Кто же мы (Звенящие кедры России - 5) - Мегре Владимир

Зовут его Николай Федорович, ему уже восьмой десяток пошел. Ноги у него больные, и потому почти все время он проводил в своем импортном кресле-коляске. Половину первого этажа огромного коттеджа, отделанного в лучшем европейском стиле, занимает его библиотека с большим количеством книг на разных языках. Книги, в основном, на философские темы, в дорогих изданиях. Николай Федорович до ухода на пенсию преподавал философию в престижном московском университете, имел высокие ученые степени. Когда постарел, поселился в коттедже и почти все время проводил в своей библиотеке, читая и размышляя.

Познакомился я с ним благодаря настойчивости его домработницы - Галины, пришедшей на одну из моих читательских конференций. Теперь я благодарен ей за это знакомство.

Николай Федорович прочитал книжки об Анастасии, с ним было интересно разговаривать. Несмотря на свои ученые степени, этот старый человек мог простым доходчивым языком объяснять не всегда понятное в высказываниях Анастасии или открывать в них новые грани.

После выхода третьей книжки "Пространство Любви" секретариат Фонда передал мне несколько писем, в которых разные руководители каких-то духовных конфессий в очень агрессивной форме отзывались об Анастасии. Они называли ее и дурой, и негодяйкой, а один даже с нецензурными словами большое письмо написал.

Я не мог понять: почему Анастасия вдруг стала вызывать в некоторых руководителях духовных конфессий прямо-таки агрессию - и переправил несколько таких писем Николаю Федоровичу, чтобы он высказал свое мнение. Через два месяца, разыскав меня в гостинице, явилась его домработница Галина, взволнованно и требовательно стала просить, чтобы я немедленно съездил к Николаю Федоровичу, поговорил с ним, потому что она беспокоится о его здоровье. Устоять перед напором Галины было трудил".

Домработница Николая Федоровича - женщина крупного и пышного телосложения, не толстая, а просто большая и физически сильная русская женщина лет сорока-сорока пяти. Всю жизнь она прожила в каком-то украинском селе, работала трактористкой, шофером, скотницей. Умеет хорошо готовить, знает травы и очень аккуратная. Когда волнуется, говорит с явно выраженным украинским акцентом.

Неизвестно, как ее нашли сыновья Николая Федоровича и приставили нянькой к отцу, но смотреть было странно, как интеллигентный старый профессор философии, общается с малообразованной деревенской женщиной. Галина и жила в одной из комнат его коттеджа. Ладно бы она просто по хозяйству в доме занималась, это у нее хорошо получалось, ей надо было непременно слушать, о чем мы говорим с Николаем Федоровичем. Она обязательно какое-нибудь дело рядом затевала, пыль на одном месте начнет протирать, да еще и комментирует вслух, как бы про себя, услышанное.

В этот раз Галина приехала за мной на "Ниве", которую купили сыновья Николая Федоровича, чтобы она могла, когда надо за продуктами в город ездить, за травами в лес и за лекарствами для их отца. Отложив свои дела, я поехал с ней. Когда ехали по Москве, Галина молчала, потому что но городу она напряженно водила машину, даже капельки пота у нее на лбу выступили, пока до объездной дороги доехали. Выехав на знакомую для нее трассу, Галина сказала: "Ух, выбрались". Далее повела машину более расслабленно и стала быстро рассказывать о своих беспокойствах, смешивая украинскую и русскую речь:

- Така спокойна людина была. В колясочке своей цельными днями спокойно человек сидел, книжки читал, думал. Я ему кашку по утрам гречневую или овсяную сварю, покормлю и могла на рынок поехать, а хоть бы и в лес травки лечебной для здоровья собрать. Со спокойной душой могла поехать, знала, что будет он в своей каталочке думку свою думать или книжку читать. Теперь по-другому все происходит. Принесла ему письма, что прислал ты. Читал он их. Тильки два денечка и прошло после, как прочитал, и говорит мне: "Возьмите денег, Галина Никифоровна, съездите, книжек купите про Анастасию, потом на рынок, когда пойдете, не спешите домой возвращаться. Станьте на рынке и понаблюдайте за людьми. Как увидите грустного человека или болезненного, подарите ему книжку. Я так раз сделала, два сделала, а он никак угомониться не может. "Вы не спешите к обеду, Галина Никифоровна, - говорит. - Управлюсь я сам, если захочу покушать". Я к обеду все равно всегда успевала.

А на днях возвернулась с рынка, в его книжную комнату зашла, чтоб отвару попить дать... Глядь, а колясочка пустая, а он на ковре ничком вниз лежит. Я к телефону, схватила трубку, чтоб сразу по номеру врачей вызвать, как сыны велели. Номер они мне такой специальный дали, не как у всех. Я его набрала. "Рятуйте, помогите", - в трубку кричу. А он голову поднял от ковра и говорит мне: "Отмените вызов, Галина Никифоровна, со мной все

в порядке, это я физическими упражнениями занимаюсь, от пола отжимаюсь". Подскочила я к нему, подняла враз с пола, на колясочку посадила. Как же ему самому с пола подняться, когда ноги больные. "Какие ж это упражнения, - говорю ему, - когда человек без движения на полу лежит?". А он отвечает: "Так я уже сделал упражнения и отдыхал просто. Зря Вы беспокоитесь".

В други день он опять сам со своей колясочки сполз на пол для своих упражнений. Я ему тогда и купила гантельки, не гантельки - эспандер называется. С ручками и резиночками - хочешь одну резиночку зацепи, чтоб легче было зарядку делать, хочешь - четыре, когда сила появится. Я ему эспандер купила, а он все равно норовит со своей колясочки вставать, прямо как дите неразумное, сердце ведь не молоденькое. А не молоденькое, так нельзя ж сразу тяжким заниматься, потрошечки надо. А он, как дите неразумное. Скоро пять годинок буде, как роблю у него, а такого никогда не бывало. И сама не знаю, что в душечке моей теперь творится. Поговори с ним, скажи, чтоб тихохонько своими упражнениями занимался, когда так любы они ему. Скажи, чтоб потрошечки...

Когда я вошел в просторный кабинет Николая Федоровича, там горел камин. Старый профессор философии сидел не как обычно, в своем кресле-коляске, а за большим письменным столом и писал или чертил что-то. Даже внешний вид его говорил о произошедших в нем изменениях. Не как обычно, в халате, он был одет, а в рубашке и галстуке. Поздоровался со мной темпераментнее обычного, быстро предложил присесть и сразу без вступлений:

"Как жизнь" и прочего заговорил. Горячо и темпераментно заговорил в этот раз Николай Федорович:

- Вы знаете, Владимир, какие прекраснейшие времена на земле грядут? Не умирать, а жигь на земле такой хочется. Я прочитал корреспонденцию с матерщиной в адрес Анастасии. Спасибо Вам, что мне ее прислали. Я понял многое, благодаря этому. Таежной отшельницей Анастасию называли, колдуньей, ведуньей, а она - величайший воин. Да, да, представьте себе, Анастасия величайший воин светлых сил. Значимость и величину ее еще предстоит осознать потомкам. Сознание человеческое, разум и чувства в дошедших до нас сказаниях, былинах и легендах не сумело даже представить себе величие этого воина. Вы только не удивляйтесь, пожалуйста, Владимир, не настораживайтесь, по своему обыкновению, относительно Анастасии. Она и человек, и женщина со всем, абсолютно всем естеством человеческим, со всеми женскими слабостями и достоинствами, материнским предназначением, но она одновременно и воин великий. Сейчас! Я попытаюсь не так сумбурно изъясниться. Все дело в философской концепции заключено. Вы видите, Владимир, в шкафу моего кабинета много книг. Это философские труды мыслителей разных времен, разных частей света.

Николай Федорович, показывая рукой на разные книжные полки, перечислял:

- Это античные риторики, говорившие о живом, одушевленном теле космоса. Рядом, то, что написано о Сократе, сам он ничего не написал. Вот, правее Лукреций, Плутарх, Марк Аврелий. Чуть пониже на полках пять поэм Низами Гянджеви. Дальше там - Арани, Декарт, Франклин, Кант, Лаплас, Гегель, Стендаль. Все пытались познать суть вещей, прикоснуться к законам Вселенной. Это о них сказал Дюран: "История философии есть по существу описание усилий великих людей предотвратить социальную дезинтеграцию путем создания естественных моральных санкций, замещающих сверхъестественные санкции, которые они сами разрушили".