Он рассказал все, что знал о Вольфе, а Каттнер прошептал:
— Страшный человек…
Вотану неудобно было расспрашивать Каттнера, а тот молчал, не скрывая сильного волнения, охватившего его.
На другой день Вотан и его спутники направились дальше.
Опять начались посещения их вагона немцами.
По мере приближения к Уралу, начали появляться немецкие колонисты, поселившиеся по Волге; они тоже о чем-то совещались с Гинце и Пуженом и получали такие же анонимные конверты и уходили таинственные, полные сознания собственного достоинства.
На Урале появились скупщики леса и горных предприятий, а за Уралом, от Кургана до Омска, вместе с Гинце, ехали крупные скупщики сибирского масла и совещались долго и серьезно.
В Иркутске Гинце неожиданно изменил свое решение и объявил Вотану, что остается вместе с Пуженом в этой «восточной столице» Сибири и лишь через несколько дней проедет в Манчжурию.
Дальше Вотан ехал один. В Харбине он принял своего представителя, а также консула Мюллера, которые сообщили ему, что японцы энергично готовятся к войне и что у них все уже готово, хотя никто с противной стороны не подозревает даже о близящемся дне войны.
XIII
Зима того года не была суровой. Выпали глубокие снега, которые покрыли верхушки отрогов Сихотэ-Алиня и лежали белыми пятнами в оврагах Уссурийских степей. Морозы стояли небольшие, но, несмотря на это, в реках и на горах снег не сходил всю зиму, и в тайге промысловым охотникам было раздолье, так как след зверя легко было находить. В этот год Уссурийская тайга и горные долины кишмя кишели целыми артелями промысловых охотников.
Вернувшийся в начале декабря домой Вотан не застал Вольфа. Ему сказали, что Вольф живет уже несколько дней в городе, но сейчас находится на охоте.
За время отсутствия Вотана в городе произошли немаловажные события, имевшие большое влияние на последующие дела.
Когда Вольф вместе с Салисом Швабе прибыли в город, то они прежде всего заехали в дом старшего Швабе, исполнявшего должность английского коммерческого агента и жившего уединенно на одной из боковых улиц второго яруса города. Когда капитан и молодой Салис Швабе рассказали старшему брату о своих приключениях, тот в раздражении встал и сказал:
— Вы не забывайте, что я представитель Великобритании и что мне нельзя принимать участие в такой явно шпионской деятельности! Я считаю неудобным, чтобы мой брат, состоящий агентом страны, которая не сегодня-завтра начнет войну с Россией, жил в одном со мной доме!
С этого дня молодой Салис Швабе нанял для себя небольшой особняк недалеко от японского квартала и поселился в нем, а вместе с ним поселился и Нохвицкий, очень обрадовавшийся приезду обоих знакомых. Он очень быстро подружился с ними и немедленно перезнакомился со всем городом. Ловкий, отлично воспитанный, Нохвицкий скоро вошел в самые влиятельные дома города, где его приглашали давать уроки английского и французского языков, которыми он в совершенстве владел.
В то время, когда Нохвицкий занимался преподавательской деятельностью, он жил с Салисом Швабе, хозяйничая в его холостой квартире, куда довольно бесцеремонно приглашал целые толпы японских гейш, живших в маленьких, словно из картона сделанных домиках, тянувшихся по обеим сторонам так называемой Японской улицы. Он говорил с ними на их щебечущем и воркующем говоре и очень весело проводил время, пока младший Салис Швабе и капитан Вольф уезжали на охоту.
А оба друга, захватив с собой большой запас патронов и своих собак, уезжали на манчжурскую границу, где среди необозримых полей и степных зарослей дубняка охотились за фазанами. Они останавливались в какой-нибудь одинокой фанзе, около которой китайское семейство разводило хлеб и овощи на пространстве нескольких квадратных саженей, целый день копошась на аккуратно и тщательно разделанных грядках, а в зимнее время в небольшом сарае, крытом гаоляном, делали из вязкой глины кирпичи и возили их на железнодорожную станцию.
Здесь, в одинокой фанзе, на теплом кане, Вольф и Швабе только ночевали. Целый день до позднего вечера бродили они по полям и стреляли фазанов. Их мешки были переполнены этими красивыми, сверкающими на солнце всеми цветами радуги птицами. Утомившись почти до полного бессилия, они медленно плелись в фанзу и, наскоро поужинав, ложились спать. Если какой-нибудь посторонний зритель наблюдал бы за обоими охотниками, то, он, конечно, понял бы, что они ждут чего-то и только от скуки развлекаются охотой.
Однако, прошло более недели, прежде чем по долине речки Ушогоу начал подыматься в гору небольшой отряд китайских всадников. Впереди ехал Мый-Ли. Он внимательно осматривался по сторонам и, заметив стоящую в стороне покинутую и полуразрушенную кумирню, какую обыкновенно строят китайские рабочие вблизи от своего жилья, он подъехал и здесь, под глиняной чашечкой с остатками сгнившей чумизы, нашел небольшую записку. Прочитав ее, он повернул весь отряд к югу и рысью начал пересекать степь. К вечеру он был уже вместе со своими всадниками у фанзы, где устроили свой лагерь Вольф и Салис Швабе.
Здесь состоялось совещание между обоими европейцами и Мый-Ли, приведшим с собой вождей хунхузских шаек. Они совещались о том, как установить возможно быстрое сообщение для передачи всякого рода известий от одного поселка до другого, от границы до Фын-Хуан-Чена и Ляодуна.
После этого совещания, в ту же ночь, несмотря на усталость, Вольф с молодым Салисом Швабе отправились домой.
Встреча капитана с Вотаном была очень сердечная, и старик совершенно успокоился.
Он пригласил на другой день к себе Вольфа и передал все то, что слышал и видел в Берлине. Вольф с любопытством слушал и, когда узнал, что Вотан привез с собой тайное предписание и шифр германского военного министерства, попросил показать его. Они вместе с Вотаном смыли написанное и стали сушить бумагу перед горящим камином.
Первой появилась строчка: «Тайный шрифт D. Е. А.», а затем одна за другой еще четыре строчки.
Оба внимательно изучали этот шифр, повторили его несколько раз, много раз писали его на клочках бумаги, а затем все это бросили в камин и тогда только начали говорить о делах посторонних: о заказах фирмы, о городских новостях, об охоте и о дорожных впечатлениях.
Праздники Рождества Христова в городе прошли в тот год как-то незаметно.
По берегам Тихого океана уже веяла кровавыми крылами военная тревога.
Никто не знал, откуда идут зловещие вести, кто распространяет такие упорные и в то же время достоверные слухи, которые шли впереди событий и о чем узнавали лишь несколько дней спустя.
Распространилась весть о том, что навстречу эскадре адмирала Рейценштейна, шедшей из Порт-Артура во Владивосток, попалась японская эскадра. Быстрая перегруппировка японских броненосцев, усиленное сигнализирование и тот боевой порядок, в который перестроились японские суда, убедили команду русских крейсеров в том, что японцы готовят на них нападение. Хотя от наместника не было никаких распоряжений и никаких сведений по этому поводу, адмирал приказал приготовить орудия и при первом выстреле принять бой. Русские крейсера шли, ожидая нападения японцев. Но эскадра медленно повернула на другой курс и удалилась к югу.
Об этом в городе узнали в тот же день, хотя официальное и секретное донесение о странном и подозрительном поведении японцев адмирал мог сделать лишь через 52 часа.
Такие тревожные вести нарушали спокойное течение жизни города, и приходящие из Японии сообщения о боевых приготовлениях заставляли думать, что, хотя не было никаких известных широкой публике причин, но война казалась неизбежной.
Прошел Новый Год. Эскадра адмирала Рейценштейна ушла обратно, и на некоторое время слухи о войне прекратились. Начавшие было уезжать из города японцы снова возвратились, и все были убеждены, что неизвестные трения, бывшие между Россией и Японией, по-видимому, улеглись и что на берегах Тихого океана войне на этот раз не суждено было разыграться.
