Вечный зов. Том I - Иванов Анатолий Степанович

Оторвавшись от забора, Семён двинулся к Юрию. Тот шевельнулся, стал поудобнее на всякий случай.

— Я это, Семён. Не бойся…

— Хо! — радостно воскликнул Юрий. — А ты что тут делаешь?

— Так, отдыхаю…

— А я думаю: что за тип забор секретаря райкома партии товарища Кружилина обтирает? Сперва думал: телёнок, может, или собака. Нет, гляжу, человек.

— Ты, смотрю, не робкий.

Юрий был в сапогах, брюки заправлены чуть навыпуск, лёгкая тужурка расстёгнута. От него попахивало одеколоном. Семёну было странно, что Юрий наконец-то никуда не спешит, стоит и спокойно разговаривает.

— Куда же ты направился? — спросил Семён.

— Да так… — усмехнулся Юрий. — Ундина там одна проживает. Роскошная, чёрт побери. Особенно когда волосы распустит. Ух! — мотнул он даже головой, что-то, видно, вспомнив. — Прямо утонуть можно в этих волосах. Нырнуть, понимаешь, и задохнуться.

Он шагнул чуть в сторону, в полосу падающего из окна электрического света, глянул на часы.

— Заболтался я с тобой! — воскликнул он, заторопился. — А она, ведьма волосатая, точность любит. Слушай, а может, и ты со мной? У неё подруга есть.

— Нет, Юрка. Я тут тоже… жду, понимаешь…

— А-а, ну ясно… Я так и понял… Ладно, побежал. Как-нибудь надо бы встретиться, Семён, поболтать об жизни. Ты заходи как-нибудь к нам. Мы все будем рады — и я, и мать, и отец. Познакомиться надо же, в конце-то концов…

Последние слова он уже выкрикивал, оборачиваясь, на ходу. И побежал, навёрстывая упущенное время, исчез в темноте. «Легко вроде живёт мой братец», — подумал Семён, однако без осуждения и без неприязни, как-то равнодушно.

Семён вернулся к забору, сел на старое место, раздумывая, что же делать — уйти или дождаться Веру? И пока раздумывал, окно на втором этаже погасло. На улице сразу стало ещё темнее. «Так… так… так… — вдруг тревожно, с туповатой болью, застучало в голове. — Интересно, одна Верка выйдет из райкома или с провожатым?»

Скрипнула входная райкомовская дверь, на высоком деревянном крыльце с перилами, которое находилось от Семёна прямо через дорогу, кто-то в нерешительности топтался.

— Яков Николаевич? — вполголоса позвала Вера.

«Ага, ага… — ещё сильнее застучало в голове у Семёна. — Ну вот! Ну вот…»

Мимо райкомовского палисадника кто-то быстро прошагал, почти пробежал. И одновременно застучали вниз по ступенькам крыльца Верины каблучки.

— А я думала, вы уже ждёте, — сказала она суховато. — После моего звонка полчаса прошло.

— Извини, Вера, — послышался голос Алейникова. — Когда ты позвонила, у меня одно срочное дело было. Но всё-таки я успел его закончить. И вот… Видишь, я бежал, как мальчишка.

— Я уж не знала, что делать — идти домой или в райкоме ночевать. Идёмте. Столько сегодня работы было…

И они, переговариваясь вполголоса, ушли.

Семён задумчиво глядел в ту сторону, где затихли голоса Веры и Алейникова. Странно — он чувствовал себя легко и свободно, так же легко, как в тот вечер, когда они договорились с Верой отложить свадьбу до окончания войны.

К Вере Семён не испытывал ни ненависти, ни презрения. Все чувства, которыми он когда-то был полон, заглохли, умерли, будто их выдуло и унесло, как выдувает ветерком из потухшего костра последние струйки дыма. Семён стал веселее и жизнерадостнее, часто, сидя в кабине трактора, что-нибудь мурлыкал под нос. Веру он иногда встречал по дороге с работы или на работу, видел иногда, выходя во двор, её платок за плетнём, разгораживающим их усадьбы. Он махал ей рукой, весело говорил:

— Привет, привет, Верка…

И проходил мимо или скрывался в доме.

Сперва Вера улыбалась в ответ и тоже махала рукой, потом заметила, видимо, в поведении Семёна что-то необычное, насторожилась, в её продолговатых глазах появилась тревога.

— Семён… Сёма? — пыталась она остановить его несколько раз.

— Некогда, Вера… — бросал он, не останавливаясь.

В тот день, когда Колька, ворвавшись с улицы в дом, сообщил, что Андрейка Савельев убежал на фронт, а Димка кинулся на станцию в надежде перехватить ещё беглеца, Вера тоже заспешила на вокзал.

Её появление на станции вызвало раздражение Семёна.

— Что тебе? — почти грубо крикнул он.

— Ничего… Помочь хочу поискать…

— А-а, найдёшь его теперь…

Они облазили станцию, обшарили вагоны всех составов вдоль и поперёк, осмотрели разгрузочные площадки, заглядывая за каждый ящик, за каждый штабель кирпичей, бумажных мешков с цементом, тёса. И, уставшие, присели отдохнуть в полупустом здании вокзальчика на почерневшую, до лоска заглаженную деревянную скамью.

— Шустрый малый оказался, — проговорил, журавлём расхаживающий тут же, по вокзальчику, милиционер Аникей Елизаров. — От тоже мне сопляк… Ничего, от милиции не уйдёт.

И, сильно вытянув шею из просторного воротника гимнастёрки, пошёл на перрон.

Вера и Семён сидели на скамье рядом, Семён был хмур.

— Сём… — осторожно сказала Вера, стащила с головы косынку и завернула в неё ладони, чтобы не было видно, как дрожат пальцы. — Я знаю, ты злишься, что Алейников этот… Я-то при чём тут?

— Нашла время! — воскликнул Семён раздражённо.

— Да как мне его найти… более подходящее-то, коли ты всё бегаешь от меня?

— Ладно, хватит! — резко проговорил Семён и встал, но Вера уцепилась за него, повисла на плече. — Да ты что! Люди же всё-таки…

— Пускай люди… Я не отпущу тебя, Сёма… Я расскажу, мне надо рассказать.

— Хорошо, — как-то тихо и зловеще произнёс Семён. — Рассказывай. Давно обещала.

Они опять сели. Вера мяла и теребила в руках косынку, будто хотела разодрать её на клочья.

— Ну… приходил к нам Алейников, сватался… Я-то разве виновата, Сёмушка? Он давно, оказывается, на меня… Сперва-то как было? Столкнёмся где в райкоме — он аж обожгёт меня глазищами из-под своих мохнатых бровей. Потом в мою комнатушку повадился. Зайдёт и стоит молчком возле окошка. Меня всю обдирает: чего, думаю, надо? И вот — домой заявился. У меня сердце заледенело…

Вера говорила, глотая обрывки слов, на Семёна не глядела. Щёки и уши её горели пунцовым пламенем.

— Ну а дальше… как у вас? — спросил он, смотря на эти пылающие уши.

— Вот именно — как и что дальше? Сказать ему прямо в лицо — ты, мол, что, сдурел, ты же старик почти? Так сказать, да?

— Ну, хоть и так.

— Я боюсь, Сёма… — И она вздохнула. — Ей-богу, боюсь. Ведь кто он, Алейников этот? Я помню, как он тогда из Михайловки твоего дядю Ивана увёз, как отца Маньки Огородниковой забирал… Я всё помню. И когда… когда он провожает меня с работы, я иду ни живая ни мёртвая.

— А-а, значит, встречаетесь всё же?!

— Ага, — просто сказала Вера. — Он, случается, провожает меня, когда я допоздна на работе задержусь. Он будто чует, что я задерживаюсь. И ждёт на улице. В райком-то стесняется заходить.

— Ждёт… И о чём вы говорите, когда он тебя провожает?

— А ни о чём. Он молчит, и я молчу. Так и идём.

— Ну а… знает он, что мы с тобой… Про меня он знает?

— Знает… Я как-то сказала: «У меня парень есть, жениться мы собираемся».

— А он?

— А он молчит, Сёма.

— Странный, однако, жених к тебе посватался, — насмешливо сказал Семён.

— Чудной он, это верно. Я же говорила тебе, смехота одна с его сватовством. Вот так и тянется эта тягомотина. А я будто в паутину какую попала.

— И как всё-таки ты надеешься выпутаться из неё? — с любопытством спросил Семён.

— Да никак… Он сам скоро отстанет. Я чувствую, что ему всё больше и больше неловко со мной. Да и какая я ему пара? Что он, не понимает? А ты сразу от меня в сторону… Да как ты мог подумать, что я на какого-то старика тебя променяю?

— Допустим, всё это так, — помолчав, проговорил Семён. — Ну-ка, погляди мне в глаза…

Вера подняла голову. Краска с её щёк и ушей сошла. На Семёна она поглядела ясным, чуть только удивлённым взглядом.