Горячая штучка - Вайн Люси

— Обалдеть, — тихо говорит Софи. — Поразительно.

— Я уже решила, что сделаю с ними, — ухмыляясь, говорю я. — Я собираюсь инвестировать деньги в новую галерею Элизабет. Я встречалась с ней сегодня утром. Она уже предложила мне работу ассистента, когда откроется галерея, а теперь я стану еще и инвестором! Во время нашей утренней встречи мне позвонили организаторы национального конкурса искусств, поэтому я тут же сделала ей предложение. Я буду помогать Элизабет с галереей и продолжать писать в свободное время. Вы можете в это поверить? Это работа, о которой я мечтала. Я стану одной из тех самодовольных задниц, которые любят свою работу.

— Черт, — восхищенно произносит Томас, и минуту мы переглядываемся.

Когда я, наконец, выхожу из дома, Джен в бешенстве кричит, что чувствовала себя «не лучше, чем кошка, оставленная в нагретой машине», и грозит позвонить в Королевское общество защиты животных, но она не силах испортить мне настроение. Огромная тяжесть упала с моих плеч. Мои друзья вновь стали моими друзьями, и я сделала большой шаг в своей карьере, причем в нужном направлении. Мне не верится, что все, наконец, налаживается.

Есть еще один человек, у которого я должна попросить прощения.

— Элли?

При звуке его голоса меня обуревают странные чувства самого разного рода.

— Привет, Тим, — смущенно говорю я. — Как дела?

— У меня все хорошо, Элли, а как у тебя?

Мы не разговаривали почти пять месяцев. Я так и не извинилась, так и не попросила прощения за то, как порвала с ним. Мы были всем друг для друга, а потом вдруг стали ничем. Это ужасно. Мы обменялись несколькими письмами, когда он захотел продать квартиру, но продажа надолго откладывалась, и я потеряла надежду на то, что это когда-нибудь случится. И теперь я здесь, прячусь в папиной комнате, пока все остальные играют внизу в «Boggie». Я разговариваю с Тимом по телефону.

Я сглатываю.

— У меня все прекрасно. Прости, что звоню тебе вот так, вдруг.

— Все нормально, приятно слышать твой голос, — вежливо говорит он. — У тебя все в порядке? Ты по поводу квартиры? Потому что на самом деле я…

— Нет, нет, — поспешно говорю я. — Мне хотелось поговорить с тобой. Уже давно нужно было это сделать. Я должна попросить у тебя прощения, Тим.

На секунду на линии воцаряется молчание, и я размышляю, не повесил ли он трубку.

Потом я слышу его голос.

— Нет, ты не должна, — тихо говорит он. И говорит таким милым, таким добрым голосом, что я снова начинаю плакать.

Мне, правда, нужно научиться контролировать свои слезы. Иначе я стану такой же ненормальной, как папа.

— Должна, — торопливо произношу я, мне необходимо договорить. — Я так… так ужасно поступила с тобой …

Что еще сказать?

Я запинаюсь, и опять повисает молчание.

Он тихо говорит:

— Ты изменяла мне. Да, Элли, я знаю.

Конечно, знает. Знал. Невыносимое чувство вины овладевает мной, и я вновь и вновь начинаю просить прощения.

— Прекрати, Элли, — прерывает он меня. — Послушай, это не такая уж из ряда вон выходящая ситуация, но в последний год я много думал, и это здорово. Я понял, что ты пережила. Ни один из нас не был тогда на высоте.

— Ты был, ты вел себя замечательно… — начинаю я, и он перебивает меня.

— Нет, не был. Может быть, ты не помнишь. Твоя мама была больна, а я все время думал лишь о себе. Тебе нужна была свобода, ты просила меня об этом, а я не хотел оставлять тебя одну. Я так боялся, что ты уйдешь от меня, так боялся, что ты оттолкнешь меня. Я превратился в неуверенного, ноющего неудачника, тогда как все мои чувства без остатка должны были принадлежать тебе. Ты отдалялась от меня, а я только еще больше отталкивал тебя. Мне очень жаль.

Разве так все было на самом деле? Я не помню.

— Все-таки мне не следовало вести себя так, — медленно говорю я. — Я должна была поговорить я тобой, мне не следовало обманывать тебя.

— Да, — соглашается он. — Но такое случается.

— Значит, ты не испытываешь отвращения ко мне? — тихо спрашиваю я.

— Конечно, нет, никакого отвращения, — вздыхает он. — Слушай, Элли, у нас тобой была прекрасная и долгая любовная связь. Но в конечном счете для нас обоих это было не то, что нужно. Я всегда буду беспокоиться о тебе и всегда буду рядом, если ты будешь нуждаться во мне. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Ты счастлива?

Это вопрос. Я улыбаюсь в трубку.

— На самом деле, да, — говорю я. — А ты, Тим?

— Я счастлив, — говорит, и я уверена, что он тоже улыбается. — Я познакомился кое с кем. Она довольно красивая, нет, она удивительная, у нас все замечательно.

— Здорово, — говорю я и не лгу. Я хочу, чтобы жизнь Тима удалась. Есть бывшие, которым я пожелала бы только смерти и разорения, но Тим не относится к их числу. Я так рада, что не слишком больно ранила его. Мне так легко оттого, что он не питает ко мне ненависти и не винит меня.

Мы еще немного разговариваем о нашей жизни, о том, что в ней происходит. Он радуется, когда я рассказываю ему о конкурсе искусств, а я радуюсь, когда он говорит, что его ждет повышение по службе. Как приятно наверстать упущенное, и у меня кружится голова оттого, что чувство вины, которое я носила в себе весь последний год, рассеялось. Я могу наладить свою жизнь, ведь я не разрушила его жизнь.

Взглянув на стенные часы, я понимаю, что мне нужно поторопиться, чтобы успеть на турнир «Boggies».

— Мне пора, Тим, — неохотно говорю я. — Было очень приятно, спасибо тебе.

— О, пока ты не ушла, — говорит он, — прости, что так задержал тебя, но, Элли, квартира наконец продана.

17

13.34, суббота 13 апреля

Местоположение: Снова дома у папы, где мы отмечаем мой день рождения. Забавно, но папа, кажется, использовал те же желтые шары, что я откопала на его 60-летие. Одному богу известно, как они выжили, некоторые из них сдулись, но остальные в порядке, и мне приятно смотреть на них. Софи, Томас, Джен, Милли и папа, все они тоже здесь, неловко стоят вокруг шаров и слушают, как Милли объясняет, почему она рада смерти Мариссы Купер [90].

Сегодня у меня день рождения. Мне тридцать лет.

Мне все равно, что я превращаюсь в тридцатилетнюю. Совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно, совершенно все равно.

Правда, мне искренне наплевать. Теперь мне, черт побери, все представляется в розовом свете. Джен и Милли со мной и с папой, именно там, где им и положено быть. Я не знаю, как у них сложится с Эндрю, они часто разговаривают по телефону, и он обещал бросить свою работу — стать более внимательным отцом и мужем, — но Джен, видимо, не уверена в этом. Я не знаю, помирятся ли они, но, кажется, она стала счастливее. Брак — это сложно, но такова жизнь, думаю я. С Софи и Томасом у меня снова налаживаются теплые дружеские отношения, и скоро я начну работать в галерее. В понедельник у меня состоялась удивительная встреча с Элизабет. Мы с ней спелись (ловкая острота) во всем, что касается организации работы и наших целей, разработали бизнес-план и тому подобное.

Итак, да, тридцать лет — это, черт побери, замечательно. Единственное, что меня немного печалит, это то, что в этой суматохе мне так и не удалось ничего организовать. Когда Джен вчера вечером услышала об этом, она, по собственной инициативе, написала на моей странице в Facebook, что, коль я такая «ужасная неудачница», мы в шесть часов вечера отправимся в папин любимый коктейль-бар, «All Bar One», и все желающие могут присоединиться к нам.