Одна маленькая ошибка - Смит Дэнди

Теперь я знаю, что нужно делать.

Глава тридцать девятая

Шестьдесят седьмой день после исчезновения

Элоди Фрей

Сначала я приладила на лестнице целых четыре гвоздя, поставив их острием вверх, но потом решила, что так будет слишком заметно, и оставила всего пару. Надеюсь, этого хватит. Уж не знаю, что Джек со мной сделает, когда поймет, что я решилась его искалечить ради возможности выбраться на свободу. Я сто раз прошлась по лестнице, пытаясь подобрать максимально удачное место для гвоздей, чтобы Джек точно наступил на них, когда будет спускаться. Непростая выдалась задачка, учитывая, что нога у него крупнее моей, а походка разительно отличается, но, потратив несколько часов на изыскания, я уверена, что разместила гвозди как надо, поскольку регулярно вижу, как Джек ходит по этой лестнице. Если он не наступит на гвозди в этот раз и ничего не заметит, просто попробую другие точки.

В комнате снова царит порядок, насколько у меня получилось его навести. Два ящика в комоде сломаны, но я постаралась приладить их на место. Обнаружив разгром, Джек может забеспокоиться, а значит, будет внимательно смотреть под ноги. Если я хочу, чтобы ловушка сработала, нельзя давать ему ни малейших поводов для тревоги.

Джек никогда не отсутствует дольше пяти дней. А с момента его последнего визита в подвал прошло уже четыре, следовательно, он может появиться в любую минуту. Так что я достаю «Нокию» из тайника под матрасом и прячу под резинкой шорт, которые по-прежнему ношу. Если – когда – я смогу сбежать, телефон останется при мне. Как бы меня ни раздражало присутствие Джека, внутри все равно ворочается ледяной ком: а если с ним что‐то случилось? Сердечный приступ, автокатастрофа, упал и сломал себе что‐нибудь… Очень странное чувство – одновременно желать кому‐то мучительной смерти и при этом целиком зависеть от его здоровья.

Наверху раздается щелчок замка, и я подскакиваю, напоследок аккуратно поправив пояс в том месте, где под резинкой прячется «Нокия». Джек, как обычно, открывает дверь, чтобы войти, и сразу же закрывает ее за собой, прежде чем спуститься по лестнице. Однако я не слышу, чтобы звякнули убираемые в карман ключи, а значит, он по-прежнему держит их в руке. Зато я отлично слышу Шельму: громкое мяуканье свидетельствует о том, что Джек привез кошку. А потом я вижу переноску – с немалым удивлением, потому как не думала, что Джек и впрямь отправится ловить мою питомицу.

Затаив дыхание, я наблюдаю, как он спускается по лестнице, пропустив первый гвоздь, дожидающийся на второй ступеньке. К моей вящей радости, на Джеке кеды; это хорошо, потому что подошва у них в разы тоньше, чем у ботинок. Он шагает уверенно, кеды мерно шлепают по ступеням. Украдкой взглянув на второй гвоздь, мою последнюю надежду, я мигом поднимаю голову и смотрю Джеку в глаза. Он улыбается – и, отвлекшись, не замечает гвоздь. И наступает на него со всего размаху. Прямо магия какая‐то: гвоздь исчезает у него под кедом, уходит прямо внутрь… Джек так орет, что я зажимаю уши. Кошачья переноска с грохотом катится по ступеням и приземляется в самом низу вверх тормашками. Джек отдергивает пострадавшую ногу слишком быстро, теряя при этом равновесие, и падает следом.

Раздается тошнотворный хруст, Джек ударяется головой о плитку и замирает, распластавшись на полу.

Бежать, бежать!

Я бросаюсь вперед, на долю секунды задерживаюсь, не сразу решившись перепрыгнуть через тело, и кое‐как взбегаю по лестнице. Ключи обнаруживаются на ступенях, и у меня чуть ноги не подгибаются от облегчения. Подхватив связку, я несусь вверх и дрожащими пальцами сую ключ в скважину. Замок охотно щелкает, и я распахиваю дверь.

А потом, услышав надрывный кошачий вой, разворачиваюсь.

Шельма!

Твою ж мать. Твою ж мать!

Я смотрю на Джека: он все еще лежит без сознания.

«Разозлишь меня еще раз – и я ее удавлю».

Нельзя оставлять кошку тут.

Мне сразу представляется, как Джек берет ее за шкирку, хватает нож и начинает раз за разом вонзать его в пятнистое тельце. Нельзя ее оставлять. Нельзя.

Торопливо спустившись, я наклоняюсь, чтобы забрать переноску. Шельма воет, мечется в своем узилище. Я оглядываюсь на Джека. Мне не видно его лица, но зато видно, как белый кед постепенно становится красным. Я представляю, как гвоздь пропарывает кожу, втыкается в мышцы и сухожилия, и к горлу подкатывает желчь. Шельма шипит, заставляя меня вернуться к реальности. Подхватив переноску, я устремляюсь обратно к лестнице.

И тут же падаю лицом вперед, едва успев отвернуться, чтобы не сломать нос. Воздух из легких выбивает, и я охаю, судорожно пытаясь вдохнуть. Переноска вылетает из рук и снова скатывается по ступеням. Шипение сменяется воем. Чужие пальцы, поймавшие меня за лодыжку, сжимаются крепче. Меня тянут обратно, а ухватиться совершенно не за что.

А потом под коленями оказывается ледяная плитка, а острая грань последней ступени больно врезается в живот – Джек прижимает меня к полу ногой.

«Нокия» вылетела из-за резинки шорт и валяется на ступеньку выше меня. Я тянусь забрать ее, но Джек успевает раньше. Он подхватывает телефон и разбивает его о перила. Я кричу, умоляя его остановиться, силюсь забраться вверх по ступенькам, вырваться отсюда…

Яркий свет, бьющий сквозь открытую дверь, служит нам прожектором, но сегодня главная звезда на сцене – Джек. Он переворачивает меня на спину и волочет по полу, а затем усаживается сверху и, ослепленный яростью, хватает за горло и начинает душить. На этот раз уже по-настоящему. Шельма верещит. Глаза у Джека выпучены.

– Сука ты чертова, – рычит он, брызгая слюной. Капли попадают мне в глаза, и я отчаянно пытаюсь их сморгнуть.

Впиваюсь ногтями ему в руки, но он лишь крепче сжимает пальцы, не давая мне вздохнуть. Я сопротивляюсь, и Джек, все еще держа меня за горло, дергает, поднимая над полом, а затем с силой впечатывает в него. В затылке разливается резкая боль.

Я хриплю и задыхаюсь, перед глазами все плывет, воздух в легких давно закончился, а Джек орет, что я «чертова сука, чертова, чертова сука». Я хочу попросить его отпустить меня, простить, но лишь бессильно открываю рот, как выброшенная на берег рыба.

А потом хрустят кости, уж не знаю где, но звук похож на фейерверк, грохочущий где‐то у меня в мозгах. Из глаз текут слезы. Дышать нечем. Совсем нечем, так что я начинаю терять сознание. Спина рефлекторно выгибается, я пытаюсь кричать, но не могу и лишь чувствую, как на губах пузырится слюна. Джек стискивает мне горло сильнее.

Его глаза, налитые кровью, полны такой ненависти, что мы оба понимаем: я обречена, потому что он пойдет до конца.

Глава сороковая

Сто шестой день после исчезновения

Адалин Арчер

Объявления о твоей пропаже, которые мы развесили по всему городу пару месяцев назад, размокли под дождем и отстали от фонарных столбов и стен, так что мы собрались кучкой – я, Итан, мои мама с папой, Кэтрин и Джек, – закутались потеплее в пальто, замотались шарфами, чтобы не промерзнуть на стылом ноябрьском ветру, и отправились расклеивать свежую партию плакатов.

Поскольку твое тело до сих пор не нашли, полиция смогла предъявить Дэвиду обвинение в одном лишь похищении. Правда, все считают его единственным виновным. Все, кроме меня. Однако я практически никому не говорила про свои соображения насчет Джека; рассказывать маме с папой про эту теорию – только лишний раз их расстраивать.

Потратив на расклейку целый час, мы отправились в кафешку в центре города, чтобы восполнить силы чашкой кофе с пирожным.

– Да, Кэтрин, – начала я, – у вас же день рождения на следующей неделе, как будем отмечать?

– Я думала в этом году обойтись без праздника.

Видимо, решение было вызвано твоей пропажей и тем ореолом печали, который окружал наших родителей с тех пор, как полиция нашла твою окровавленную пижаму.

– А мне кажется, нам всем не помешает какой‐нибудь повод отвлечься и подумать о приятном, – заявила я задорным тоном ведущей какой‐нибудь детской передачки. – Надо устроить небольшие семейные посиделки.