Адская бездна. Бог располагает - Дюма Александр

– О! – пробормотал Самуил, пораженный таинственной гармонией, что связывала эту пленительную девушку и это сияющее утро. – Поистине весна – юность года, а юность – весна жизни!

И, будто спеша вырваться из-под власти овладевшего им чувства, он бросился к калитке и торопливо распахнул ее.

С видимым спокойствием, которому противоречило лишь жаркое сверкание его глаз, Самуил слегка сжал маленькую белоснежную ладонь девушки.

Потом он вышел за калитку и быстро зашагал по улице, ни разу не оглянувшись.

«Да, – думал он, комкая свой плащ, – она любит меня как отца, только и всего. Это моя вина. Я удочерил ее, растил, заботился о ней, то есть вел себя по-отечески. И потом, я более чем вдвое старше нее. Что касается моего ума и учености, того, что духом я выше презренного людского стада, то все это не те качества, какими пленяются женщины. На что ей моя ученость? Какой же я болван! Я презирал видимость, внешний блеск, все то, что бросается в глаза, красуясь напоказ. Я сделался незаметным – ничего не скажешь, верный способ внушить любовь!

Она не знает меня. Пока я не доказал ей самым зримым и ощутимым образом, кто я таков и чего стою, она имеет все права презреть меня и оттолкнуть. Впрочем, даже если бы она угадала все мои достоинства, чем они могли бы тронуть ее сердце? Допустим, я выдающийся химик, философ, чья мысль способна достигать высот, недоступных посредственности, свободный гений, да она-то от всего этого что выигрывает? Ученость – благо только для самого ученого, другим оно ничего не дает. Иное дело богатство и власть – их можно делить. Будь я миллионером или министром, я мог бы сказать ей: “Смело запускай руки в мой кошелек, пользуйся, сколько душа пожелает, моим кредитом!” Тогда я бы кое-что значил для нее, я был бы ей так полезен, что она волей-неволей считалась бы со мной. Богатство и могущество – вот что необходимо, чтобы она нуждалась во мне.

Это благородное, великодушное создание. Свою признательность она будет соизмерять с размерами благодеяний. Я дал ей пищу и одежду, необходимые ребенку, и она отплатила за них дочерней нежностью. Если я ей дам весь блеск, все услады самолюбия, каких только может пожелать женщина, она мне отплатит… отплатит ли она мне за это любовью?»

Он двигался таким широким шагом в такт своим мыслям, что уже достиг первых домов, выходивших на проезжую дорогу. И в то же время он дошел до самых потаенных и самых мрачных своих замыслов и говорил себе:

«Богатство – начнем с него, раз эти достопочтенные скоты, управляющие Союзом Добродетели, душу ни во что не ставят, а высокие степени присваивают не иначе как в обмен на звонкую монету. Но как разбогатеть в одну минуту? Миллионерами не становятся случайно. Я пропустил несколько подходящих возможностей, а теперь, похоже, опоздал. Идиот!.. Гм! А может быть, клад лежит у самого моего порога и надо лишь откопать его?

Кто из людей, знакомых мне, богат? Лорд Драммонд. Ба! Он вдовец… впрочем, нет, у него сын в Англии. И разве нет у лорда к тому же двух братьев? Да, за его состоянием тащится по пятам целая семейка.

Юлиус! Кто же еще, если не он? Он больше не женился, стало быть, у него нет ни жены, ни ребенка. Что касается его брата, то это не кто иной, как я. Мне кажется даже, что на это состояние я имею кое-какие права. Его половина по чистой справедливости должна принадлежать мне, если бы уважаемые законы нашего общества меня не обобрали. Итак, посмотрим. Сохранил ли я после столь долгой разлуки еще хоть какое-то влияние на Юлиуса? В прежние времена я увел бы его на край света, привязав за лапку ниточкой моей воли. Любопытно поглядеть, каков он теперь».

Самуил подошел к заставе.

Он был так занят своими размышлениями, что не заметил женщины из простонародья, закутанной в некое подобие грубой широкой накидки; столкнувшись с ним, она вздрогнула и поспешила поглубже надвинуть капюшон, пряча лицо.

Он зна?ком подозвал кучера наемной кареты, сел в нее и приказал:

– В посольство Пруссии, что на Лилльской улице.

Через полчаса он, пройдя через двор посольского особняка, поднялся на крыльцо и вступил в обширную прихожую, где был встречен несколькими лакеями в пышных ливреях.

Он назвал себя. Один из слуг вышел и тотчас возвратился.

Последовав за ним, Самуил вошел в салон, а оттуда – в громадный, с высоким потолком кабинет, сверкающий позолотой и покрытый росписью.

Юлиус поднялся из-за стола, заваленного бумагами, и быстро пошел ему навстречу.

Они сжали друг другу руки и несколько мгновений молча смотрели друг на друга.

– Самуил!

– Юлиус!

В первую минуту Юлиус был глубоко взволнован. Самуил же изучающе разглядывал его.

– Ты приехал с Лотарио? – спросил Юлиус.

– Нет, я один.

– Видишь ли, Лотарио как раз отправился за тобой, попросив у меня для этого один из наших экипажей. Значит, он опоздал… Но дай же на тебя посмотреть! Когда я снова вижу тебя, мне кажется, будто моя юность вернулась. Но что с тобой случилось? Почему ты так внезапно покинул Германию? Чем ты занимался все эти годы? И где ты был, почему мы ни разу нигде не встретились? Давай поговорим.

Он усадил гостя перед камином.

– Ты спрашиваешь, что случилось со мной? – повторил тот. – О Бог мой, да я остался тем же, кем был. С прискорбием должен тебе сообщить, что не стал ни королем, ни князем, ни послом. Я, как и прежде, всего-навсего бедняга-ученый, куда больше озабоченный состоянием своего мозга, чем кошелька. Совершенно пренебрегая хлопотами о положении в обществе, я нисколько не возвысился, и если что во мне и выросло, так лишь презрение ко всему тому, что ты, вероятно, теперь обязан чтить. В этом смысле я преследовал свою основную цель: укреплять мощь своей воли и независимость мысли, изучать людей и природу, умножать знания. Я скитался тут и там, зарабатывал себе на жизнь то как врач, то как переводчик, занимался научными исследованиями, но всегда сохранял лучшие силы своего ума свежими, дабы моя мысль не утратила способности стать еще обширнее и богаче. Удел мой – ученые штудии, путешествия, изыскания… Почему мы не встречались? Так ведь я оставил Германию семнадцать лет назад из-за провала одного великого замысла, о котором моя гордость не желает говорить, и с тех пор меня удерживало в Париже одно глубокое чувство, умолчать о котором велит мое сердце. Я не выезжал из Франции, кроме одного раза, но тогда я вообще уехал из Европы, это было пять лет назад.

– И куда же ты отправился? – прервал Юлиус.

– У меня всегда было желание выведать секреты Индии, ее страшной и губительной природы, этого края тигров и ядов. И вот в один прекрасный день, скопив сумму, необходимую для осуществления этой мечты, я взошел на борт корабля, направлявшегося в Калькутту. Я провел в Индии три года и, можешь мне поверить, не терял времени даром. Ах! Я вывез оттуда такие секреты и чудеса, которые удивили бы даже твоего отца, знаменитого химика и досточтимого барона фон Гермелинфельда. Знаешь, природе ведомо все, и, когда ее с толком вопрошаешь, она отвечает. Но людей слишком отвлекают интриги, погоня за деньгами или славой, они ищут могущества в обладании министерскими портфелями, а между тем в нескольких стебельках травы могут таиться силы, способные уничтожать императоров и превращать гениев в недоумков.

Ледяное спокойствие, с каким Самуил произнес эти беспощадные слова, смутило Юлиуса, он попытался перевести разговор на другое.

– Я видел тебя в обществе лорда Драммонда, – сказал он. – Ты хорошо его знаешь?

– Мы познакомились в Индии, – отвечал Самуил. – Я спас ему жизнь. Лорд Драммонд – джентльмен с большими причудами: он приручил пантеру, был без ума от нее, почти не разлучался, будто с любовницей. Она каталась с ним в карете, ела за тем же столом, спала в одной с ним комнате. Однажды он болтал с твоим покорным слугой, полулежа на своем канапе, а пантера, лежавшая на полу рядом, лизала его опущенную голую руку. Но, усердно лаская его, зверь почувствовал вкус крови под своим шершавым языком – не правда ли, таков исход всякой ласки? И тотчас пантера вонзила свои клыки в руку лорда Драммонда. Настал его последний час. Но я, преспокойно достав из кармана пистолет, разом прикончил зверя.