На росстанях - Колас Якуб Михайлович

Приятели направились в шинок к тетке Гене за подкреплением. В первом уютном местечке над Неманом они остановились.

- Вот здесь мы и откроем уста наши! - воскликнул Лобанович. - Садись, брат Янка!

Они уселись на зеленой траве за пышным лозовым кустом, раскинувшим тонкие, гибкие прутья над самым Неманом. Потревоженная луговая мята разливала вокруг острый аромат. Внизу, под обрывистым берегом, неудержимо мчала река прозрачные волны, словно живое серебро.

- Что скажешь, Янка? Хорошо, уютно, покойно здесь! - сказал, озираясь вокруг, Лобанович.

- Что хорошо, то хорошо, но не это я надеялся услышать от тебя, заметил Янка. - Выходит, с большого грома малый дождь!

Андрей засмеялся.

- Знаешь, брат, я все думал, как начать рассказывать при встрече с тобой обо всем, что произошло за это время. И как будто не нахожу такого начала, которое удовлетворило бы тебя и меня.

- Тогда откупоривай бутылку, - может, она развяжет тебе язык, решительно сказал Янка и добавил: - Чует мое сердце, что скажешь что-то интересное.

Лобанович вытащил из кармана "крючок", кусок колбасы, завернутый в бумагу, и хлеб. Янка в ожидании новостей не сводил глаз с приятеля.

- Пока я буду накрывать на стол, ты прочитай вот эту заметку, безразличным тоном сказал Андрей.

В руках у Янки очутился "Минский голос". Он так и впился глазами в статейку. Лобанович резал колбасу и украдкой следил за приятелем. А Янка, по мере того как читал, менялся в лице, несколько раз озадаченно возвращался к началу статьи, глядел на подпись, на название. Наконец протер глаза и долгим взглядом посмотрел на Андрея.

- Ну, что скажешь, Янка, на это?

- Братцы мои! Матушки и батюшки! - не мог прийти в себя Янка. - Не обманывают ли меня мои глаза? Не ослеп ли я? Не водит ли меня черт по болоту? - Янка весело перекрестился. - Что же это значит? - развел он руками и вдруг схватился за бутылку. - Выпить за того доброго человека, который подал за бездомных "огарков" голос в "Минском голосе"!

- Выпить! - поддержал приятеля Андрей. - А вот о чарке мы забыли. Из чего будем пить?

- Как из чего? Обойдемся без веревки, была бы коровка!

Янка передал бутылку Андрею.

- Горелка твоя и твоя новость! Благословись, отче Андрей! Хлебни! Из горла в горло!

Андрей выбил из бутылки пробку.

- Так вот, братец Янка, возрадуемся и возвеселимся. Пусть отступится от нас лихо, а хорошо начатое пусть хорошо и кончится. Будь здоров!

Горелка забулькала во рту у Лобановича за частоколом зубов. Добрую чарку влил он в рот.

- Столько же, брате, возьми и ты, - передал он бутылку Янке и отметил ногтем на стекле, сколько тому полагалось выпить.

Янка взял бутылку, глянул в сторону Панямони и Столбунов, затем повернулся лицом к Микутичам, поднял глаза на Демьянов Гуз.

- Слышите вы, местечки и села, и ты, Демьянов Гуз, и вы, дороги, по которым мы ходили, ходим и будем ходить! Будьте здоровы! Будь здоров и ты, добрый человек, закинувший за нас доброе слово в "Минском голосе"! Пусть тебе легко икнется в эту минуту! И ты, Нейгертово, будь здорово!

Лобанович усмехнулся. Янка глотнул в два приема свою порцию, крякнул, вытер губы, почесал нос и заметил:

- Должно быть, еще выпьем!

- Горелка еще есть, - потряс Лобанович бутылкой. - Давай закусим!

Янка посмотрел на бутылку, прикинул на глаз, столько ли он выпил, сколько было отмерено, и заявил:

- Немного перебрал! Знаешь, натура уж моя такая - на работе не дотягиваю до нормы, а во время выпивки перетягиваю!

- Ну, ты немного клевещешь на себя, Янка!

- Клевещу потому, что мне весело, а водка начинает дурманить.

Друзья сидели над рекой под кустом, закусывали, шутили, прикладывались к бутылке. А когда опорожнили ее, Янка дал полную волю своим чувствам:

- Есть ли на свете такой вельможа, которому я позавидовал бы сегодня? Есть ли такой замок или дворец, на который я променял бы этот куст над Неманом? Ничего подобного нет!

Янка энергично махнул рукой.

- Откуда же у тебя такое счастье?

- Из двух источников: один - статья, а другой - вот эта бутылка, к сожалению пустая.

- Из пустой бутылки можно сделать полную. Но как же ты относишься к "Кудеснику"? Каково, на твой взгляд, его значение для нас?

- Да ведь это, братец, дождь в великую засуху! - воскликнул Янка. - Ты вот посмотри на луг, на пригорки: выжгло их солнце с весны, а прошли дожди они начали оживать. Видимо, произошел и для нас какой-то благоприятный поворот.

- Так приблизительно рассуждает и Костя Болотич. Он сказал даже: "Минский голос" для полицейских, для попов и чиновников то же самое, что "Символ веры" для правоверных христиан".

- Браво! - крикнул Янка.

- Знаешь, дружище, если на то пошло, сбегай к Моне - он сразу же здесь, за мостом, - и возьми еще "крючок", тогда я расскажу тебе, как появился "Кудесник" в черносотенной газете и кто он такой.

- На край света побегу ради этого!

Лобанович хотел дать деньги.

- Моя копейка также не щербатая, - отвел руку приятеля Янка и помчался к Моне.

Под тем же лозовым кустом рассказал Лобанович приятелю о всех своих приключениях - об изгнании из Вильны, о визите к редактору "Минского голоса" и о результатах этого посещения.

- Знаю, мой друже Янка, - сказал в заключение Андрей, - правда, прикрытая дерюжкой, интереснее, чем голая правда. И мне кажется, что ты даже разочарован историей "Кудесника". Наша репетиция не пропала даром.

Янка сказал в восхищении:

- "Кудесник", ты хитрый старик!

XXVII

Андрей и Янка обосновались на некоторое время на просторном гумне дяди Мартина. Если бы заполнить это гумно доверху хлебом и сеном, добра хватило бы на три таких хозяйства. В одном из углов лежала довольно большая куча прошлогодней соломы, изгрызенной мышами. Там, разостлав дерюгу и накрывшись домотканым одеялом, друзья спали крепким крестьянским сном.

Гумна нарочно строились так, чтобы в них имел свободный доступ наружный воздух, поэтому в стенах гумен и над широкими воротами вдоль всей стрехи обычно было много щелей. С двух сторон под крышей были даже парные оконца без стекла, через которые влетали и вылетали ласточки - они очень любят гнездиться на гумнах. Надо заметить, однако, что щели на гумнах оставлялись с таким расчетом, чтобы в них не засекал дождь, а зимой ветер не нагонял снега.

Всходило солнце. Пробуждалось ясное летнее утро. Тысячи щелей и дырочек загорались на солнце, и все гумно наливалось сверкающими потоками света, блестело, жило и сияло в золотых лучах.

- Убей меня гром, если что-нибудь подобное видел когда-нибудь царь, сказал, пробудившись, Янка и залюбовался лентами ярких лучей, в которых носились мириады пылинок. - Ты слышишь, что я тебе говорю? - спросил он, не услыхав ответа приятеля.

Андрей наблюдал, как над гнездами трепетали легонькими крылышками юркие ласточки и мирно щебетали.

- Знаешь ли, Янка, я никогда не видел, чтобы ласточки дрались между собой, - заметил он, пропустив мимо ушей слова друга - он просто не слыхал их.

- Славные птушенции! - подхватил Янка. - Когда они начнут щебетать над гнездом, я вспоминаю молодиц, которые соберутся порой с ведрами возле колодца и на все голоса разливаются.

На гумно долетали привычные отзвуки трудового крестьянского дня. Несколько раз стукнула дверь в хате, скрипнули ворота в хлеве - это мать пошла доить корову. Вот заскрипел журавль над колодцем. Немного спустя застучал секач в корыте - готовился завтрак свиньям. Затем послышался недовольный голос Юзика, другого брата Андрея, - он выгонял на пастбище скотину, недоспал, был сердит и свою злость вымещал на коровах. Дядька Мартин остановил Юзика также сердитым окриком:

- Что ты хлещешь кнутом корову? Что она тебе сделала? Вот возьму этот кнут да хлестну по твоей спине.

Юзик молчал, пока двор не остался позади, а потом огрызнулся:

- Не достанешь, руки коротки! А кнут - вот он, в моих руках.