Последнее искушение Христа (др. перевод) - Казандзакис Никос

— Господь говорит ими! — воскликнул Иисус.

— Замолчи! — оборвал его раввин и пригрозил посохом. — Оставьте его, дети мои, — снова повернулся он к толпе. — Не держите зла на него, ибо он сам не знает, что говорит. Все — и бедные, и богатые, все мы — семя Авраама. Не ссорьтесь между собой. Полдень — расходитесь по домам. Я вылечу этого несчастного человека. Мария, ступай домой, — сказал он матери Иисуса. — Мы скоро придем.

Мать бросила на сына последний взгляд, взгляд, исполненный такой тоски, словно она прощалась с ним навсегда, вздохнула и, закусив губы, исчезла в узких улочках.

Пока люди лупили друг друга, над их головами собрались тучи — вот-вот должен был пролиться дождь. Поднялся ветер. Черенки последних листьев отрывались от голых ветвей платанов и смоковниц, и листья усеивали землю. Площадь опустела.

— Приветствую тебя, Филипп, брат мой, — протянул Иисус руку Филиппу.

Я рад видеть тебя, рабби, — ответил тот, хватая руку Иисуса и предлагая ему свой посох. — Возьми опереться.

— Идемте, други, идемте, — промолвил Иисус. — Отряхните прах со своих ног. Прощай, Назарет!

— Я вас немного провожу, чтобы никто не напал на вас, — предложил старый раввин.

И, взяв Иисуса за руку, он двинулся вперед, ощущая в своей ладони горящую ладонь сына Марии.

— Сын мой, чужие заботы надломят тебя.

— Но у меня нет своих забот, отец. Так пусть же меня надломят чужие!

Вдали показались сады и еще дальше поля — путники достигли окраины Назарета. Ученики, шедшие позади, остановились у источника, чтобы промыть свои раны. Их сопровождала целая толпа нищих, увечных и двое слепых — все оживленно разговаривали в ожидании, когда новый пророк начнет творить чудеса. Все были возбуждены и веселы, словно одержали большую победу.

Лишь четверо учеников шли молча. Их одолевали сомнения, и они надеялись, что учитель развеет их. «Назарет — родина учителя — осмеял и изгнал нас. Великая битва началась с поражения. А если нас изгонят и из Каны, — думали они, — а потом из Капернаума и прочих мест вокруг Генисарета, что с нами будет? Куда мы идем? Кому будем возвещать слово Господне? Если народ Израиля будет преследовать нас, к кому обратимся? К неверным?»

Они украдкой посматривали на Иисуса, но никто не осмеливался обратиться к нему. Однако Иисус заметил страх в их глазах и взял Петра за руку.

— Петр, маловерный, в зрачках твоих глаз я вижу трясущегося зверя, у которого шерсть стоит дыбом. Это страх, Петр, страх. Ты боишься?

— Когда я вдали от тебя, рабби, да, я боюсь. Потому я и жмусь к тебе, потому мы все хотим быть к тебе поближе. Поговори с нами, укрепи наши сердца.

— Когда Я заглядываю в глубь своей души, — улыбнулся Иисус, — не знаю, почему, но истина всегда является мне в виде притчи. Итак, друзья, я расскажу вам еще одну притчу.

Один богатый человек приказал приготовить пир к свадьбе своего сына. Быки были заколоты, и столы накрыты, и послал он рабов своих звать гостей на брачный пир. Но у каждого из званых нашелся предлог не ходить. Один сказал: «Я только что купил землю, мне надо ее осмотреть». Другой: «Я сам только что женился и не могу прийти». Третий: «Я купил пять пар волов — мне надо испытать их». Вернулись рабы и сказали своему хозяину: «Никто не может прийти. Все в своих заботах». Рассердился господин и сказал: «Бегите на площади и распутья, созовите бедных, хромых, слепых и увечных и приведите их сюда. Я созвал своих друзей, но они отвергли мое приглашение и не вкусят от моего стола. Ибо много званых, но мало избранных».

Иисус умолк. Начинал он рассказывать спокойно, но чем дальше он говорил, тем ярче вспоминались ему назаретяне, и под конец гнев начал полыхать в его глазах. Ученики в изумлении взирали на него.

— Кто такие званые и кто избранные, и чья это свадьба? Прости нас, рабби, но мы не понимаем, — в отчаянии запустив руку в свою густую шевелюру, промолвил Петр.

— Вы поймете, — ответил Иисус, — когда я соберу званых взойти на ковчег, а они откажутся, говоря, что у них поля, виноградники, жены, а их глаза, губы, уши, ноздри, руки — те самые пять пар волов, которые вспахивают, — что? Бездну, — он вздохнул. Глядя на своих избранных, он еще сильнее ощущал свое одиночество.

— Я говорю, — прошептал он, — но кому? Все впустую, Лишь я и слушаю себя. Когда же у пустыни вырастут уши, чтобы услышать меня?

— Прости нас, рабби, — повторил Петр, — наши умы словно комки глины. Но потерпи, и они оживут.

Иисус взглянул на старого раввина, но старик смотрел себе под ноги. Страшное предчувствие закралось тому в душу, и его старые, лишенные ресниц глаза наполнились слезами.

На самом краю Назарета у здания таможни стоял мытарь, собиравший подати. Звали его Матфей. Все торговцы, входившие и выходившие из города, должны были уплатить ему римский налог. Он был низкорослым и полным, с желтыми пальцами и грязными ногтями. Из ушей торчали волосы, а голос был высоким, как у евнуха. Вся деревня ненавидела и презирала его. Никто никогда не протягивал ему руки, а, проходя мимо, норовили отвернуться. Разве в Писании не было сказано: «И долг наш платить подати Господу лишь, но не человеку»? А этот человек служил тирану. Он попрал Закон и жил беззаконием. Даже воздух вокруг него был осквернен.

— Скорее, друзья! — крикнул Петр. — Не дышите. Отвернитесь!

Иисус остановился. Матфей стоял на пороге своей конторы, держа в зубах перо. Сердце его колотилось, он не знал, что делать, на что решиться — оставаться было страшно, но и уходить ему не хотелось. Ведь сколько он уже мечтал взглянуть на нового пророка, провозглашавшего, что все люди — братья. Разве не он сказал, что Господу дороже раскаявшийся грешник, чем праведник? И еще: «Я пришел в мир не для праведников, но для грешников: с ними я буду говорить и вкушать пищу». А когда его однажды спросили: «Рабби, какое имя носит истинный Бог?» — разве не он ответил: «Любовь»?

Сколько дней и ночей Матфей размышлял над этими словами и, вздыхая, повторял: «Если б только увидеть его, если б только пасть к его ногам!» И вот он был перед ним, но Матфей не осмеливался даже поднять глаз и взглянуть на него. Наклонив голову, он стоял неподвижно и ждал. Чего он ждал? Пророк уйдет, и он потеряет его навеки.

Иисус сделал шаг и произнес:

— Матфей.

Голос его был так ласков, что у мытаря сердце начало таять, и он поднял глаза. Иисус смотрел прямо на него. Его взгляд проникал в самую душу мытаря, неся мир сердцу и просветление разуму. Матфея охватила дрожь, но животворное солнце осветило его, и он согрелся. Что за радость! Что за милость! Неужто все так просто в мире, и спасения достигнуть так легко?

Матфей вошел в таможню, сбросил на пол свои свитки, взял с собой чистые папирусы, прицепил бронзовую чернильницу к поясу и заткнул перо за ухо. Затем вынул ключ, запер здание и зашвырнул ключ в сад. Закончив с делами, он на трясущихся ногах подошел к Иисусу и остановился. Идти дальше или нет? Протянет ли учитель ему руку? И, подняв глаза, он безмолвно взмолился, чтобы тот сжалился.

Иисус улыбнулся и протянул ему руку.

— Добро пожаловать, Матфей. Идем со мной.

Смущенные ученики топтались, не зная, как им поступить. Старый раввин обратился к Иисусу:

— Дитя мое, ты протянул руку римскому мытарю. Это большой грех. Закон осуждает это.

— Рабби, — ответил Иисус, — я слушаюсь лишь своего сердца.

Они вышли из Назарета и, миновав сады, скоро оказались в полях. Дул холодный ветер. Первый снег блестел на вершине Гермона.

Симеон снова взял Иисуса за руку — перед тем, как расстаться, он хотел еще поговорить с ним. Но что сказать? И с чего начать? Иисус говорил, что в пустыне Господь вручил ему пламя в одну руку и семя в другую. Он говорил, что сожжет старый мир и посеет ростки нового… Раввин внимательно смотрел на племянника. Верить ли? Разве не сказано в Писании, что избранники Божии будут попраны и отвергнуты людьми, как засохшее дерево, выросшее среди камней? Значит, может быть, этот человек…