— Насколько давно?
— Чуть меньше, чем существует цивилизация, — глаза Симона Давидовича напряженно сузились, проникая в наше впечатление.
— А нам, соответственно, отводится очередная роль чистильщиков? — в моих глазах он точно ничего не прочитал, кроме этого вопроса.
— Да что вы, — аж взмахнул обеими руками Симон Давидович, — мы, конечно, не брезгуем такими методами, но они являются крайними. Для того чтобы убивать, существуют убийцы, в вашем случае мы говорим о солдатах.
— У вас что, есть армия?
— В самом прямом и полном смысле этого слова.
— Наемники?
— Солдаты, которым в отличие от обычной армии платят. О которых заботятся и которых не выбрасывают на помойку истории.
— И где ваша армия выполняет боевые задачи?
— Везде. Я же сказал, что мы выше государства. При этом роль ее не менее благородна, нежели у тех, которые якобы стоят на страже родины, она защищает идею.
— Сколько мы стоим? — спросил Игорь.
— Три тысячи долларов в месяц каждый, плюс обмундирование, высококалорийное питание и месячный отпуск в любой точке земного шара.
Игорь присвистнул.
— Больше, чем в иностранном легионе.
— А то?! — включился Леня.
— Мы согласны, — вдруг решил за всех Игорь.
— Так сразу? — хитро прищурился Симон Давидович.
— А что, есть альтернатива? — спокойно выдержал его взгляд Двадцать Седьмой.
Нам с Немым ничего не оставалось, как только сохранять каменные выражения на своих лицах.
— Верность за верность, — напомнил Симон Давидович, — за предательство, сами понимаете… Даже больше, чем смерть. Смерти, вы, насколько я имею представление, боитесь меньше, чем все остальные граждане этой усталой страны. Правда, Никита Васильевич? — он попытался мне искренне улыбнуться.
— За то время, пока я Там был, я не успел определить, боюсь я этого или нет. Совсем, знаете ли, другие впечатления, — парировал я.
Какое-то время он не отводил глаз, и мне пришлось выдержать этот всезнающий взгляд. Я не мог прочитать его, а он, надеюсь, не мог прочитать меня.
Он молча протянул каждому из нас визитки, в которых, кроме адреса, было указано заранее назначенное время.
— Только не дурите, братаны, — почти вежливо предупредил Леня.
Когда они удалились за ворота, Игорь ответил на наш незаданный вопрос своим вопросом:
— Что лучше, братцы, танец на минном поле или присутствие во вражеском штабе?
Андрей Викторович снова взялся за карандаш.
«У меня есть такой же тихий домик под Краснодаром», написал он.
— Мы даже до него не доедем, — ответил Двадцать Седьмой.
— Будем играть в разведчиков? — то ли спросил, то ли уже согласился я.
— М-да… В разведчиков, у которых нет базы, нет легенды и которые даже не знают, против кого воюют.
«От них за версту тянет новым мировым порядком», — написал Немой.
— Ты что-то об этом знаешь, Андрей Викторович?
«В прошлой жизни я был историком и даже защитил кандидатскую. Я изучал тайные общества. Похоже, мы имеем дело с ребятами, которые очень серьезно играют именно в эти игры».
— Как же тебя в бизнес-то угораздило?
«Так же, как и всех, кому на хлеб с маслом не хватало».
Сверху между тем спустилась Рита.
— Никита? Никита Васильевич? — внимательно посмотрела она на меня. — Скажи мне, Никита Васильевич, когда в нашей стране закончится первоначальное накопление-ограбление и начнется нормальная мирная жизнь?
«Никогда! — вдруг написал Немой и, немного подумав, добавил: — Эта страна с 1917 года не наша». Спорить с этим утверждением никто не стал. Лишь Игорь, подержав листок в руках, добавил:
— Знаете, Маргарита Ивановна, когда-то давным-давно на северном побережье Африки был процветающий город Карфаген. И был он настолько процветающий, что не давал покоя великому Риму. Один из римских полководцев, выступая на заседании сената, каждую свою речь, какого бы вопроса она ни касалась, заканчивал фразой: «Карфаген должен быть разрушен». И в конце концов он был разрушен в результате нескольких Пунических войн. Его развалины — всемирный исторический памятник… Мне иногда кажется, что наша страна — это и есть последний Карфаген, который с самого начала своего существования не дает покоя всем соседям. Российская империя — единственная, созданная не на крови, народы, населявшие ее необъятные просторы, не притеснялись так, как это было, к примеру, в Римской империи или, возьмем поближе, в Британской. Жаль, нет с нами Василия Ивановича, он бы лучше рассказал. Короче, просто представьте себе, как на заседании генерального штаба НАТО, ЕЭС, МВФ, а может, даже и ООН какой-нибудь дядя в белой сорочке и шикарном фраке, глядя на остатки Российской империи, скрипит зубами и всякий раз с новой интонацией произносит: «Карфаген должен быть разрушен»…
ЧАСТЬ 2
1
НАС разделили. Этого следовало ожидать. Игорь предполагал такой исход еще в тот памятный вечер. Для подобного случая он разработал систему выхода на связь. Единственным связующим звеном оставался адрес Риты. Меня, как он и рассчитывал, отправили обратно, в Сибирь. «В ссылку», — пошутил он. Отправили и будто бы забыли. Кончился ноябрь, затем декабрь, затем аванс, выданный вежливо-предупредительным Симоном Давидовичем, с которым у нас состоялась еще одна встреча в гостинице «Жемчужная». Оделив нас приличными пачками долларов в качестве аванса, он под бурчащий аккомпанемент Лени выдал каждому инструкции, определил место назначения и пожелал от души отдохнуть.
Так мы с Ритой вернулись в заснеженный край. В заснеженный рай. В разнеженный рай.
За два месяца я прочитал гору литературы, включая энциклопедии и справочные издания, восполняя пробелы в памяти. Два месяца я выходил на улицу только ради двухчасовой прогулки и для того, чтобы встретить Риту, когда она возвращалась с работы. Слава Богу, в больнице уже через неделю после нашего отъезда все улеглось. Бандиты даже принесли извинения и выплатили всем пострадавшим работникам компенсацию за нанесенный моральный ущерб. Погорячились, мол. Понятное дело, кто ж их стреляные и резаные дырки латать будет, если после каждого летального случая медиков отстреливать и увольнять. Погорячились…
Два месяца не происходило ничего, кроме нежности и наших тихих разговоров. Мы не ходили в театры и кино, мы вообще закрылись в нашем маленьком мирке, позволяя ненадолго вторгаться в нашу спальню только обезумевшему от населявших его параноиков телевизору. Два месяца не было вестей от Игоря и Немого. Два раза за два эти месяца я в условленные с Игорем даты — 27 ноября и 27 декабря ходил на запасную явку. Но Василий Иванович отрицательно качал головой. К нему я не приближался, дав понять, что живу под колпаком. Он смотрел на меня и сквозь меня понимающе печально, попивая неизменную «Столичную». Точно так Штирлиц смотрел на свою жену в немецком кабаке в одно из мгновений весны. А я выпивал бокал вина и уходил ни с чем.
В последний день года шел мягкий пушистый снег. Он валил с близкого неба огромными хлопьями, сквозь махровую пелену которых едва крались автобусы, троллейбусы и автомобили. Прохожие, точно ожившие снеговики, торопились сделать последние праздничные покупки, торопились домой и в гости, и торопливость эта выглядела смешно. Город населяли снежные люди. Еще смешнее выглядели бродячие собаки. Они даже не пытались отряхнуться от облепившей их снежной массы и немного печальные дежурили у ярких витрин магазинов. Так, почти у каждого магазина появился «памятник четвероногому другу», а то и целой стае. Рядом с ними деловито и преданно, равнодушно и безнадежно взирали на более удачливых граждан нищие, поминутно вытряхивая из своих плошек для мелочи маленькие сугробы. Снегоуборочные машины вкупе с многочисленными самосвалами наглядно демонстрировали окружающим, что такое сизифов труд. Снег валил так, будто в небесной канцелярии решили выдать осадками тринадцатую зарплату за все тысячелетие. А может, там решили отделить белой заснеженной страницей одну главу от другой, разделить эпохи?
