Я оглянулся на самолет, о котором говорил Моррис. Черт возьми, это действительно было новое слово в конструировании самолетов. КЭ-4 был похож на большую черную пантеру, присевшую для прыжка, с длинным носом, вытянутым впереди стреловидных крыльев, и плексигласовым колпаком над кабиной, сверкавшим в полумраке, словно глаза огромной кошки.
– Очень интересно, – услышал я голос генерала, – но у меня есть один вопрос.
– Что за вопрос, сэр? – спросил Моррис.
Генерал оглянулся на своих помощников. По их улыбкам я понял, что сейчас старый шут отпустит одну из своих любимых острот.
– Нам, военным, каждый год предлагают по три сотни так называемых «революционных» самолетов. Но будет ли он летать?
Я больше не мог молчать. Миллион долларов, которые я вложил в эту машину, давали мне право, наконец, открыть рот.
– Он будет летать лучше всех ваших самолетов, генерал, – сказал я. – И лучше любого самолета в мире, включая новые истребители Вилли Мессершмитта.
Генерал удивленно повернулся ко мне, окинул взглядом мой замусоленный белый комбинезон.
Моррис поспешил представить нас друг другу.
– Генерал Гэддис, Джонас Корд.
Не успел генерал заговорить, как позади него от дверей ангара раздался голос:
– Откуда вы знаете, над чем работает сейчас Мессершмитт?
Я взглянул на говорившего: может быть, это был третий помощник генерала. На его кителе сверкали серебряные крылья, а на погонах серебряные дубовые листья. Ему было около сорока. Он был стройный, с усами. Китель украшали две орденские нашивки: французский и американский кресты «За боевые заслуги».
– Он мне рассказал, – коротко ответил я.
На лице подполковника мелькнуло удивление.
– Как поживает Вилли?
Не успел я ответить, как генерал оборвал меня:
– Мы пришли сюда знакомиться с самолетом, а не болтать о пустяках.
Я бросил быстрый взгляд на подполковника, но его лицо уже превратилось в бездушную маску. Я понял, что они с генералом не особо любят друг друга.
– Да, сэр, – быстро ответил подполковник и повернулся к самолету.
– Как вы думаете, Форрестер, на что он похож?
– Вы имеете в виду пропеллеры с изменяющимся углом наклона? – спросил подполковник и добавил, обратившись уже ко мне: – Очень интересно. – Я кивнул. У него было хорошее зрение, если он сумел разглядеть в полумраке такую подробность. Форрестер продолжал: – Безусловно, оригинальная форма крыльев и их расположение. Подъемная сила должна быть примерно в четыре раза больше...
– Я спросил, на что он похож, Форрестер, – раздраженно повторил генерал.
Форрестер повернулся к генералу и бесстрастно сказал:
– Он сильно отличается от машин подобного типа, сэр.
Генерал кивнул.
– Так я и думал. Ужасно. Он похож на сидящую жабу.
С меня было достаточно его болтовни.
– Неужели генерал оценивает самолеты так же, как женщин на конкурсе красоты?
– Конечно, нет, – воскликнул Гэддис. – Но ведь существуют определенные стандарты. Например, новый истребитель Куртисса, который мы осматривали позавчера, выглядит как самолет, а не как бомба с крыльями.
Но по сравнению с истребителем, о котором вы говорите, у этой крошки вдвое больше вооружения, плюс полтонны бомб, дальность полета на семьсот пятьдесят миль больше, скорость – на восемьдесят миль, а потолок – на пять тысяч футов выше.
– Куртисс делает хорошие самолеты, – твердо сказал генерал.
Я посмотрел на него, спорить было бесполезно, все равно что разговаривать с каменной стеной.
– Я не говорю, что у него плохие самолеты, генерал. Он уже много лет делает хорошие самолеты. Я просто сказал, что наш самолет лучше всех.
Генерал повернулся к Моррису.
– Если ваш пилот не возражает, мы хотели бы увидеть самолет в действии.
Явно нервничая, Моррис посмотрел на меня. Видно, генерал не расслышал моего имени. Я кивнул и прошел вглубь ангара.
– Выкатывайте, – крикнул я механикам, которые стояли возле самолета.
Моррис, генерал и его помощники покинули ангар. Когда я вышел наружу, то увидел, что Моррис и помощники окружили генерала, и только Форрестер стоял в отдалении и разговаривал с какой-то молодой женщиной. Я бросил быстрый взгляд на нее: стройная, горящие глаза, чувственный рот.
Направляясь за самолетом на рулежную дорожку, я услышал, как меня кто-то догоняет, и обернулся. Это был Моррис.
– Вам не стоит так разговаривать с генералом.
Я улыбнулся.
– С этим старым ублюдком по-другому разговаривать нельзя. Вокруг него слишком много соглашателей.
– Все верно, но едва ли в таком случае вы продадите ему самолет. Я знаю, что Куртисс продает свои самолеты по сто пятьдесят тысяч, а наш, как минимум, будет стоить двести двадцать пять тысяч.
– Ну и что? Как ни крути, а существует некоторая разница между куриным пометом и куриным салатом. Ты не можешь купить «кадиллак» за ту же цену, что и «форд».
Моррис некоторое время смотрел на меня, потом пожал плечами.
– Что ж, дело ваше, Джонас.
Он пошел назад к генералу, а я смотрел ему вслед. Возможно, он великий инженер-конструктор, но ему не хватает спокойствия, чтобы быть хорошим торговцем. Я повернулся к механику.
– Готово?
– Готово, если готовы вы, мистер Корд.
– Отлично, – сказал я и начал забираться в кабину. В этот момент кто-то тронул меня за ногу.
– Не возражаете, если я полечу с вами? – спросил подполковник.
– Вовсе нет. Забирайтесь.
– Спасибо. Между прочим, я не знаю вашего имени.
– Джонас Корд.
– Роджер Форрестер, – ответил подполковник, протягивая руку.
Конечно же, я должен был догадаться сразу, как только услышал его имя. Роджер Форрестер был одним из асов ВВС, на счету которого было двадцать два сбитых немецких самолета. Когда я был ребенком, он был моим кумиром.
– Много слышал о вас, – сказал я.
– А я о вас немного меньше, – улыбнулся Форрестер.
Мы рассмеялись, и я почувствовал себя лучше. Протянув подполковнику руку, я помог ему забраться на крыло. Заглянув в кабину, он спросил:
– Парашютов нет?
– Никогда не беру с собой парашют. Это символ неуверенности. – Форрестер рассмеялся. – Но если хотите, для вас захвачу один.
– Да черт с ним.
Пролетев тридцать миль над поверхностью океана, я принялся выполнять обычные фигуры пилотажа, а также такие фигуры, на которые был способен только наш самолет. Форрестер даже бровью не повел.
Для демонстрации возможностей машины я направил ее вертикально в небо, на высоте четырнадцать тысяч футов она зависла в небе, как бабочка, трепыхающаяся на кончике иглы. Затем я бросил машину в штопор, и стрелка указателя скорости приблизилась к отметке пятьсот. Когда мы спустились до тысячи четырехсот футов, я отпустил штурвал и похлопал Форрестера по плечу.
Он так резко обернулся, что чуть не свихнул шею. Я засмеялся.
– Машина полностью ваша! – крикнул я.
На высоте восемьсот футов машина начала вращаться, на высоте шестьсот Форрестер вывел ее из штопора.
Я почувствовал, как она задрожала, со стороны крыльев раздался пронзительный вой. Меня вдавило в кресло, я задыхался, перед глазами поплыли круги. Внезапно стало легче, самолет начал подъем.
Форрестер обернулся ко мне.
– Я успокоился только тогда, когда мы вышли из этого пике, – прокричал он, улыбаясь. – А вы были уверены, что крылья не отлетят?
– Да как сказать... но приятно ощущать, что все обошлось.
Он засмеялся и склонился над приборной доской.
– Чудо самолет! Вы были абсолютно правы, когда заявили, что он обязательно полетит.
– Скажите это не мне, а тому старому дураку, который остался на земле.
Легкая тень омрачила лицо Форрестера.
– Попробую, но не уверен, что он мне поверит. Постарайтесь сами убедить его. – Он поднял руки. – Можете возвращаться.
Когда мы подлетали к аэродрому, я увидел Морриса и военных, разглядывавших нас в полевые бинокли. Зайдя на разворот, я тронул Форрестера за плечо. Он обернулся ко мне.
