Мелкий бес - Сологуб Федор Кузьмич "Тетерников"

Встает заря во мгле холодной… — отрывок из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина (гл. 4, строфа XLI). Материалом для этого эпизода отчасти послужило реальное событие — выступление И. И. Страхова на Пушкинских торжествах в Великих Луках, на которых, очевидно, присутствовал автор романа. Решение о праздновании 50-летия кончины поэта зафиксировано в документах Великолукского реального училища, сохранившихся в Великолукском филиале Государственного архива Псковской области (см. об этом: Соболев А. Л. Из комментариев к «Мелкому бесу»: «Пушкинский» урок Передонова // Русская литература. 1992. № 1. С. 157–160).

О «пушкинском» уроке Страхова Сологуб мог прочитать в газетной хронике. В частности, газета «Псковский городской листок» (1887. № 12. И февраля) сообщала: «Великие Луки. 50-летие кончины великого поэта А. С. Пушкина ознаменовалось здесь устроением 1-го февраля в гимнастическом зале реального училища „литературным утром“. К назначенному часу обширный зал наполнился собравшимися представителями всех классов общества и учащимися в реальном училище. Между публикою находились: местный предводитель дворянства, почетный попечитель реального училища и множество дам.

Сначала преподавателем словесности, г. Страховым, а потом преподавателем французского языка, г. Апошнянским, с кафедры, было прочтено: первым — нечто о значении пушкинской поэзии, а вторым — о Пушкине как драматурге. К сожалению, чтения эти носили какой-то таинственный характер и относились скорее к самим ораторам, чем к публике, благодаря неспособности упомянутых лиц передать содержание лекций громко и внятно: они прошли без всякого впечатления. После них ученик 3-го класса реального училища Кирвецкий, с кафедры же, прочел по книге известное стихотворение Пушкина „Братья-разбойники“, хотя это произведение не грешно было бы даже продекламировать наизусть. При этом нужно заметить, что в зале не было ни бюста юбиляра, ни его портрета и вообще на всех лежала печать полного равнодушия к делу чествования памяти славного поэта.

Впрочем, нет — в антрактах между чтениями учениками-любителями музыки, под управлением г. Штепанека, было безукоризненно исполнено на инструментах несколько музыкальных пьес, вызвавших в публике дружные аплодисменты. В заключение пением народного гимна: „Боже, Царя храни!“, исполненным соединенным хором учеников с хором музыкантов, закончилось „литературное утро“».

Пачкули — искаженное пачули — духи с резким и сильным запахом.

…ты думаешь, через двести или триста лет люди будут работать?.. Нет… на всё машины будут… — Дай вам Бог… двести лет прожить да триста на карачках проползать. — Аллюзия на чеховские мотивы ср.: «Те, которые будут жить через сто, двести лет после нас…» и т. д. — слова Астрова, обращенные к Войницкому в драме «Дядя Ваня» (Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем. В 30 т. М., 1978. Т. 13. С. 108). Ср. также: «Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной» — слова Вершинина в драме «Три сестры» (там же. Действие 1-е. С. 131). В этой сцене Сологуб профанирует чеховскую «философию надежды», отстаивает неизменность «низкой» человеческой природы; по мнению Иванова-Разумника, «Чеховская вера в „золотой век“ на земле „через 200–300 лет“ находит себе карающую Немезиду в лице Передонова» (Иванов-Разумник. О смысле жизни. Федор Сологуб, Леонид Андреев, Лев Шестов. СПб., 1908. С. 40).

Княгиня, в представлении Передонова, что ни день дряхлела и становилась ужаснее: желтая, морщинистая, согбенная, клыкастая, злая… — Ср. в «Пиковой даме» А. С. Пушкина: «Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах ее изображалось совершенное отсутствие мысли; смотря на нее, можно было бы подумать, что качание страшной старухи происходило не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма»; «Графиня так была стара, что смерть ее никого не могла поразить и что ее родственники давно смотрели на нее, как на отжившую» (Пушкин А. С. Собр. соч. В 10 т. М., 1960. Т. 5. С. 249, 256).

Старбень — старый человек, проживший за полвека (Даль. 4: 317).

Чтобы ему назвать когда мальчика Сашею! Не форменно, и нет еще на то министерского циркуляра? — Параллель со статьями Сологуба на школьные темы, в которых он выступал за демократизацию школьного уклада. Ср., например: «Зачем учителю надо быть начальником? (…) И обществу, и школярам, да и учителям, наконец, несравненно полезнее, чтобы школа не взбиралась на ходули, скромно признала себя одним из предметов общего пользования, как театр, почта, железная дорога и т. п. Попроще надо быть с детьми. Какие там для ребятишек начальники! маленькие чиновнички в мундирчиках, почтительно рапортующие своим начальникам о падении Римской империи, — что за комедия! Курам на смех» (Сологуб Ф. Учитель или начальник? // Новости и Биржевая газета. 1904. № 266, 26 сент. С. 2); «Читал я где-то рассказ русского, посетившего немецкую школу. Он особенно отметил то, что мальчуганы, уходя из школы, протягивали руки учителю, и учитель пожимал руки всех своих учеников. Картинка, которая в русских школах едва ли встретится. На западе учитель — учитель то есть. У нас он чиновник, в мундире, с чином и надменностью» (Сологуб Ф. Со сна И Новости и Биржевая газета. 1904. № 314. 13 [26] окт. С.2); «И другой образ дисциплины представляется мне, и к нему я всегда питаю протестующее чувство. Это — класс: учитель на кафедре, перед ним ученики. Никогда не рядом с учениками, всегда перед ними и выше их. Никогда не хочет признать себя также подчиненным, всегда пытается распоряжаться и командовать. Никогда не работает с учениками, а только задает им работу. Никогда не делит с учениками трудностей общего дела. Совершенно выделяет себя от учеников в особую и превосходную породу людей» (Сологуб Ф. Дисциплина // Новости и Биржевая газета. 1904. № 282. 12 окт. С. 2).

Ослица силоамская — словосочетание, возникшее в результате смешения двух библейских образов. Валаамова ослица (ветхозаветный образ, ставший нарицательным) обрела на некоторое время дар речи, чтобы предостеречь своего хозяина (Числа. 22:21–31). Силоамская купель — пруд близ Иерусалима, в котором Христос исцелил слепорожденного (Иоанн. Гл. 9, ст. 7).

Нарядить Гейшею — возможно, источником образа послужила оперетта английского композитора Сиднея Джонса «Гейша» (1896). Оперетта упоминается в рассказе А. П. Чехова «Дама с собачкой» (впервые: Русская мысль. 1899. № 12): Гуров подстерегает Анну Сергеевну в провинциальном театре на представлении «Гейши»: «Впервые на русской сцене („Гейша“. — М. П.) поставлена режиссером А. Э. Блюменталем-Тамариным в Москве в 1897 году в театре Шелапутина („Гейша, или Необычное происшествие в одной японской чайной“. Оперетта в 3-х действиях. Пер. с англ. А. Паули и Э. Ярона. СПб.: А. Иогансон (1898)). В 1899 году в Москве „Гейша“ шла в театре „Буфф“ (дирекция Ш. Омон) и в театре русской комической оперы и оперетты под управлением Блюменталя-Тамарина. (…) В апереле того же года в Москве гастролировал театр венской оперетты, который ставил „Гейшу“» (коммент. к «Даме с собачкой» // Чехов А. П. Полн. собр. соч. В 30 т. М., 1977. Т. X. С. 431).

По мнению П. Д. Рейфилда, оперетта является по своей структуре своеобразным прототипом «Трех сестер»: «Это пошлая восточная оперетта: сравнивать ее с „Мадам Баттерфляй“ Пуччини все равно что сравнивать антифриз с коньяком. Тем не менее в Москве за один 1899 год было дано двести спектаклей. Перевод Поля Ярона (…) превзошел подлинник своим цинизмом и остроумием. (…) Фабула нелепа, что типично для английской оперетты, а сходство с „Тремя сестрами“ несомненно и неслучайно. Чехов знал, упоминал и пародировал эту оперетту» (Я. Д. Рейфилд. Тарара-бумбия и «Три сестры» II Чеховиана. Чехов в культуре XX века. Статьи, публикации, эссе. М., 1993. С. 99–100).