Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
— Когда идут на костёр, в руках несут сальную свечу, — сказала она Уленшпигелю. — Хочешь одну сейчас в подарок?
— Выпьем! — сказал Уленшпигель.
— Выпьем! — сказали семеро.
— Глаза у Уленшпигеля светятся, как у умирающего лебедя, — заметила Жиллина.
— Не кинуть ли их свиньям в жратву, — сказала старуха.
— Будет свет во откровение свиньям, — сказал Уленшпигель. — Выпьем!
— Хочется тебе, чтобы на эшафоте тебе просверлили язык раскалённым железом.
— Лучше свистеть будет. Выпьем!
— Ты бы меньше болтал, если бы уже висел на верёвке и твоя любезная пришла бы посмотреть на тебя.
— Да, но я стал бы тяжелее и свалился бы на твою рожу, красотка. Выпьем!
— Что-то ты скажешь, когда тебя будут бить палками и раскалённым железом выжгут тебе клеймо на лбу и плечах.
— Скажу, что ошиблись мясом: вместо того чтобы поджарить свинью Стевениху, сожгли поросёнка Уленшпигеля. Выпьем!
— Так как тебе всё это не по вкусу, то тебя отправят на королевские корабли и, привязав к четырём галерам, разорвут на куски.
— Акулы сожрут мои четыре конечности, а что они выплюнут, то ты слопаешь. Выпьем!
— Почему бы тебе не съесть одну такую свечку. Она бы в аду осветила тебе место твоих вечных мучений.
— Я вижу достаточно ясно, чтобы разглядеть твоё свиное рыло, хавронья ты недошпаренная. Выпьем! — крикнул Уленшпигель. Вдруг он постучал ножкой своего бокала и похлопал руками по столу, как делает тюфячник, мерно разбивая шерсть для тюфяка, только потихоньку, — и сказал:
— 'Т is (tjidt) van te beven de klinkaert! Время звенеть бокалами!
Так кричат во Фландрии, когда гуляки недовольны и начинают громить дома с красными фонарями.
И Уленшпигель выпил, звякнул своим бокалом о стол и сказал:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
То же сделали за ним и мясники.
И всё притихло: Жиллина побледнела, старуха Стевениха увидела, что ошиблась. Сыщики говорили:
— Разве эти семеро на вашей стороне?
Но мясники, подмигивая, успокаивали их и всё громче и громче твердили за Уленшпигелем:
— 'Т is van te beven de klinkaert, 't is van te beven de klinkaert!
Старуха пила вино, чтобы придать себе храбрости.
И Уленшпигель начал опять равномерно бить кулаком по столу, как тюфячник, разбивающий тюфяк. И мясники делали то же. Стаканы, кружки, тарелки, бутылки, бокалы начали медленно плясать по столу, падали, разбивались, подскакивали, чтобы вновь упасть с одного бока на другой, и всё грознее, мрачнее, наступательнее и равномернее звучало:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
— Ой, — закричала старуха, — этак они всё здесь перебьют.
И от страха оба её клыка ещё дальше вылезли изо рта.
И бешеной яростью загорелась кровь в душе семерых, Уленшпигеля и Ламме.
Не прекращая своего однозвучного угрожающего напева, они били равномерно своими бокалами по столу, пока не разбили их, сели верхом на скамьи и вытащили свои длинные ножи. И пение их стало уже так громко, что дрожали все окна в доме. Как яростные дьяволы, двигались они вокруг столов и вокруг всей комнаты, твердя беспрерывно:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
Тут, дрожа от страха, встали сыщики и схватились за свои верёвки и цепи. Но мясники, Уленшпигель и Ламме вновь спрятали свои ножи, схватили скамьи, размахивали ими, как дубинами, носились по комнате, колотили направо и налево, щадя только девушек. И они разбили всё: мебель, стёкла, шкапы, кружки, тарелки, стаканы, бокалы, бутылки, без сожаления отколотили сыщиков и всё пели в такт:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
Между тем Уленшпигель двинул Стевенихе кулаком прямо в рожу, вынул у неё из кармана ключи и, стоя над ней, насильно заставил её есть сальную свечу.
Красавица Жиллина, точно испуганная кошка, скреблась ногтями в двери, окна, занавески, стёкла, как будто хотела пролезть сквозь всё разом. Потом, мертвенно-бледная, она съёжилась на корточках в уголке; глаза её блуждали, зубы оскалились, она держала свою лютню, как бы обороняясь ею.
Мясники и Ламме говорили девушкам: «Мы вас не тронем», — и при их помощи связали дрожащих сыщиков верёвками и цепями. И те не осмелились оказать ни малейшего сопротивления, так как видели, что мясники — самые сильные, каких мог отобрать хозяин «Пчелы», — изрубили бы их на куски своими ножами.
При каждой свече, которую Уленшпигель заставлял проглотить Стевениху, он приговаривал:
— Вот эту съешь за виселицу; эту за палки: эту за клейма; эту, четвёртую, за мой продырявленный язык; эту пару, жирную, отличную, за королевские корабли и четыре галеры, разорвавшие меня на куски; эту за твой шпионский вертеп; эту за твою стерву в парче, а эти остальные для моего удовольствия.
И девушки хохотали, видя, как фыркала от ярости старуха и старалась выплюнуть свечи. Но всё было напрасно: слишком был набит её рот.
Уленшпигель, Ламме и семеро неустанно напевали всё с той же мерностью:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
Затем Уленшпигель сделал им знак, чтобы тихо повторять напев, и под звуки его заявил сыщикам и девушкам:
— Если кто-нибудь закричит о помощи, он будет тотчас же изрублен.
— Изрублен! — повторили мясники.
— Мы будем немы, — говорили девушки, — не трогай нас, Уленшпигель.
Жиллина же всё сидела, скорчившись, в своём уголке, с выпученными глазами и с оскаленными зубами; она не знала, что ей сказать, и только прижимала к себе свою лютню.
Мясники тихо и «мерно повторяли:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
Старуха, указывая на свечи во рту, знаком уверяла, что тоже будет молчать. То же обещали и сыщики.
Уленшпигель продолжал:
— Вы в нашей власти. Ночь темна, близко река, где нетрудно и утонуть, если вас туда бросят. Ворота Кортрейка заперты. Если ночная стража и слышала шум, она не двинется с места — для этого она слишком ленива — и решит, что собрались добрые фламандцы, распевающие за удалой выпивкой под весёлые звуки стаканов и бутылок. Поэтому не смейте пикнуть и молчите пред вашими повелителями.
Затем он обратился к мясникам:
— Вы собираетесь в Петегем на соединение с гёзами?
— Узнав, что ты явился, мы собрались в путь.
— Оттуда вы двинетесь к морю?
— Да.
— Нет ли среди сыщиков таких, которых можно выпустить, чтобы они служили нам?
— Двое из них, Никлас и Иоос, никогда не преследовали бедных реформатов.
— Мы люди верные, — заявили Никлас и Иоос.
— Вот вам двадцать флоринов, — сказал Уленшпигель, — вдвое больше, чем вы получили бы иудиными сребренниками за донос.
— Двадцать флоринов! — закричали прочие. — За двадцать флоринов мы готовы служить принцу. Король платит скупо. Дай каждому из нас половину, и мы покажем судье всё, что ты хочешь.
Мясники и Ламме глухо бормотали:
— 'Т is van te beven de klinkaert!
— 'T is van te beven de klinkaert!
— Чтобы вы не болтали слишком много, вас связанными доставят в Петегем к гёзам. Вы получите по десяти флоринов, когда будете в море; а до тех пор, мы в этом уверены, походная кухня удержит вас в верности хлебу и похлёбке. Если вы окажетесь достойными, вы получите долю в добыче. При попытке бежать вы будете повешены. Если вам удастся убежать, вы избегнете верёвки, но не уйдёте от ножа.
— Мы служим тому, кто нам платит, — ответили они.
— 'Т is van te beven de klinkaert! — повторяли Ламме и мясники, постукивая по столу осколками бокалов и черепками тарелок.
— Вы заберёте с собой также Жиллину, старуху и трёх девок, — продолжал Уленшпигель. — Если кто-нибудь из них вздумает бежать, зашейте в мешок и бросьте в реку.
— Он не убил меня! — закричала Жиллина, выскочив из своего угла, и, размахивая лютней, запела:
Промчалась ночь объятий...
Кровавым был конец...
Ведь Ева моя матерь,
Сам Сатана отец!
Ознакомительная версия. Доступно 26 страниц из 129
