Одна маленькая ошибка - Смит Дэнди

Кашлянув, он переводит взгляд на ночное небо.

– Все‐таки получилось.

– О чем ты?

– О нашем плане, – он обводит рукой комнату, – об этом всем.

– А может, не стоит так говорить до того, как я напишу книгу и заключу контракт на ее издание?

– У нас получилось, – повторяет Джек.

Я не отвечаю. Меня и так не отпускает беспокойство: я изо всех сил стараюсь не думать про все те вопросы, которые начнет задавать полиция после моего возвращения. Я опасаюсь где‐нибудь что‐нибудь напутать, и тогда меня расколют. Но сейчас мне не до того.

– Жду не дождусь, когда увижу твое имя на обложке, – говорит Джек.

– Если мне приходится прикладывать столько сил, чтобы стать писателем, то, может, я просто этого не заслуживаю.

– Ты достаточно талантлива, Фрей. Проблема не в твоих способностях, проблема в рынке.

– Я понимаю, что все упирается в удачу и в моду на определенные темы, но вдруг этому просто изначально не суждено было случиться? Вдруг даже после того, что мы сделали, мне все равно не предложат контракт?

– Предложат. Они хотят настоящих преступлений – вот им настоящее преступление.

– Почти настоящее преступление. Очень похожее на настоящее.

– Для таких есть отдельная полочка?

Улыбка у меня выходит бледной.

– Сколько я тебя помню, ты всегда хотела стать писателем. Мы этого добьемся. Ответ «нет» не принимается.

– Ответ «нет» не принимается… Это твой девиз по жизни?

– Ты же знаешь, какой у меня девиз: «Как далеко ты зайдешь».

– А как далеко я не зайду? – парирую я и на этот раз улыбаюсь абсолютно искренне.

– Завела новый девиз? – интересуется Джек.

– Как‐то не думала об этом раньше.

– Вот и повод подумать.

Тут сквозь щель между створками дует сырой, промозглый ветерок, пахнущий морской солью.

– «Ложись спать с мечтами, просыпайся с целью», – предлагаю я.

– Метко.

– У мамули целая коллекция магнитов на холодильник со всякими поговорками. Каждый раз, когда мы куда‐нибудь катались на выходные или приезжали на лето сюда, в Корнуолл, мы заглядывали в город и папа покупал ей в подарок магнитик в маленьком сувенирном магазинчике на Хай-стрит. – Я до сих пор помню, как звякал колокольчик над дверью, стоило ее открыть, и как следом в нос ударял запах сливочной помадки.

– Я знаю, какой девиз у Ады, – подхватывает Джек. – «Зачем терять время во втором составе, когда можно стать звездой?»

Я улыбаюсь, но на миг меня снова охватывает тоска по сестре.

– Тогда для Чарли, я думаю, подошло бы вот такое: «Доброта бесплатна, так что разбрасывай ее, как конфетти».

– У моего брата доброе сердце, – соглашается Джек то ли с завистью, то ли с грустью.

– У тебя тоже.

– А у Джеффри девиз звучал так: «Трудности закаляют характер».

С этими словами Джек, похоже, машинально касается шрама, рассекающего бровь. Я до сих пор не могу понять, почему Джеффри настолько по-разному относился к сыновьям. Если уж ему так нужно было на ком‐то из них срывать злость, то на эту роль куда больше годился Чарли. Если Джек сделан из гранита, то Чарли – из воска. Однако Джеффри с большим пониманием встретил признание Чарли в том, что девушки его не интересуют, и относился к старшему сыну с той добротой, которой Чарли, конечно, заслуживал, но вот Джек не получал никогда.

– Значит, твой девиз: «Ответ “нет” не принимается»?

– Почти. Это, можно сказать, серебряный призер конкурса девизов. – Джек лезет в задний карман и достает бумажник. И, аккуратно вытащив маленькую сложенную бумажку, с улыбкой передает ее мне: – А вот это – золотой.

На бумажке нарисован волк, воющий на луну, а сверху надпись, выведенная неловким детским почерком: «Когда мы вместе, ты не одинокий… волк».

– Это же я рисовала. – Губы растягиваются в улыбке.

– Тебе лет девять было, может, десять. Я опять поругался с Джеффри и оказался у вас под дверью.

Это случилось зимой, когда стылый декабрьский воздух ощущался в легких железом; Джек пришел в одной футболке и джинсах – он так спешил убраться подальше от отца, что даже не успел надеть куртку. Устроившись на полу в моей комнате, мы прижались друг к другу, накрывшись одеялом, прихваченным с кровати. Джек дрожал, не говоря ни слова. Над глазом у него темнела свежая царапина – может, от уголка книги или, как в прошлый раз, от пепельницы. «Мне нет места в той семье», – прошептал он. И я не просто услышала в его голосе боль, одиночество и отрицание: все это было видно у него по лицу. И тогда я вырвала листочек из тетрадки по английскому, взяла фиолетовую гелевую ручку, нарисовала волка и накорябала рядом ту самую надпись.

– Джек, – у меня аж дыхание перехватывает, – ты что, так и таскал этот листок в бумажнике все двадцать лет?

– Я его всегда с собой ношу. Это часть истории. Нашей с тобой истории.

Я верчу бумажку в руках, чувствуя, как замирает душа. Вот оно, доказательство, что я для кого‐то важна. Важна настолько, чтобы беречь ничтожную бумажку, раз за разом перекладывая ее в очередной бумажник, и пока старые кошельки изнашиваются, облезают, рвутся и заменяются новыми, мой рисунок остается в первозданном виде.

Джек протягивает руку, чтобы его забрать, и наши пальцы соприкасаются. Мы смотрим друг другу в глаза. Я не знаю, о чем Джек думает, но он смотрит на мои губы так пристально, что внизу живота разливается тепло. Я готова поцеловать его. Прямо сейчас. Потому что момент уж очень удачный, и если бы мне только хватило храбрости, хватило наглости податься вперед и коснуться губами его губ… но я знаю, что взмах крыла бабочки в Китае может вызвать ураган в Техасе через несколько недель, а я не настолько храбрая, не настолько наглая, чтобы рискнуть и тем самым обрушить рой сеющих хаос бабочек на безмятежный сад нашей дружбы. Так что я разжимаю пальцы, позволяя Джеку забрать картинку.

Стараясь не смотреть ему в глаза, я беру в руки кружку с горячим шоколадом и наблюдаю за огненным танцем молний в небе, озаряющих беснующееся внизу море.

– О чем думаешь? – спрашивает Джек.

А я снова думаю о той миниатюрной блондинке. О том, как он толкался в нее. О мускусном запахе пота и секса. Врать мне не очень хочется, но и отвечать честно – тоже. Так что я останавливаюсь на компромиссном варианте:

– Почему ты никогда не подпускаешь девушек поближе?

– Каких девушек?

– Вроде той блондинки, с которой я тебя застала.

– Пожалуй, я просто жду.

– Чего?

Джек молчит. Я оборачиваюсь, и он лукаво улыбается, словно знает какой‐то секрет. Мне тяжело выносить его взгляд, так что я снова смотрю на небо.

– Тебе разве не хочется познать настоящую любовь?

– А тебе?

– Я познала.

– С кем?

– С Ноа.

Я чувствую, как Джек пожимает плечами. Его привычный аромат – кожа и сандал – переплетается с запахом дождя и морской соли.

– Может, такую любовь ты и познала, но это точно не то, чего ты хочешь. В чем нуждаешься.

Медленно поворачиваюсь, выразительно приподнимая бровь:

– И в чем же я нуждаюсь, Джек?

Его дыхание долетает до моих губ. Я опускаю взгляд чуть ниже – все‐таки у него красивый рот. Я наблюдаю за тем, как этот рот изгибается в беззаботной ухмылке.

– Тебе нужна любовь обжигающая, – отвечает он, – поглощающая всё. Нечто восхитительное и непредсказуемое. Может, даже слегка опасное.

Я снова смотрю ему в глаза, и наши лица настолько близко, что, кажется, можно утонуть в этих глазах, светло-синих, как ледяное исландское море. Сверкает молния – и эта светлая синева мерцает, как лед. Я подаюсь вперед и прижимаюсь губами к губам Джека.

И тут он отстраняется, встает на ноги и протягивает мне руку. Меня охватывает невольно разочарование.

– И куда мы пойдем?

Его улыбка красноречивее слов: нас ждет нечто безумное и бесшабашное, и когда я медлю, Джек снова произносит свое волшебное заклинание:

– Как далеко ты зайдешь?

Спустившись на первый этаж, он распахивает парадную дверь.