Под горой Метелихой (Роман) - Нечаев Евгений Павлович
Председатели колхозов ждали Скуратова до обеда. Не дождались. Первым поднялся Хурмат, плюнул у двери, выругался по-своему. Через час еще двое ушли. Андрон мял в руках шапку, — ему нельзя было уходить, а там у Нефеда молотят, во второй бригаде на гречу должны бы выйти, на Длинном паю озимь сеять. И только Илья Ильич почитывал себе газетку, потом предложил Вадиму Петровичу сыграть в поддавки. Тот отмахнулся. А Антон Скуратов бушевал в это время в бригаде Нефеда Артамонова:
— Кто разрешил? Что-о?! Молчать! Мало вас тут пораскулачивали, мало пересажали. Вот когда она отрыгнулась, крутиковская закваска! Всё вижу, всё понимаю! Не выйдет!
Это и было «внушение» по-скуратовски. Нефед ничего не отвечал. Слушал, переминаясь с ноги на ногу, стоя возле, запыленного «козлика», смотрел из-под выгоревших рыжеватых бровей на Антона не то с сожалением, не то с плохо скрытой издевкой. Потом выразительно высморкался и, повернувшись, направился к молотилке. Парнишка-погонщик прищелкнул ременным кнутом, лошади тронулись по кругу, вытянув шеи и покачивая в такт шагам костистыми головами, а Нефед, так и не обмолвившись словом, уже подавал снопы в барабан машины.
Оресту Ордынскому всё это показалось верхом мужицкой наглости. Он хотел сказать об этом Антону, но вовремя остановился: в прямоугольном зеркальце, укрепленном у лобового стекла автомобиля, ему было видно лицо шофёра. Парень ухмылялся.
Проезжая через деревню, Антон велел остановиться возле колхозного сада. За тыном, пригибая к земле раскидистые ветви яблонь, рдели крупные яблоки. Шафран, анис, полосатая рассыпчатая китайка, гроздьями свешивались налитые медовки. Скуратов выразительно крякнул.
Шофёр остановился, откинул спинку заднего сиденья, в руках у него оказалась вместительная корзина. Побежал вдоль тына к воротам сада, но вскоре вернулся с пустой корзиной и в сопровождении высокого старика в парусиновой шляпе.
— Я есть, э-э-э, работник, э-э-э, этот плантация, — представился дед, приподнимая старенькую шляпу. — Если уважаемый товарищи, э-э-э, хочет покушать — пошалуста. Корзина нельзя.
— Я — Скуратов, — нехотя выдавил Антон. Но ожидаемого впечатления на странного старика это не произвело.
— Если покушать — пошалуста, — повторил он и еще раз приподнял шляпу. — Корзина никому нельзя. Нет.
«Уму непостижимо!» — недоуменно пожимал плечами Орест, когда машина огибала озеро. Антон клокотал. Шофёр язвительно улыбался.
Вот и Большая Гора. Возле деревянного домика конторы МТС — коновязь. Несколько неоседланных вислобрюхих лошадок машут хвостами, отпугивая слепней. Никто не выбежал на крыльцо. Лопоухий щенок тявкнул было испуганно и тут же пригнул к земле глупую морду, перевернулся на спину, бесстыдно выставив голое пузо. В сторонке путано и торопливо пробормотал что-то индюк. Надменно закинув утяжеленную красными пузырями голову, важная птица не торопясь проследовала через дорогу.
— Сидите? Бездельничаете?! — с ходу обрушился Антон на Карпа и Калюжного, швырнув на скамейку портфель-бочонок. — Нет, дорогие мои товарищи, не выйдет! Не пройдет, говорю!
Орест наблюдал за выражением лиц собравшихся. Андрона он видел впервые и мысленно содрогнулся, представив себе встречу с этим мужиком с глазу на глаз в недобром месте. Пылкое воображение и безудержная фантазия зачахшего на корню поэта влекли его дальше, рисовали картины одну страшнее другой. Ночь, дремучее чернолесье, мост. Машина напоролась передними скатами на плаху с гвоздями. Лес курчавится от разбойного посвиста. Две огромные волосатые ручищи просунулись в выдавленные целлулоидные оконца «козлика». Одна ухватила Антона, вторая шарит по заднему сиденью. Антон извивается, как стерлядь: «Заявляю принципиально: я — против!»
Шофёр ядовито ухмыляется. В руках у него пустая корзина.
Орест покрутил головой, проморгался. Выхватил ручку-самописку, чтобы не упустить редкостную литературную находку. Пригодится в романе.
Антон всё еще бушевал за столом директора. Карп и Семен Калюжный молчали. Председатели сидели с каменными лицами, Андрон тискал шапку. Только Илья Ильич украдкой позевывал: «Красный восток» докашивает последние гектары овса, переходящее знамя останется у него и на осень. Надо уметь.
Наконец Антон выдохся. Густо и авторитетно прокашлялся, сел за стол, широко расставив локти. Орест приготовился записывать.
— Теперь давайте конкретно, по существу, — говорил Антон, нахмурясь и постукивая ребром ладони по краю стола. — Районный комитет партии и я лично надеемся, что этот политический вывих в мозгах оторвавшихся от жизни руководителей встретит единодушный и стопроцентный отпор, А вас, товарищ Савельев, категорически и принципиально ставлю в известность: в двадцать четыре часа изъять всё, что незаконно присвоено колхозниками. Мы не позволим расхищать народное достояние!
— А колхозники што — не народ? — по-медвежьи поворачиваясь в сторону Скуратова, спросил Андрон.
— Принципиально не возражаю. Но я говорю: незаконно! Мы не имеем соответствующих указаний.
— Стало быть, лучше под снег бы ушло? — Андрон усмехнулся. Это взорвало Скуратова. Дряблые щеки его побагровели, тугой воротник врезался в шею.
— Снимали и будем снимать! С позором! — выкрикнул он, вскакивая.
Андрон встал, подошел к столу. Орест спрятал ручку.
— Я не глухой, слышу, — начал Андрон, закипая злобой. — Много ты тут наговорил, я тебе не мешал. А теперь ты послушай. Изымать у колхозников то, что сам я им отдал, не буду. Поезжай и возьми. А допрежь того собери матерей да жен, спроси у них: как, мол, это вы, товарищи женщины, без отцов да мужей зиму перебедовали после засухи да градобоя? Где семян на сев раздобыли? Хорош ли у вас урожай? Сколько сдали в казну и еще сколько свезете? По моим, мол, записям будто и лишнего у вас посевов-то получается, я ведь ссуды-то выписал вам всего-навсего шестьдесят пудов! Поезжай!
Андрон посмотрел на Калюжного. Тот мигнул. Орест перехватил этот взгляд.
— И вот еще что не забудь, — продолжал Андрон, возвращаясь на место. — Непременно скажи и про то, как ты хлебушко наш гноишь в дырявых лабазах, как лежит он у тебя под дождем в затоне. А теперь сымай меня за десятый сноп. Не больно страшно. Не ушибусь. Мне ведь падать-то не шибко высоко. А земля, она к пахарю завсегда пуховой периной обернется. Ты будешь падать — подстилку ищи.
Антон дышал ртом, правая щека у него дергалась.
День и еще два дня ждал Пашаня Антона Скуратова, а того всё не было. Лежал он больным у себя дома, — сердце не выдержало. А у Пашани всё приготовлено: в отдельном садке с подкормкой томились три добрые рыбины, каждая фунтов на пять. Садок был затоплен у вехи в начале переката, чуть пониже того места, где на мертвом якоре бился в струе окрашенный ярким суриком железный бочонок. С берега— как ни смотри — этого бочонка никто не увидит: он под водой, а напротив — у острова — еще такой же. Здесь-то и ставил Пашаня свою изуверскую снасть: на закате солнца перегораживал всю реку поперечным продольником с отточенными тройными крючками без наживки.
В июле и в августе стерлядь «играет». Рыба эта любит быстрину на неглубоком месте. Крючки поставлены часто на лесках различной длины, и у каждого — пробка. Поэтому крючки не лежат на дне, а тоже «играют» в струе, когтистой кошачьей лапой хватают рыбину за крутые бока, вонзаются в белую мякоть брюха.
Через верного человека Пашаня сбывал улов в городе. В конце недели, чаще всего перед вечером, у землянки бакенщика появлялся одноглазый татарин в лохмотьях — сухой и костистый. Сбрасывал с плеч берестяной короб с лесными ягодами на донышке или с десятком грибов-подберезовиков.
— Исян-ме, дускаим? — несмотря на преклонные годы, бодро приветствовал он хозяина землянки. — Халь да ничик? [2]
Пашаня бурчал в ответ нечто нечленораздельное. Так и встречались они — в недалеком прошлом гроза всей округи неуловимый конокрад Гарифулла (ныне сторож аптечного склада) и озлобленный на всех и на всё, трижды судимый Пашаня. Молча варили похлебку, распивали бутылку самогона. Затем Пашаня без слов забирал брошенный у порога короб, спускался с ним в лодку, отъезжал к садку. С тупой жестокостью, точно рассчитанным ударом по затылочному щитку глушил пятнистых щук и плоских унылых лещей. Для «особых» заказчиков завертывал в лопух пару стерлядок. Всё ото укрывал травой, сверху нетолстым слоем разравнивал малину или черемуху. Туда же бросал несколько штук грибов.
Похожие книги на "Под горой Метелихой (Роман)", Нечаев Евгений Павлович
Нечаев Евгений Павлович читать все книги автора по порядку
Нечаев Евгений Павлович - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.