КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК - Орлов Владимир Викторович

Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143

– Кому? - спросил Соломатин. - Тебе?

– И… - Ардальон замялся. - И Квашнину. И даже министру культуры. Не прочь составить конкуренцию… И…

– Но тебе-то, похоже, в первую очередь. Ты что же, пожелал управлять Квашниным?

– Квашниным никто не может управлять. Пока. А я… Но вынесем это за скобки разговора, - сказал Ардальон. - А что ты пиво-то не пьешь? Никакой отравы или дури я не подсыпал…

– Это я понимаю, - сказал Соломатин. - Тебе важнее подсыпать мне в мозги выгодную тебе идею. Или выстроить задачу. Или заманить искушением. Ты намерен оконфузить Агалакова. Меня ты имеешь в виду как «Оценщика». Что ты придумал?

– Пока нечто смутное. Помочь придумать должен ты. И, кстати, дело это - промежуточное. Неплохо бы приладить к нашей затее этого умельца и диковинных дел мастера. Но тут есть сложности. Совершенно неожиданно, и для Прокопьева пока неочевидно, столкнулись лирические интересы его и Квашнина. Или вот-вот столкнутся. А потому придется Прокопьева околдовать.

– То есть? - спросил Соломатин.

– Ну это мои заботы! - махнул рукой Полосухин. - Ты пей и жуй, Андрюша, вон видишь, к чему призывает плакатик: «Старательно пережевывая пищу, ты способствуешь процветанию государства…»

Посетителей рюмочной развлекали как подлинные общепитовские рекомендации бесцельно прожитых лет (вот и насчет пережевывания или «Требуйте долива пива после отстоя пены»), так и шутейные транспаранты: «Пиво бесплатно» с меленькими, невидимыми издалека буквами наверху - «завтра».

– А я-то, Ардальон, - спросил Соломатин, - уже околдованный или как?

– Для тебя это важно? - хохотнул Ардальон. - Раз не почувствовал, значит, и не важно. Но возиться с тобой непросто.

– С Прокопьевым проще?

– Много знать будешь…

– Я давно уже состарился, - мрачно сказал Соломатин.

– Тем более тебе пока нечего делать на улице Епанешникова, соваться в школу гольфа и в Академию послеконтактной реабилитации. Вот сотворим трюк с Агалаковым, представим его смешным, тогда и посмотрим.

– Я в пересмешники не гожусь, - сказал Соломатин.

– Без тебя обойдутся. Тебе останется определить на каком блюдечке подавать яичко.

– А Елизавета?

– Что Елизавета? - растерялся Ардальон. - Какая Елизавета?

– Племянница чудака Каморзина. Живущая сама по себе. Но и служащая отчего-то в Столешниковом переулке в «Аргентум хабар».

– Ах, эта Елизавета, - будто бы успокоился Ардальон. - Она не в поле моего внимания.

– Однако в комнатушке принимающей взносы именно над этой Елизаветой на стене я увидел портрет человека в валенках с галошами.

– Это случайность, - быстро произнес Полосухин. - Это техническая небрежность.

– Так где Елизавета подлинная и где ее подмена? Или она вся подлинная? Или она вся подмена?

– Умолчу, брат Андрюша, - сказал Полосухин, - ибо не уполномочен и сам профан. Тебе, Андрюша, и должно во всем разобраться. Ба-ба! Да к нам забрел ветеран Камергерского!

Соломатин повернул голову. По ступенькам на крашеные доски рюмочной спускался пышноусый крепыш, смутно Соломатину знакомый.

– Ну вот, Андрюша, - заторопился Полосухин, он явно был чем-то обеспокоен, - трюк произведем в ближайшие дни, я тебя найду. По поводу упомянутой Елизаветы… Тут уж ты сам отважься. Или, что, может, и не выйдет худшим, устранись.

И Ардальон направился к выходу. Перед пышноусым он совершил подскок, ударив носком загнутых туфель о носок, взмахами альпийской шляпы изобразил почтеннейшее приветствие свежему посетителю и с присвистом вылетел на Большую Никитскую.

Пышноусый крепыш подошел к Соломатину и протянул ему руку. Сказал:

– Я встречал вас в Камергерском, в закусочной. Увы, она теперь закрыта. Повлекло сюда. Разрешите напомнить. Арсений Линикк. Гном Центрального Телеграфа.

32

Шухов, коллега Прокопьева еще по прикрытому в начале девяностых оборонному НИИ, шесть с лишним лет назад и пристрастивший приятеля к пружинному делу, пришел посоветоваться. Он был в смущении. Как и Прокопьев, Дмитрий Григорьевич принимал и приватные заказы. Нынешний нашел его в Интернете. Заказчицей оказалась женщина, фамилию, имя она назвала, естественно, условные. Но возраст дала якобы точный, тридцать шесть с половиной лет («Ровесница» - отметил Прокопьев). Москвичка и часто бывает в Москве. Возникла паутинная переписка, а можно сказать, пошли доверительные переговоры-беседы. Заказчица Шухова заинтересовала, случилось даже некое общение натур. Порой и с откровенностями. Долго рассказывать, заметил Шухов, наконец, она призналась, какое миниатюрное устройство автономного действия без подключений в розетку она желает получить. Секс-машинку. С мобильный телефон. Но с разнообразием выдвижных форм, со сменой ритмов и протяженности углублений, со сменой запахов и с возможностью передвижений по эротическим и проблемным участкам тела, как прикрытым, так и нагим. И с виду вещица должна быть изящной, может, даже и с украшениями, чье пребывание в деловой сумочке не должно было вызвать превратных толкований. С такой вещицей можно было бы прямо с совета директоров ради разрядки выйти в укромное место и через пять минут вернуться на тот же совет директоров обновленной и успокоенной. Утомилась я от мужиков, призналась Василиса (так позволяла себя называть), утомилась. А бабы, особенно бизнес-бабы ее уровня или ниже, случались в ее жизни прилипчивыми и мстительными, ласки же их были корыстными.

– Трудная у нее жизнь, трудная, - пришел к выводу Прокопьев. - Но увлекательная.

– Трудная, - согласился Шухов. - Но сама она стала мне симпатична. Я был бы не прочь увидеть ее и побеседовать с ней в яви.

– Стало быть, ты согласился принять ее заказ?

– Пока нет. Сказал, задача технически очень сложная. И надо подумать.

– Задача, действительно, технически непростая, - сказал Прокопьев. - Перочинный ножик с двадцати семью предметами, самозатачивающимися, и со свободно-предприимчивой динамикой.

– Сравнивать с ножом, - возмутился Шухов, - неумно и пошло!

– Я и сам это понял, - сказал Прокопьев. - Но возникают и другие сложности. Надо знать все параметры, хотя бы в сантиметрах, возможности растяжений и сокращений, интенсивность податливых колебаний, диаметр входа. И все прочее. Ну и участки тела, про которые ты говорил.

– Все это будет! - воскликнул Шухов. - Но я не могу иметь со всем этим дело!

– То есть? - спросил Прокопьев.

– Но она - не место для вставления замка, она для меня уже человек и даже женщина. А я не врач-гинеколог.

– Господин Шухов, вы имеете репутацию примерного семьянина, - сказал Прокопьев.

– Сережа, мне не до шуток!

– Откажись.

– Откажись! А она передаст заказ другому. Ты знаешь, что такое ревность?

– Извини, - сказал Прокопьев. - Я должен привыкнуть к твоему состоянию. Мне оно пока кажется странным. И сам ты пришел ко мне за советом - помочь решить сложную, но изящную техническую задачу.

– Если бы только техническую… - вздохнул Шухов. - Я знаю, ты увлекался немецкими мастерами, у тебя есть монография о «Грюне Геволде»…

Упомянутую Шуховым монографию Прокопьев купил в Дрездене, был там, в Гэдээрии, туристом, в музей на набережной Брюля захаживал раз пять. Прокопьев почитал и Гофмана, в чудесных его историях механические якобы безделушки сотворяли не только создатель Щелкунчика добряк Дроссельмейер, но и мошенники, дурившие публику, и таинственные изобретатели людей-автоматов, каких не удалось подарить миру и нынешним японским умельцам. В Дрезденском музее Прокопьев наблюдал, разглядывая мелочи и восхищаясь ими, механические поделки саксонских мастеров восемнадцатого и начала девятнадцатого века. Август-Фридрих Сильный пришел теперь на ум Прокопьеву. Большой женолюб. И в Европе не последний человек. Один из трех. Карл Двенадцатый, скандинав, викинг. Петр Алексеевич, Великий, этот оказался поярче и поудачливее всех. И вот дрезденский, саксонский, и король польский, Август Сильный. Конечно, размышлял Прокопьев, и при нем изготовлялись не только Щелкунчики (в Дрездене, правда, имели место лишь Золотой горшок и студент Арнольф, а чиновник Дроссельмейер по воле Гофмана жил в ином городе), но и механизмы для любви. Покупали их для домов мужских удовольствий. Особенно французы и голландцы. Впрочем, саксонцы и пруссаки тоже не желали скучать. Машины для любви в «Зеленой кладовой» на набережной Брюля не выставлялись, но Прокопьев прочитал о них в купленной им монографии. Одна из этих машин напоминала токарный станок, основной ее частью была определена кожаная подушка с двумя половинками и отверстием меж ними, то есть межягодными местами, и обладатель машины усердием нижней педали приводил подушку в эротическое действие. Положение подушки в соответствии с ростом желающего обреталось с помощью винта. Другая машина была посложнее и, естественно, дороже. Это устройство по инженерной мысли и дизайну опережало нынешнюю резиновую американскую куклу. Каркас из стальной проволоки обтягивали шелком, набивали конским волосом и, понятно, устраивали желанные отверстия.

Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143