Сделав нужные выписки и отложив газеты, Штирлин облегченно вздохнул и включил телевизор. Шла передача “Угадай мелодию” — участники должны были с пяти, с четырех, с трех и даже вообще без нот угадывать “Интернационал”. Из тайника он достал секретный декодер, развернул и присоединил антенну особой конструкции. Подкрутил ручки настройки, и на экране возникла до сладкой боли знакомая заставка рязанского “Теле-Эхо”. Он побыстрее смахнул набежавшую на глаза скупую мужскую слезу, взял карандаш и бумагу. Потому что некоторые слова и жесты ведущих предназначались именно ему. Штирлин не знал, но догадывался, что другие слова и другие жесты могли предназначаться и в другие адреса — другим, таким же, как он… Досмотрев передачи до конца, он расшифровал и сжег сообщение, тщательно спрятал декодер и разобрал антенну.
Потом Штирлин все-таки напился. И спрятавшись с головой под одеяло, шепотом читал стихи Есенина… У него ныла поясница. Это значило, что где-то там далеко, на Рязанщине, идут грибные дожди…
* * *
ЮСТАС — АЛЕКСУ:
97354 85347 45638 74536 34263
25485 92704 34915 16344 10412
01345 36789 34190 35168 03451
ЮСТАС
АЛЕКС — ЮСТАСУ:
ДА ВЫ ЧТО ТАМ, СОВСЕМ ОБАЛДЕЛИ?
АЛЕКС
Глава 3
ФРОНТОВАЯ СТРАДА
А-ля-хер, комм а-ля-хер /Каламбурчик-c/
В Коломне сразу чувствовалась близость фронта. На путях шипела броне-электричка с разбитыми стеклами, а из открытого окна станционного здания раздавался охрипший голос, пытающийся докричаться в телефонную трубку:
— Алло! Слышишь меня? Записывай: секретно… Что? Передаю по буквам — Сергей… Евгений… Константин… Роман…
В городе действовало осадное положение, то есть на осаду положили. На вокзале попахивало дихлофосом. Видимо, здесь недавно травили подполье. Я поинтересовался у железнодорожника, и он подтвердил мое предположение:
— Да, подрывали устои. Вон угол уже начал заваливаться.
Тем не менее, всюду царил образцовый порядок. Даже в туалете было чисто, а на стенах кабинок предусмотрительно висели свежие большевистские листовки. Я был в восторге от дальновидности местной контрразведки, предоставившей агитаторам возможность свободно таскать их сюда.
Поймав такси, мы с Митькой отправились на позиции, где бригада полковника Пышкина вела напряженные бои с красной сволочью. Выгрузились со своими вещами неподалеку от окраин, у деревушки Хорошево. Судя по громкости и интенсивности доносившейся сюда брани, поле брани было где-то рядом. И действительно, у дороги разворачивалась к бою батарея, и двое артиллеристов писали на снарядах: “Наша цель — коммунизм!” А по соседству, развалившись на травке, группа саперов играла в толовые шашки. Уточнив у них дорогу, мы зашагали по ходам сообщения. Командный пункт бригады располагался на самой передовой. Оставив Митьку на чемоданах в траншее, я нырнул под бревенчатый накат блиндажа. Бравый полковник Пышкин, которого я хорошо знал еще по Стамбулу, встал навстречу из-за стола и заключил меня в свои медвежьи объятия:
— Ко мне? Ну, мы с вами повоюем! Господа, прошу любить и жаловать, — представил он меня находившимся здесь офицерам. Молоденький поручик согнулся у стереотрубы, худощавый подполковник измерял что-то по карте и щелкал клавишами калькулятора, а штабс-капитан с паяльником возился у телевизора, от которого двое связистов тянули наружу антенну. Я поинтересовался обстановкой.
— Да который уж день красная сволочь покоя не дает. Лезет и лезет! — поморщился полковник и любезно предложил. — Не желаете ли по рюмочке? Настоящий “Кристалл”, еще довоенная…
Конечно, отказаться от такого соблазна я не мог, господа офицеры оторвались от своих занятий, и мы сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Ординарец, подававший закуску, спросил, не нужно ли покормить моего денщика.
— Ни в коем случае! — возразил я. — Пока мы тут общались, он оставался наедине с моими запасами, и если его сейчас еще и кормить, он просто лопнет. А парень хороший, жалко…
Тут поручик Филькин, вернувшийся к стереотрубе, доложил, что красная сволочь опять перешла в наступление. Полковник позвонил на батарею и попросил накрыть ее шрапнелью. После нескольких залпов красная сволочь смутилась и побежала назад.
— А переговоры не пробовали? — спросил я. Пышкин развел руками:
— Простите, я ж не Андрей Болконский, с дубами разговаривать не умею.
Я попросил уточнить, какой участок занимает наш корпус.
— Рязанский Добровольческий? Восемьдесят верст. От Каширы до Егорьевска. Мы на самом острие.
— А что на флангах?
— За левый я спокоен, там Дикая дивизия.
— Я о них читал в газетах. Что, и вправду дикари?
— Самые натуральные. Они на пляжах совсем одичали, в бой идут в одних плавках с консервными ножами в зубах. Враг от них разбегается в панике. А уж если в атаку женские роты несутся, все на своем пути сметают. Как на врагов набрасываются, только клочья летят от красных революционных шаровар. Грудью проволоку рвут, только бы до неприятельских солдат добраться…
— А на правом фланге?
— Вот на правом неладно. Там действовал казачий корпус. Но после взятия Шатуры будто испарился. Правофланговые посты только слышат иногда оттуда непонятное бульканье.
— А связных посылали?
— Посылали, — вздохнул полковник. — Их потом пришлось в лечебницу отправить. С белой горячкой.
— Раз с белой — значит, там наши.
— А ведь точно! — изумился полковник. — Как это я сразу не сообразил! Учитесь, господа, настоящей офицерской смекалке! Кстати, о вашем назначении — у меня есть вакансия командира второго ударного батальона.
Я согласился и, конечно, предложил это назначение отметить. И мы сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Поскольку я прибыл прямо из Рязани, меня попросили рассказать свежие столичные сплетни и новости. Я поведал, что у престолонаследницы недавно случился жидкий трон, а генерал Подмухин, имевший пять дочерей на выданье, наконец-то выдал их армейской контрразведке. Начал рассказывать о том, как милиция нравов раскрыла крупную банду фальшивоминетчиков, но тут позвонил наблюдатель и сообщил, что красная сволочь опять лезет из окопов. Чтобы она нам не мешала, полковник приказал пулеметами загнать ее обратно.
Возобновляя прерванный разговор, слово взял подполковник Вышкин:
— Господа, слыхали новый анекдотец? Встречаются как-то Ленин с Деникиным. Ленин шутит: “Антон Иванович, а чего это у вас вся спина белая?” А Деникин отвечает: “Сейчас я своих казаков с нагайками кликну, посмотрим, какого цвета станет твоя задница…”
— А вот еще, господа, — вспомнил полковник, — Идет по лесу тамбовский волк, а навстречу ему колобок катится. Тамбовский волк поглядел на него и головой качает: “Говорил же я тебе, Владимир Ильич, что за такие дела башку оторвать могут!”
— Господа, я тоже слыхал недавно, — не удержался поручик Фишкин, — Попали Ленин с Крупской в ад и сидят в котле. Она и говорит: “Володенька, что ж ты революцию не делаешь? И тут коммунизм бы построили!” А он вздыхает: “Не получится, Наденька. Тут уже полный коммунизм”.
Мне не удалось вспомнить ничего подходящего, и под предлогом сходить до ветру я отлучился к Митьке спросить у него какой-нибудь свежий каламбур. Митька в этот момент, натужившись от напряжения, решал труднейшую задачу — сожрать ему остатки наших запасов или обменять их у полковничьего денщика на трофейный одеколон. Но свои служебные обязанности он знал хорошо и тут же выдал:
— Кто такой “кастрат”? Это кубинский революционер.
Я вернулся к обществу и сообщил, что все турецкие евнухи — убежденные большевики. Вероятно, тонкость юмора дошла не до всех, но тоже посмеялись. И мы сдвинули бокалы за победу белогвардейского оружия. Наблюдатель доложил, что красная сволочь опять проявляет активность. Мне стало любопытно, и полковник провел меня к амбразуре, откуда хорошо просматривалось, как красная сволочь ползет по пригорку. Не удержавшись, я пальнул из нагана. Красная сволочь завопила:
