Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
— Этот мсье Дарти, — сказала Аннет, когда они сели в кэб, — je n'airne pas ce type la! [80].
— Упаси боже, нет! — сказал Сомс.
— У вас очень милая сестра, и дочка у неё очень хорошенькая. А ваш отец очень старый. Мне кажется, вашей матери должно быть с ним много хлопот, я бы не хотела быть на её месте.
Сомс кивнул, одобряя проницательность и ясное, твёрдое суждение своей молодой жены; но оно как-то немножко смущало его. Может быть, у него мелькала мысль: «Когда мне будет восемьдесят, ей будет только пятьдесят пять, и ей тоже будет со мной много хлопот».
— Мы теперь должны побывать ещё в одном доме у моих родственников, они вам покажутся чудаками, но с этим уж нужно примириться; а потом мы пообедаем и поедем в театр.
Так он подготовлял её к знакомству с обитателями дома Тимоти. Но у Тимоти всё было совсем по-другому. Они были так рады увидеть дорогого Сомса после такого долгого перерыва; ах, вот она какая. Аннет!
— Вы такая красавица, моя милочка; пожалуй, даже чересчур молоды и хороши для дорогого Сомса, не правда ли? Но он такой внимательный и заботливый, такой хороший…
Тётя Джули чуть было не сказала «муж», но удержалась и приложилась губами к щёчкам Аннет, чуть пониже глаз, которые она потом расписывала Фрэнси, когда та заехала к ней: синие, как васильки, такие красивые, мне так и хотелось расцеловать их. Я должна сказать, что милый Сомс действительно знаток. В таком французском стиле, впрочем не совсем французском, и такая же красавица — правда, не такая интересная, не такая обаятельная, как Ирэн. Потому что ведь, правда же, Ирэн была обаятельна эта её молочная кожа, тёмные глаза и эти волосы couleur de… как это, я всегда забываю?
— Feuille morte, — подсказала Фрэнси.
— Да, да, опавших листьев — как странно! Я помню, когда я была девушкой, перед тем как мы приехали в Лондон, у нас был маленький щенок, гончая, не для охоты, а просто мы с ним ходили гулять, у него было рыжеватое пятно на голове и белая грудь и замечательные темно-карие глаза, и это была особа женского пола.
— Да, тётечка, — сказала Фрэнси, — но я не понимаю, при чём это тут.
— Ах! — вскликнула тётя Джули в каком-то экстазе. — Она была очаровательная, эти глаза и это пятно, ну, знаешь… — она замолчала, словно боясь о чём-то проговориться. — Feuille morte, — прибавила она неожиданно. — Эстер, запомни, пожалуйста!..
Сестры долго и оживлённо обсуждали вопрос, позвать или не позвать Тимоти, чтобы он пришёл посмотреть на Аннет.
— Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказал Сомс.
— Но здесь нет никакого беспокойства, только разве то, что Аннет француженка, и это, может быть, расстроит его. Он так напуган этой историей с Фашодой. Я думаю, нам лучше не рисковать, Эстер. Так приятно, что она побудет здесь запросто с нами. А как ты поживаешь. Сомс? Ты теперь совсем покончил с твоим…
Эстер живо вмешалась:
— Как вам понравился Лондон, Аннет?
Сомс с некоторой тревогой ждал, что она ответит. Разумно, сдержанно она сказала:
— О! Я знаю Лондон. Я бывала здесь раньше.
Он до сих пор не решился поговорить с ней насчёт ресторана, У французов несколько другое представление о хорошем тоне, и, может быть, ей покажется странным, что можно стесняться таких вещей; он хотел поговорить с ней об этом после того, как они поженятся, и теперь жалел, что забыл это сделать.
— А какую часть Лондона вы лучше всего знаете? — спросила тётя Джули.
— Сохо, — просто сказала Аннет.
Сомс стиснул зубы.
— Сохо? — повторила тётя Джули. — Сохо?
«Теперь это обойдёт всех», — подумал Сомс.
— Это действительно квартал во французском духе и очень любопытный, сказал он.
— Да, — протянула тётя Джули. — У твоего дяди Роджера когда-то были там дома, я помню, ему всегда приходилось выселять оттуда жильцов.
Сомс перевёл разговор на Мейплдерхем.
— Ну конечно, — сказала тётя Джули. — Вы теперь, наверно, отправитесь туда и будете там жить. Мы все ждём не дождёмся, когда у Аннет будет милый маленький…
— Джули! — вскричала тётя Эстер с отчаянием в голосе. — Позвони, чтобы дали чаю.
Сомс не решился ждать чаю и увёз Аннет.
— Я бы на вашем месте не стал упоминать о Сохо, — сказал он, когда они сели в кэб. — Этот квартал пользуется довольно сомнительной репутацией; а вы теперь выше того круга, в котором вы вращались, будучи в этом ресторане. Понимаете, — прибавил он, — я хочу ввести вас в хорошее общество, а англичане ужасные снобы.
Ясные глаза Аннет широко раскрылись; на губах мелькнула улыбка.
— Да? — сказала она.
«Гм! — подумал Сомс. — Это на мой счёт», — и он строго посмотрел на неё. «У неё очень трезвый взгляд на вещи, — подумал он. — Я должен раз навсегда заставить её понять».
— Послушайте, Аннет, это очень просто, нужно только вникнуть. У нас люди, занимающиеся свободной профессией, и богатые люди, живущие на свой капитал, считают себя выше людей, занимающихся какой-нибудь коммерческой, деятельностью; исключение, конечно, для очень богатых. Может быть, это и глупо, но это так. В Англии не рекомендуется сообщать людям, что вы держали ресторан или лавку или вообще занимались какой-нибудь торговлей. Может быть, это и очень достойное занятие, но это кладёт известное клеймо; вы уже не сможете бывать в таком хорошем обществе и вести такую светскую жизнь — вот и все.
— Я понимаю, — сказала Аннет, — это так же, как и во Франции.
— О да! — пробормотал Сомс, несколько озадаченный, но в то же время с облегчением. — Разумеется, класс — это все.
— Да, — сказала Аннет. — Comme vous etes sage! [81]
«Все это так, — подумал Сомс, глядя на её губы, — только она всё-таки очень цинична». Его знание языка было не настолько велико, чтобы он мог огорчиться тем, что она и по-французски не сказала ему «tu». Он обнял её и, старательно выговаривая слова, прошептал:
— Et vous etes ma belle femme [82].
Аннет расхохоталась.
— Oh, non! — сказала она. — Oh, non! не parlez pas francais [83], Сомс. А чего это ждёт не дождётся эта старая дама, ваша тётя?
Сомс закусил губу.
— Бог её знает, — сказал он, — она вечно что-нибудь скажет.
Но он знал лучше бога.
XI. ЗАТИШЬЕ
Война затягивалась. Рассказывали, будто Николае утверждал, что она обойдётся по крайней мере в триста миллионов, пока её доведут до конца! Подоходный налог грозил чрезвычайно повыситься. Зато теперь они получат за свои денежки Южную Африку, раз и навсегда. И хотя собственнический инстинкт в три часа утра подвергался тяжёлой встряске, он приободрялся за завтраком, утешаясь тем, что в этой жизни ничего не даётся даром. Так что в общем, люди занимались своими делами, как будто не было ни войны, ни концентрационных лагерей, ни несговорчивого Девета [84], ни недовольства на континенте, ничего неприятного. В сущности, настроение Англии можно было уподобить карте Тимоти, на которой теперь наступило затишье, потому что Тимоти больше не переставлял флажков, а сами они не могли двигаться ни взад, ни вперёд, как бы им подобало.
Затишье чувствовалось не только здесь; оно захватило Биржу Форсайтов и вызывало чувство всеобщей неуверенности относительно того, что же будет дальше. Объявление в столбце браков в «Таймсе»: «Джолион Форсайт с Ирэн, единственной дочерью покойного профессора Эрона» — вызвало сомнение, правильно ли была названа в газете Ирэн. Но в общем все почувствовали облегчение, что не было напечатано: «Ирэн, бывшая жена», — или: «Разведённая жена Сомса Форсайта». Можно даже сказать, что отношение семьи к этой «истории» с самого начала носило возвышенный характер. Как говорил Джемс, «дело сделано». И нечего волноваться. Что проку признавать, что это была, как теперь принято выражаться, «прескверная история».
