– Имею честь кланяться, – ласково приветствовал ее Куколка. – Как ваше здоровье, дорогая Анна Матвеевна?
– Здравствуй, здравствуй, голубчик! – благосклонно кивнула ему головой нянька. – Какое там наше старушечье здоровье. С ногами что-то нехорошо. Не то ревматизм, не то что другое.
– Муравьиным спиртом советую натереть, – авторитетно посоветовал Куколка.
– Как приятно видеть, – тонко усмехаясь, сказал Меценат, – сочетание в одном лице Эскулапа с Аполлоном. Куколка, будем пить коньяк?
– Я… собственно, не пью…
– Но выпьете. Выпьем за появление на свет нового поэта, большой успех которого я провижу духовными очами!
– О, как вы все добры ко мне! – чуть не со слезами воскликнул Куколка, поворачиваясь во все стороны. – О, какая сладкая вещь – дружба!
– То-то и оно! Кальвия Криспинилловна – распорядитесь.
– Какая я тебе Кальвия, – огрызнулась старуха. – И то это за человек? В морщинах весь, а ругается.
– Да морщины-то, может, и породили во мне скепсис, мамаша. Будь я такой красавчик, как Куколка… О-о! Тогда бы я покорил весь мир.
Глава VII
мотылек показывает зубы
Когда на столе появился коньяк и закуска, Мотылек первую рюмку выпил за успех Куколки.
– Куколка! – воскликнул Кузя. – Хотите, я научу вас играть в шахматы? Это разовьет точность мысли и способность к комбинациям, что никогда не помешает такому поэту, как вы.
– Да ведь я уже играю в шахматы, – с сияющей улыбкой признался Куколка. – Только плохо.
– «Знаем мы, как вы плохо играете». Новакович дружески посоветовал:
– Куколка, раз вы теперь входите в известность – вам бы сняться нужно. Будете дарить поклонникам свои портреты.
– Да я уже и снялся. Позавчера. У Буассона и Эглер. Они обещали, что портреты будут превосходные.
Все значительно переглянулись, а Меценат одобрил:
– Молодец. Не зевает. Действительно, надо ковать железо, пока горячо. Фрак бы вам тоже нужно. Для публичных выступлений.
– Вчера заказал у Анри. Хороший будет фрак.
– Ну и Куколка же! Вот голова! Обо всем подумал.
– Я и книжку своих стихов собрал, – застенчиво признался Куколка. – Вдруг найдется издатель, ан книжка уже и готова.
– Что это за человек, – чуть не захлебнулся коньяком Мотылек. – Только что-нибудь подумаешь, а он уже все предвидел и все сделал. В одном теле и Аполлон и Наполеон.
– Господа, – воскликнул Меценат. – Я предлагаю устроить пышный праздник коронования Куколки в поэты! Устроим это у меня, и тогда можно будет пригласить и Яблоньку. Я сначала думал снять отдельный кабинет в какой-нибудь таверне, но в таверну Яблонька не пойдет.
– Праздник с Яблонькой?! – пришел в восторг Кузя. – Да это же будет великолепно!
– Кто это – Яблонька? – с любопытством спросил Куколка.
Новакович заметно удивился:
– Яблонька-то? Если вы не знаете Яблоньки – вам не знакома подлинная красота мира, вы не поймете понастоящему смысла в шелесте изумрудной травы, вы не поймете музыки журчания лесного ручья, пения птицы и стрекотания кузнечика – одним словом, в Яблоньке вся красота мира видимого и невидимого…
– Послушайте, Новакович, – радостно сказал Куколка, – да ведь вы тоже поэт!
Раздался общий смех, который окрасил мужественные ланиты Новаковича в ярко-багровый цвет. Он смущенно пробормотал:
– Не обращайте на них внимания, Куколка. Они бывают иногда утомительно глупы. Они ничего не знают.
– Нет, мы многое знаем. Я, например, знаю способ, с помощью которого физическое напряжение мускулов путем перегонки превращается в букет дорогих, привозимых из Ниццы белых роз и гвоздик!
– Кузя! На шкаф посажу!
– Ты меня можешь засунуть даже в карман… Но тогда у тебя в кармане, как говорил один древний мудрец, будет больше ума, чем в голове!
Меценат заинтересовался:
– Да как же это можно, Кузя: перегонять человеческую мускульную силу в цветы?
– Ах, вы не знаете, Меценат? А как вы назовете это, если человек вопреки своим спортивным принципам напяливает на голову черную маску, поступает инкогнито в цирковой чемпионат, кладет на лопатки несколько идиотов, получает за это деньги и вместо того, чтобы сшить себе новый костюм, посылает Яблоньке букет роскошных белых роз в день ее рождения?! Так сказать: цветок цветку.
Новакович сидел, опустив голову, угрюмый, совершенно раздавленный ядовитым рассказом Кузи.
Меценат внимательно глядел на Новаковича и вдруг покачал своей мудрой беспутной седеющей головой. В глазах его на один миг мелькнула чисто отеческая ласка.
– Телохранитель! Я и не знал о твоих подвигах на арене! На кой черт ты это сделал? Превосходно мог бы взять деньги у меня. Тем более – для Яблоньки.
– Вы знаете, Меценат, – тихо сказал Новакович, – я залезаю в ваш карман без всякой церемонии слишком часто и знаю, что вы выше этих пустяков, но я хотел сделать Яблоньке приятное на собственные заработанные деньги.
Кузя захихикал:
– Как заработанные? Как? На этих белоснежных лепестках сверкала не роса, а капли борцовского пота, выдавленного из несчастных «чемпионов Африки и Европы» твоими медвежьими нельсонами…
– Кузя! Ты можешь об этом больше не говорить? – нахмурясь, сказал Новакович.
– И верно! – увесисто подкрепил Меценат. – Где замешана Яблонька – клевреты должны безмолвствовать.
Кузя вдруг завопил:
– Шапки долой перед святой красотой!! Телохранитель, я люблю тебя.
– Я был бы счастлив познакомиться с этой достойной девицей, – жеманно заявил Куколка.
– Я думаю! Губа-то у вас не дура. Я того мнения, Меценат, что Яблонька должна короновать нашего поэта собственными руками… А?
– Конечно, впрочем, я выработаю подробный ритуал всего празднества. Куколка! Куда же вы?
– А мне нужно спешить… Я должен обработать одно мое стихотворение…
– Неужели такое же, как о старушке в избушке?! – восторженно ахнул Кузя.
– Нет, в другом роде. Однако неужели, господа, вам так понравилась «Печаль старушки»?
– О, это вещь высокого напряжения. То, что немцы называют: «Шлягер»! Я ее недавно декламировал в одном доме – так все чуть с ума не сошли!
– Ей-богу? – расцвел Куколка. – И за что вы все так меня любите, не понимаю!
– За талант, батенька, исключительно за талант! За редким растением и уход особенный.
– Спасибо. Хотите, я свои новые стихи посвящу вам?
– О, достоин ли я такой чести, – сказал Кузя таким жалобно-уничижительным тоном, что Новакович отвернулся и прыснул в кулак.
А Куколка, ничего не подозревая, обводил всех ясным доверчивым взглядом, и сияла в этом взгляде ласка и собачья любовь к каждому из них.
– Жалко мне с вами расставаться, но ничего не поделаешь: искусство выше всего. Зайду только проститься с уважаемой Анной Матвеевной и помчусь домой. До свидания, мои хорошие.
Он вышел. Все помолчали. Потом Новакович почесал затылок и сказал:
– Меценат! Каков экземпляр, а? Это я его нашел. И за такого человека я получил всего 25 рублей. То есть так продешевить могу только я. Нет, не гожусь я в торговцы живым товаром.
– Послушайте-ка, господа, – и Меценат озабоченно обвел взглядом клевретов. – Шутка наша хороша, конечно… Она забавна, тонка и остроумна. Но как мы из нее в конце концов выпутаемся?! Представьте себе, что этот бездарный идиот вдруг действительно каким-нибудь чудом выпустит книжку своих стихов. Что тогда? Ведь скандал будет на весь мир?!
Мотылек, сидевший до этого в глубокой задумчивости, вдруг вскочил и, собрав свое лицо в такие складки, что они оказались трепетавшим клубком судорожно извивавшихся змей, вдруг прошипел с самой настоящей злобой в голосе:
– И пусть! И пусть! Я давно уже жажду такого звонкого мирового скандала! Ведь подобного болвана, как эта Куколка, в сто лет не отыщешь! И какой самоуверенный болван! Пусть будет скандал! Так и надо! Так и надо!
– Чего ты, – даже отшатнулся от него Кузя. – Смотрите, взбесился человек! Лицо-то у тебя – будто черт лапой смял. Эй, морщины! Вольно! Марш по местам!
