Пересмешник. Пригожая повариха (Сборник) - Чулков Михаил Дмитриевич

Ночь препроводил он без сна, да и можно ль было ему успокоиться, когда поколебался мозг во всей его столице; как ни клади, а путешествие это стоило ему находки; но полно, в бедном состоянии болезни бывают не так велики, как в богатом. К рассветанию дня Неох выздоровел совсем и начал собираться в путь; увидел на столе часы и табакерку и не много раздумывал, как надобно поступить ему с сими вещами. Он положил из них каждую в такое место, где оным приличнее было лежать, нежели оставаться на столе в пустой избе, и пошел из оной вон. Как только вышел он за двери, то увидел привязанного у дерева бодрого и большого жеребца, который был тогда в седле. Подошедши к оному, осматривал очень долго по всем сторонам, нет ли тут его хозяина; но как увидел, что оного не бывало, отвязал он лошадь и, севши на нее, отправился в путь. Можно, едучи верхом, рассуждать о чем-нибудь хорошем; мне кажется, что можно — и не можно. Часто случается, что скот идет и скот им правит, а скотина мыслить не может по мнению нынешних бородачей. Неох был из числа людей, но людей еще ученых; следовательно, имел право рассуждать и о небесных планетах, не только о земных любовниках. Он не инако представлял себе ночное свидание, как хотели увидеться два влюбленные — попугая, а называл он их для того так, что они говорили очень нескладно, и заключил по тому, что родились они на гумне, выросли в деревне, воспитаны в лесу и выучены по-русски читать и писать весьма тупо, а говорить еще того хуже.

Неох не командовал от роду никакою скотиною и не знал до сего времени, как твари повинуются людям; а теперь имеет в послушании четвероногое животное и для того, сидя на коне, весьма бодрится, и едет иногда тихо, а иногда скоро, исполняя в сем случае собственную свою волю. По чему догадываться можно, что от прибытку рождается в нас гордость, от гордости — глупость, от глупости — чванство, и наконец делается человек совсем дураком. Природное дурачество, мне кажется, несколько простительно, а нажитое — достойно омерзения. Итак, всадник наш приехал в некоторое большое село; в нем находился господский дом, у которого вороты были тогда растворены. Неох въехал на двор прямо, не спрашиваясь никого. Хозяин сего дому был весьма учтив и вышел на крыльцо встретить незнакомого гостя, который без всяких обиняков пожаловал к нему в покои, и когда примолвили его, чтобы он сел, то он уже готов был тогда хотя и лечь, ибо привык он обходиться просто и без всякой застенчивости; сверх же того имел язык, которым владел весьма изрядно. Извинившись в том, что он осмелился заехать совсем к незнакомому человеку, и выпросив учтивым и веселым образом прощение, хотел уведомиться, кто таков хозяин этого дому и с каким человеком будет от сего часу иметь знакомство. «Я, государь мой, — говорил хозяин, — служил прежде нашим государям и ныне владеющему благополучно Разистану тридцать четыре года в военной службе без всякого порока, а теперь в отставке и имею чин первостатейного сотника, живу в деревнях благополучно, имею детей и стараюся уготовить их для защищения отечества». За сие изрядное попечение хвалил его Неох отборными словами, однако старался угодить больше хозяйке, нежели отставному воину, ибо с первого взгляду узнал он, что она управляла всем домом, и когда не было никого чужого, то командовала и первостатейным сотником, а при людях казалася тише воды и ниже травы, чтоб тем доказать своим знакомым, что в доме их ведется порядок. В то время была она несколько печальна. Неох как учтивый кавалер и неглупый городской житель ласковым образом спросил ее о причине ее смущения, на что она с великою охотою ему отвечала, что дочь ее в прошедшую ночь занемогла, да и теперь находится еще в таком же состоянии. Неох в таком случае ни от чего отпираться был не должен, и чего хотя не разумел, однако служить не отрекался; и когда спросили у него, что не знает ли он, чем пользовать такую болезнь, то Неох, нимало не думавши, говорил: «Государыня моя, я могу вас обнадежить, что я уже человек с пять избавил от этого припадка. Я знаю несколько медицины; отец у меня был доктор, да и такой искусный, что все болезни узнавал со взгляду, и всякий припадок, как бы он велик ни был, вылечивал в три часа. Во время его, сударыня, ни один лекарь, ни один доктор не получили с города ни одной копейки, потому что все приходили лечиться к моему отцу; правду сказать, то-то был Ипократ [131]!» Жалко только того, что не в такой ходил одежде, какую носил тот великий муж; но полно, что и сомневаться: что город, то норов, что деревня, то обычай. Потом повели новонареченного лекаря в комнату, в которой находилася больная. Он как скоро ее увидел, то и подумал, что этот кусок годится и для здорового. «Чем вы, сударыня, неможете?» — спрашивал у нее Неох с докторским видом, изъявляя оным, что будто бы не просит за работу. «Я и сама не знаю, — отвечала ему больная, наморщивши несколько лоб и поднявши исподнюю губу, как обыкновенно делают девушки в то время, когда захотят несколько понежиться. — Только чувствую, — продолжала она, — что кровь во мне ходит очень дурно». По сих словах лекарь несколько позадумался, ибо голос этой Сирены весьма много походил на голос той героини, которая странствовала прошедшую ночь в лесу и извинялась в пустой избе перед неизвестным ему героем. А как это было для нее возможно, то Неох без позволения ее узнал, что присутствовала она собственно своею персоною в то время, как летел он с полатей; итак, отвечал на ее слова следующее: «Это произошло оттого, сударыня, что некоторое помешательство учинилось некоторому действию, которое должно было произойти в некотором месте; внутренности вашей великий стук, причинившийся в мозгу вашем, причинил вам некоторый страх, и этот страх причиною тому, что вы занемогли; а сие действие в природе нашей случается часто, и мы нередко подвержены бываем такому помешательству».

Больная хотя и не хотела, однако поняла лекарскую загадку и предприяла иметь к нему почтение и оказывать всякую преданность, ежели оная надобна и угодна будет Ипократову племяннику, и узнала она поневоле, что он весьма искусен в своей науке. Что ж касается до отца ее и до матери, то они думали о том инако и рассуждали, что лекарь говорил для того смутно, что лечебная наука не велит им никогда изъясняться понятно. Итак, с сих пор начала больная выздоравливать, а Неох прославляться в том доме знающим лечебное искусство, о котором не только что никакого понятия не имел, но ниже вообразить мог, чтоб сделаться способным пользовать другого. Случаи сильнее всего на свете; они не только претворят в лекаря студента, но и коновала сделают доктором.

Время одно, но разделяют его некоторые люди на две равные части, то есть для одних бывает оно весьма хорошо, а для других, напротив того, гораздо дурно. Неох жил по просьбе хозяина, а больше хозяйки, в такой деревне, где изо всех мужиков не можно сделать ни одного философа; всякий охотнее упражнялся в удобрении нивы, нежели в познании самого себя и на какой конец имеет он данную ему жизнь, о чем им и в голову не приходило; и ежели бы начать с ними о том говорить, то бы они почли тебя сумасшедшим и велели бы пустить кровь по примеру некоторого господина, который был весьма много должен и избавился тем от всех займодавцев. Как только придет к нему купец с векселем и станет просить денег, то он велит ему пустить кровь; следовательно, тот купец не приходит уже к нему целый год, ибо пускание крови прежде прошествия года не бывает. Итак, когда он учинил человекам пяти сие пускание, то те, которым жизнь была милее, нежели деньги, и совсем к нему не ходили; нанимали они стряпчих, но и те отговаривались, что лучше нанять цирюльника, который знает силу, а о господине думали, что он с досады выпустит когда- нибудь и всю. Сею выдумкою очистился он от всех долгов, не платя никому ни полушки.

Итак, Неох живучи между людьми непросвещенными, утопал в великом удовольствии; он рассказывал хозяину и всему дому разные забавные приключения, пришучивал весьма кстати, остро и замысловато, не жалел тратить философских изъяснений, посыпал «Древнею историею» и другими книгами как порохом. Нередко ставил в строй древних героев и выводил из них каждого на смотр перед сотника первостатейного, описывал их храбрость, отважные предприятия, сражения, завоевания городов и, словом, все великие их предприятия; ценил каждого и представлял хозяину, сколько он велик был на свете. Сожительнице же его и дочке переводил на наш язык «Овидиевы превращения» [132], «Книги печалей» [133] и, словом, всякие любовные истории. И так пришел тем у всего дому в такую великую любовь, что слуги и служанки охотнее ему служили, нежели своим господам; во всем он был тогда волен, владел собою, ни от кого не завися; а думал ли он о Владимире, о том после скажем, как придет дело до любовных обращений.