продолжаться.
— Ничего не попишешь, — беспомощно возразил тренер. — Мы ведь только служащие.
Торопливо подошел один из механиков. В этот момент рев моторов снова усилился.
— Синьорина… — тренер развел руками и посмотрел на шоссе. — Я должен…
— Нет, нет! Без сознания. Врачи… К сожалению, я должен… Синьорина… — сказал механик.
Тренер выхватил какую-то табличку из ящика и сломя голову убежал подавать сигналы. Лилиан слышала, как он кричал по дороге: адонна, мадонна, о porco di porco *, проклятое масло, почему это случилось именно со мной! О, проклятая моя судьба! Он показал кому-то из гонщиков табличку, кому-то помахал, поднял руку и остался стоять; хотя вся стая была уже далеко, тренер все еще пристально смотрел на шоссе, не желая возвращаться.
Лилиан медленно повернулась к выходу.
— Мы придем после гонок, синьорина, — прошептал механик,
— как только они кончатся!
осле гонок, — подумала Лилиан. Все время, пока она ехала в больницу, над городом висело черное покрывало шума. Лилиан не удалось найти другого средства передвижения, кроме извозчичьей пролетки, украшенной флажками и пестрыми лентами; на голове лошади красовалась соломенная шляпа.
— Мы проедем дольше, чем обычно, — объявил извозчик. — Придется сделать большой крюк. Улицы закрыты. Гонки, сами понимаете…
Лилиан кивнула. Она была окутана болью, но не острой, а тупой, словно ее пытали, одурманив каким-то наркотиком. Все ее чувства, кроме слуха и зрения, были почти парализованы, она видела машины и ясно, предельно ясно слышала рев моторов, и это было невыносимо. Извозчик болтал не переставая, он хотел показать ей места, откуда были видны гонки. Лилиан его не слышала; она ничего не слышала, кроме рева моторов. Какой-то молодой человек пытался остановить пролетку и заговорить с ней. Она не поняла его слов и велела извозчику остановиться. Она думала, он хочет сообщить ей что-нибудь о Клерфэ. Молодой человек, итальянец в белом костюме, с тонкими черными усиками, пригласил ее поужинать с ним.
— И это все? — сказала Лилиан, ничего еще не понимая. — А дальше?
— Дальше может быть многое, — молодой человек улыбнулся.
— Это будет зависеть от вас. * Итальянское руга1ельство.
Лилиан не ответила. Она больше не видела этого человека. Ее глаза смотрели мимо него. Он ничего не знал о Клерфэ.
— Поедем! — сказала она извозчику. — Быстрее!
— У таких молодчиков никогда нет денег, — объяснил извозчик. — Вы правильно сделали, отшив его. Кто знает, может быть, пришлось бы еще платить самой за ужин. Пожилые, полные господа куда надежнее.
