Волк среди волков - Розенталь Роза Абрамовна

В дверь вошел высокий грузный человек в форме, у него черные с проседью фельдфебельские усы и грустный взгляд — под большими глазами припухшие мешки. Человек зашел сзади за стул секретаря, вынул изо рта сигару и спросил:

— Это он?

Секретарь откинул голову назад, взглянул на своего начальника и сказал явственно слышным шепотом:

— Это он!

Начальник отделения медленно закивал головой, смерил Пагеля долгим пытливым взглядом и сказал:

— Продолжайте! — Он задымил сигарой.

— Итак, приступаю к нашим вопросам… — начал секретарь.

Но Пагель перебил его.

— Разрешите закурить?

Он уже держал в руке пачку.

Секретарь ударил ладонью по столу.

— В служебном помещении курить запрещается… посторонним.

Начальник отделения глубоко затянулся. С раздражением, нет, с яростью Пагель сунул сигареты обратно в карман.

— Итак, приступаю к вопросам… — начал снова секретарь.

— Минуту, — перебил начальник отделения и положил свою большую руку секретарю на плечо. — Вы допрашиваете молодого человека по его собственному делу или по делу девицы?

— У вас, значит, имеются претензии и лично ко мне? — удивился Пагель.

— Это мы с вами увидим, — сказал секретарь. И к начальнику, опять тем же дурацким явственным шепотом: — По его собственному делу.

«Они над тобой издеваются», — злобно подумал Пагель. И тут же: «Но спокойно, не поддавайся! Главное, сегодня же вечером вызволить отсюда Петру. — И дальше: — Мама, пожалуй, была права, мне лучше было бы взять сюда с собою адвоката. Тогда эти господа вели бы себя приличней».

Он сидел внимательный и внешне спокойный. Но на сердце у него было неспокойно. С той минуты, как он зашел в ту пивную, его не оставляло чувство тихого отчаяния, словно все было напрасно.

— Приступаю к вопросам… — снова услышал он слова упрямого секретаря.

И на этот раз в самом деле пошло.

— Вас зовут?

Пагель сказал.

— Когда родились?

Пагель сказал.

— Где?

Он сказал.

— Профессия?

Нет у него профессии.

— Адрес?

Пагель сказал.

— Есть у вас документы, удостоверяющие личность?

Документы у Пагеля были.

— Предъявите.

Пагель предъявил.

Секретарь просмотрел их. Начальник отделения тоже просмотрел их. Начальник отделения указал на что-то секретарю, и секретарь кивнул. Он не вернул Пагелю документы, а положил перед собой на стол.

— Так, — сказал секретарь, откинулся и посмотрел на Пагеля.

— Теперь приступим к вопросам… — сказал Пагель.

— Что? — рявкнул секретарь.

— Я сказал: «приступим к вопросам…» — ответил вежливо Пагель.

— Правильно, — сказал секретарь. — Приступим к вопросам…

Трудно было понять, произвела ли впечатление на обоих чиновников ирония Пагеля.

— Ваша мать проживает в Берлине?

— Как явствует из бумаг, — ответил Пагель. И подумал: «Они из меня дурака делают, либо сами они дураки. Впрочем, они безусловно дураки!»

— Вы живете не при матери?

— Как показывает прописка, я живу на Георгенкирхштрассе.

— А не при матери?

— Нет, на Георгенкирхштрассе.

— Разве не приятнее жить на Танненштрассе?

— Как на чей вкус.

— Вы с вашей матерью не в ладах?

— Немножко. (Прямая ложь была бы для Пагеля тяжела, да и дело было не настолько уж важным. Но сказать правду он просто не мог: правда повлекла бы за собой нескончаемую цепь вопросов.)

— Ваша мать, верно, не желает, чтобы вы жили вместе с ней?

— Я живу со своей подругой.

— И ваша мать этого не желает?

— Это моя подруга.

— Но не вашей матери, так? Значит, ваша мать не одобряет предполагаемой женитьбы?

Секретарь посмотрел на начальника, начальник на секретаря.

«Как они горды, что докопались до этого, — подумал Пагель. — Но они не дураки. Совсем не дураки. Просто удивительно, как им это удается, но они до всего докапываются. Мне нужно быть начеку».

— У вашей матери есть средства? — снова начал секретарь.

— У кого еще сохранились средства при инфляции? — ответил Пагель вопросом на вопрос.

— Так вы, значит, поддерживаете вашу мать? — спросил секретарь.

— Нет, — сказал Пагель сердито.

— Значит, у нее есть на что жить?

— Ясно!

— И, может быть, она вас поддерживает?

— Нет, — отрезал Пагель.

— Вы сами зарабатываете на себя?

— Да.

— И на вашу подругу?

— И на нее.

— Чем?

«Стой, стой, — подумал Пагель, — они хотят меня подловить. До них дошел какой-то слушок. Мне, конечно, ничего не будет, игра не карается. Но лучше об этом не упоминать. Петер, конечно, ничего не выдала».

— Я продаю вещи.

— Какие же вещи вы продаете?

— Например, вещи моей подруги.

— Кому продаете?

— Например, владельцу ломбарда на Гольновштрассе, некоему Фельду.

— А когда больше нечего продавать?

— Всегда находится что-нибудь еще.

Секретарь немного подумал, поднял глаза на начальника. Начальник слегка кивнул.

Секретарь взял отточенный карандаш, поставил его острием вниз, посмотрел задумчиво и выронил из рук. Потом спросил как будто между прочим:

— Ваша подруга ничего не продает?

— Нет!

— Она наверно ничего не продает?

— Ничего!

— Вам известно, что можно продавать кое-что помимо вещей?

«Что на свете, — подумал в смущении Пагель, — могла продать Петра? Почему они так идиотски спрашивают?»

Вслух же он сказал:

— Я тоже разумел под вещами не только платья и тому подобное.

— А что же, например?

— Картины.

— Картины?

— Да, картины.

— Какие же такие картины?

— Например, писанные маслом.

— Писанные маслом… Так вы художник?

— Нет… но я сын художника.

— Так, — сказал секретарь, крайне недовольный. — Вы, следовательно, продаете писанные маслом картины вашего отца. Но об этом поговорим после. Сейчас мы вернемся к вашему утверждению: фройляйн Ледиг ничего не продает?

— Ничего. Все, что мы продаем, продаю я.

— Возможно, — сказал секретарь, и боль в печени снова сильно дала себя знать; этот молодчик взял неуместный тон превосходства!

— Но возможно и то, что фройляйн Ледиг продавала кое-что за вашей спиной, причем не ставила вас в известность.

Пагель немного подумал. Он подавил все страхи, все темные тревоги, снова и снова вскипавшие в нем.

— Теоретически это возможно, — подтвердил он.

— А практически?..

— Практически нет. — Он улыбнулся. — У нас, понимаете, не так много вещей, отсутствие самой ничтожной мелочи я бы тотчас же заметил.

— Так… так… — сказал секретарь. Он посмотрел через плечо на начальника, начальник ответил на взгляд… Пагелю показалось, что у обоих в уголке глаз заиграло подобие улыбки. Его тревога, его подозрения все усиливались. Секретарь опустил веки.

— Итак, мы с вами одинаково считаем, что продавать можно не только вещи, картины, осязаемые предметы, но и… другое тоже?

Опять неясная угроза, уже еле скрытая. Что на свете могла продать Петра?

— Например?.. — спросил со злостью Вольфганг. — Я даже вообразить себе не могу, какие неосязаемые предметы продала, как хотят меня уверить, моя подруга!

— Например… — начал секретарь и снова поднял глаза на начальника отделения.

Начальник закрыл глаза и повел печальным лицом справа налево, как бы отклоняя. Пагель это отчетливо видел. Секретарь улыбнулся. Рановато, но теперь уже близко.

— Например… Это мы скоро увидим, — сказал секретарь. — Сперва еще раз вернемся к нашим вопросам. Вы, значит, показали, что добываете средства к существованию продажей картин…

— Господа! — сказал Пагель, встал и поставил стул перед собою. Он крепко обеими руками ухватился за его спинку. Он смотрел вниз, на свои руки: косточки проступали, белые, сквозь покрасневшую кожу.

— Господа! — сказал он решительно. — Вы по какой-то причине, мне неизвестной, играете со мной в кошки и мышки. Я больше не хочу! Если фройляйн Ледиг, как можно предположить, сделала какую-то глупость, то всю ответственность несу я один. Я недостаточно о ней заботился, я никогда не давал ей денег, даже есть достаточно не давал. Я за все в ответе. И поскольку возник ущерб, я ущерб возмещу. Деньги есть. — И он стал выворачивать свои карманы, бросая пачку одну за другой на стол. — Я плачу за весь причиненный ущерб, но скажите мне, наконец, что случилось…