Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55
– Уста Саро, у меня есть любимая книжка, называется «Рассказы деда Чибуха», – наблюдая, как он набивает трубку табаком, принялась рассказывать я. – Каждый раз, когда я рассматриваю картинки в этой книжке, представляю вместо деда Чибуха тебя.
– Потому что он на меня похож?
– Потому что у него такой чибух, как у тебя.
– И что этот дед Чибух делает?
– Раскуривает трубку и рассказывает разные истории. О том, как в молодости с драконом бился. О том, как на спине чудо-птицы в дальние страны летал.
– Нееет, мне до него далеко, – рассмеялся дед Саро. – Хотя по молодости я тоже много чего вытворял. Но с драконами не бился. Чего не было, того не было.
– Зато он такую вкусную гату не пек, – отозвалась с набитым ртом я.
– Нравится?
– Угум!
– Ешь на здоровье.
– Раз ребенку нравится, то и я попробую. – Нани откусила кусочек выпечки, медленно прожевала.
– Ты в тесто кардамона добавил? И, кажется, корицы? Очень вкусно. И ароматно.
Пока нани нахваливала кркени, а польщенный уста Саро, делано хмурясь, набивал трубку табаком, я молча умяла один кусочек гаты, потом потянулась за вторым. Справившись и с ним, откинулась на спинку стула, погладила себя по животу – наелась!
– Вот если бы ты так обедала! – вздохнула нани.
– Вот если бы вы на обед сладкое подавали! – мигом отозвалась я.
– Вся в прабабушку, – рассмеялся уста Саро, – за словом в карман не лезет.
Зря он, конечно, это сказал. Нани хмыкнула, отодвинула от себя чашку с остатками кофе, закинула концы косынки за спину таким чеканным жестом, словно зарядила оружие, а потом сложила на груди руки:
– Сарибек! Я смотрю, ты сегодня не просто красноречивый, но еще и наблюдательный!
– А я вообще не жалуюсь на свои качества, – отозвался уста Саро, – я своим личным богом очень даже доволен! Он меня ничем не обделил – ни умом, ни сообразительностью, ни расторопностью.
– Ни говорливостью, – в тон ему продолжила нани. – Ты такой говорливый, аж уши закладывает. Как та маслобойка, которая издает громкий звук. А знаешь, почему она издает громкий звук? Потому что пустая!
Я, растянув в широкой улыбке рот, слушаю их перепалку. Они всегда так – сначала обмениваются колкостями, а потом, угомонившись, принимаются мирно разговаривать. О соседях, о последних новостях, о жизни. Если бы нани и уста Саро не были такими старенькими, то, наверное, поженились бы. Очень уж они похожи друг на друга – не внешностью, нет, лицом уста Саро некрасивый, а нани, наоборот, красивая. А вот характером они так похожи, словно друг другу приходятся братом и сестрой.
Пока я думаю об этом, нани припоминает уста Саро его грехи:
– А помнишь, как ты напился в день помолвки сына Косого Цатура? Залил зенки так, что их осла дядей называл!
– А тебе что, обидно, что я не твоего осла дядей называл?
Уста Саро раскурил трубку, передвинул свой стул так, чтобы табачный дым уходил в другую от нас сторону. Отпил глоточек кофе, зажмурился:
– Ооооохай! Хорошо-то как, Господь-джан!
– Курить бросишь – еще лучше будет. – Нани собрала в ладонь крошки со стола, кинула их за перила балкона – птицам.
– Нет, Тамар, курить бросать я не буду. Если уйду раньше тебя, скажи, чтобы положили со мной кисет и трубку. И чтобы сделали дымоотвод на моей могиле. Я там заживо угорать не собираюсь.
– И-их, балабол! – махнула рукой нани.
– Уста Саро, какой же ты шутник! – хихикаю я.
– А с этими женщинами по-другому нельзя, – подмигивает уста Саро, – если относиться к ним серьезно, то и недели не протянешь. Вот я и отшучиваюсь постоянно. А знаешь почему? Потому что шутка продлевает жизнь.
Нани отрывает кусочек кизилового лаваша, протягивает мне – хочешь? Я отрицательно мотаю головой – нет, не буду. Она пробует лаваш, зажмуривается, передергивает плечами.
– Совсем кислый. У кого брал?
– Сам сушил, – уста Саро выдыхает облачко дыма, отпивает глоток кофе, – купить каждый дурак горазд, а вот приготовить!
– Что же сахара пожалел?
– Я специально. Мне кисленькое больше нравится.
– А у меня зубы сводит от кислого.
– Так у тебя зубы. А у меня протез.
– Желудок у тебя тоже протез? Изжоги не боится?
– Изжоги у меня давно уже нет. Вот как преставилась моя Ноя, так и прошла изжога. Не пойму, то ли на жену у меня была изжога, то ли на ее готовку.
Нани какое-то время пытается сохранить невозмутимое выражение лица, но потом у нее начинают прыгать уголки губ и она срывается в хохот.
– Ноя-джан, не обижайся на меня, – хватается за бок, за сердце нани, – ох, ах, аж колет в груди.
– А зачем ей на нас обижаться? – не унимается уста Саро. – Я же не вру. Всем была хороша моя Ноя, вот только солить и перчить так и не научилась. Говоришь ей – Ноя, ты просто готовь, мы сами посолим себе обед. Так нет, она все сделает по-своему. Пересолит и переперчит так, что аж глаза слезятся.
Отсмеявшись, нани с уста Саро вдруг резко грустнеют. Сидят какое-то время молча, размышляют – каждый о своем. Нани задумчиво перебирает в руках край косынки, наматывает его на палец, потом обратно отматывает. Уста Саро пускает колечки дыма, смотрит, не отрываясь, мне куда-то за спину. Я оборачиваюсь, чтобы разглядеть, что он там такого увидел. Но за моей спиной ничего интересного нет. Только тень от голой виноградной лозы прыгает по стене и по дощатому полу.
Сразу становится так тихо, что слышно, как далеко внизу по каменному подолу ущелья бежит речка. Я выглядываю во двор – посмотреть, чем занимается Боцман. Его нигде не видно – видимо, устав перелаиваться с эхом, он убежал за дом – там сейчас солнечно, можно подремать, греясь в скудном осеннем тепле.
– Нани, ай нани, – решаю прервать затянувшуюся тишину я, – а почему на твоем динге не осталось монет? И куда они подевались?
Нани кладет руки на стол, ладонь к ладони, на фоне темной скатерти ее кисти выделяются двумя маленькими светлыми пятнами, я вдруг замечаю, что они очень похожи на те глиняные миски с оббитыми краями, что хранятся на чердаке ее дома.
– Это не мой динг, – говорит она. – А монет на нем нет потому, что их пришлось продать, чтобы покрыть долги.
Я хочу спросить, чей это динг, если не нани, но незнакомое слово «долги» сбивает меня с мысли.
– А что такое долг?
– Вот если ты возьмешь у меня яблоко и скажешь – нани, я беру его в долг, это означает, что ты мне должна будешь через какое-то время вернуть такое же яблоко.
– А что это был за долг, из-за которого пришлось монеты продавать? Ты взяла у кого-то монеты?
– Нет. Твой прадед задолжал денег.
– Кому?
– Магазину.
– Это как?
– А вот так. Вырастешь – все узнаешь, я сейчас тебе подробности рассказывать не буду.
– Я уже большая!
– Прабабушка права, есть вещи, которые тебе рано знать, – вклинивается в разговор уста Саро.
Я упираюсь спиной в деревянные перила балкона, обиженно складываю на груди руки.
– Вот если бы я спросила папу или бабушек спросила, они не стали бы мне говорить, что я маленькая. Они на все вопросы отвечают сразу!
– Оно и ясно. У бердцев принято говорить все в лоб. – Уста Саро откладывает трубку, подзывает меня движением руки. – Ну-ка подойди, джигяр-балам [21].
– А вы что, не бердцы? – Я упрямо не двигаюсь с места.
– Нет. Мы не бердцы. Я из Муша, а прабабушка твоя из Тифлиса. Там, откуда мы родом, одни были порядки, а здесь – другие. Да, Тамар?
– Да, – нани тоже протягивает мне руки, – подойди ко мне.
– То есть как? – От удивления я приросла ногами к полу. – Ты не в Берде родилась, нани?
– Нет, не в Берде. Я переехала сюда, когда мне было шестнадцать лет.
– Почему?
– Так получилось. Переехала, жила у своей тетки. А потом вышла за твоего прадеда замуж.
– А где сейчас твоя семья? Так и живут в Ти… где ты родилась?
– В Тифлисе. Все умерли. Осталась только я. Ты подойдешь ко мне или нет?
