Недруг - Рейд Иэн

Не помню никакого предупреждения. Он не упоминал конкретного времени. Хотя это уже и не важно. Он приехал, мы встали.

Входите, говорю я.

На этот раз я веду его на кухню. Предлагаю сесть и включаю лампу над столом. Этот человек многое знает о нас, о нашей жизни, но до сих пор бывал только на крыльце, в ванной и гостиной.

Грета спустится через минуту, говорю я. Кофе?

– Можно только воды.

Грета входит на кухню, когда я наполняю стакан в раковине. На ней привычные шорты и черная майка. Она проходит за моей спиной к кофеварке. Кладет туда ложкой молотый кофе. Несколько раз кашляет, чтобы прочистить горло.

– Доброе утро, – говорит Терренс.

– Доброе, – отвечает она.

Я говорю, что скоро вернусь, и иду в ванную умыться и почистить зубы. Прохожу по коридору несколько шагов, останавливаюсь и прислушиваюсь, надеясь услышать, о чем они разговаривают. Но, как ни странно, они ничего не говорят друг другу. Ни слова.

Когда я возвращаюсь на кухню, кофе капает в кофейник. Грета сидит за столом с пустым выражением лица, перед ней стоит кружка. Она мотает прядь волос на указательный палец.

– Знаешь, Джуниор, – говорит Терренс, – мы с Генриеттой начали интервью. Не против, если мы его продолжим? Вдвоем. А потом я тебя позову.

Но они не разговаривали. Я бы услышал.

Мне оставить вас наедине? Утоняю я.

– Да, так будет лучше.

Грета кивает.

Хорошо, соглашаюсь я. Только налью себе кофе и пойду.

Мы молча ждем, пока приготовится кофе. Машина начинает шипеть, и кофейник становится полным, но я не собираюсь уходить. Мне интересно, почему он хочет проводить интервью по отдельности.

– Нам всего-то нужно минут пятнадцать, – говорит Терренс.

Я наливаю кофе себе и Грете и возвращаю кофейник на место.

Я буду в сарае, говорю я.

Я много размышляю о дне нашей свадьбы. Наверное, все супруги так делают. Мы с Гретой обручились через три недели и один день после первого разговора, который случился всего через пару месяцев после того, как я увидел ее в первый раз. Мы поженились осенью, церемония была выездная. Ее я тоже часто вспоминаю. День стоял теплый, непривычно теплый для осени. Я снял пиджак. Закатал рукава выше локтей. На Грете было ее любимое платье. Из мягкого хлопка и с красными вертикальными полосками, из-за которых она походила на мятный леденец.

Сама церемония заняла не более десяти минут. Десять минут – и Грета начала жизнь с чистого листа. И я тоже. Мы сделали это вместе. Она сказала, что наконец-то сможет навсегда оставить прошлое позади. А я к тому моменту уже так и сделал. Мне было проще.

Мы стояли, держась за руки. Я не хотел ее отпускать. Нам сказали поцеловать друг друга, мы поцеловались, – и вот мы официально женаты. Стали мужем и женой, которые всегда будут вместе. Пока смерть не разлучит нас. Впервые в жизни будущее стало желанным, и я почувствовал волнение – и в то же время спокойствие. Ведь я обрел что-то настоящее, определенное, и именно этого я и желал.

За новое начало, сказал я Грете. За новую жизнь.

Грета снова поцеловала меня, и я помню, что ее глаза наполнились слезами. Слезами счастья и любви.

Я вышел из дома, чтобы не мешать интервью. О чем оно будет – не уверен. Обычно мне нравится проводить время в одиночестве в нашем старом сарае. Нет, правда. Не хочу, чтобы Грета думала, будто я ее бросаю, но мне нравится здесь уединяться, выделять время для себя. А сегодня мне кажется, будто меня сюда прогнали.

Сарай я делю только с курами, они совсем не назойливые. Им легко угодить. Что пять минут, что десять, или тридцать, или даже пара часов – в сарае время летит незаметно. Я кидаю курицам объедки с кухни, даю воду, немного зерна – и все, они всегда рады меня видеть. Ну, если не рады, то, по крайней мере, равнодушны. Я даже больше не обращаю внимания на запах. Привык. Здесь я могу побыть собой и, что самое важное, предаваться раздумьям.

Я наполняю кормушку. Смотрю, как куры копаются в земле.

Они любят разбредаться и исследовать сарай. Некоторые сразу набрасываются на зерно. Другие не обращают на него внимания и продолжают беспорядочно ковырять землю когтями, то и дело наклоняя головы, чтобы взглянуть на меня. Временами они выкапывают маленькую букашку и быстро ее съедают.

Я ставлю мешок с зерном к стене и подхожу к единственному окну. Он крошечное и покрыто грязью и пылью. От левого верхнего угла идет трещина. Я плюю на стекло и вытираю его, но лучше видно не становится. Отсюда я могу следить за домом. Из сарая мне видно кухню. Вижу, что Терренс сидит за столом. А где Грета? Может, они уже закончили и она ушла? Не вижу, чтобы его губы двигались. Рядом с моей ногой проходит курица. Я смотрю вниз, легонько топаю. Она отходит к остальным.

Когда поднимаю взгляд обратно к дому, то вижу ее. Вон она. Стоит, все еще на кухне. Просто до этого была вне поля зрения. Ходит туда-сюда. Что-то ревностно говорит, размахивая и жестикулируя руками. Обычно она не такая оживленная. А Терренс просто сидит. Вероятно, что-то записывает на своем экране, точно не могу сказать. Кажется, они ругаются. Я знаю Грету. Знаю ее жесты, язык тела. Со стороны она кажется настроенной очень враждебно.

Я удивлен. Каждый раз, когда Терренс приезжал, Грета с ним только парой слов обменивалась. Меня поражает, что она так свободно разговаривает с ним. С незнакомцем. И что же такое она ему говорит? Неужели держала все в себе, пока ей не удалось остаться с ним наедине? Что ее так разозлило? Она тычет в него пальцем – в Терренса, человека, которого видит всего третий раз в жизни. Человека, которого она едва знает. Он жестом предлагает ей присесть. Но она отказывается. Продолжает стоять и что-то ему выговаривать. Не унимается.

И я наблюдаю за ними до тех пор, пока Грета не уходит из кухни. Что бы ее ни расстроило, что бы они ни обсуждали, разговор получился напряженный. И разрешить конфликт им не удалось.

Я возвращаюсь в дом. Терренс так и сидит за кухонным столом. Он один, Греты нигде не видно.

– Ты как раз вовремя, Джуниор, – говорит Терренс. – Мы с Гретой буквально только что закончили.

Все в порядке? Спрашиваю я, хотя знаю, что нет. Я же все видел. Ничего не в порядке.

– Да, конечно. Почему ты спрашиваешь?

Я не признаюсь, что наблюдал за ними через крошечное окно сарая, что видел кухню, что все понял по Грете, ведь моя обязанность – знать ее, как облупленную, считывать ее сигналы.

О чем вы говорили?

Он не поднимает взгляда, а продолжает щелкать по экрану:

– Да так, обо всем в целом, ничего особенного.

Правда? Спрашиваю я. Вы знаете Грету?

– Конечно знаю. Как и тебя, Джуниор, – говорит он, опускает экран и смотрит на меня.

Нет, он меня не знает. Совсем.

– Так, а теперь подойди сюда на секунду, – просит он и встает. – Вот, садись, да. Сюда, отлично, спасибо. У тебя когда-нибудь снимали мерки для костюма на заказ? Представь, что как раз это сейчас и происходит, хорошо? Расслабься. Ты что-то напряжен.

Ничего я не напряжен, говорю я. Просто не привык к такому. Что вы делаете?

Терренс подносит ко мне свой экран.

– Снимаю мерки.

Мерки? Зачем? Я думал, это просто интервью. Чтобы узнать меня получше.

– Именно так. А вообще, мы можем делать два дела одновременно. Я могу снимать мерки и в то же время что-то узнавать о тебе. Собирать данные. Так как ты теперь в финальном списке, нам нужна кое-какая информация.

С Греты вы тоже снимали мерки?

– Нет-нет, нужны только твои. А с Гретой мы поболтали, – как бы между делом отвечает он. – Она замечательная. Ты счастливчик. Вот, держи руку вот так.

Поза странная, даже неудобная, но нет смысла возражать. Нужно набраться терпения. Подумать и дождаться подходящего момента.

– Как дела на работе?

Неплохо, говорю я. Работа есть работа. Там ничего особо не меняется.