Том 2. Белая гвардия - Булгаков Михаил Афанасьевич
Алеша, разве это народ! Ведь это бандиты. Профессиональный союз цареубийц. — Любимый булгаковский прием: разбрасывать свои важные мысли по персонажам. В данном случае Мышлаевский продолжает убиваться мыслью о собственном народе, но расширяя уже свое видение трагедии России до высшего сословия… Речь конкретно идет об убийствах Петра III, Павла I и Александра II, отменившего крепостное право. Булгаков акцентирует внимание именно на «симпатичном» императоре, давшем народу волю, и получившему в ответ бомбу… В связи с этим хотелось бы привести отрывок из воспоминаний писателя Августа Явича о его споре с Булгаковым именно на исторические темы, и в частности о тиранах.
«— Какой тиран не совершал преступлений! — подкинул снова Булгаков.
И я опять клюнул на приманку.
— Никогда не поставил бы Наполеона при всех его преступлениях в ряду тиранов, таких как Иван Грозный… Вспомните его кровавый синодик. И так же бил земные поклоны, стирая кожу со лба и натирая мозоли на коленях…
— Не слишком ли густо, — сказал Булгаков. — Преступник, злодей, безумец, спору нет, а все же утвердил самодержавие и российскую государственность…
— И обескровил Русь, подготовил Смутное время…
— И не дал растерзать Русь шакалам на мелкие княжеские вотчины»
(Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 158–159). Спор этот происходил в 1920-е гг., когда новое «самодержавие» еще не утвердилось в советской Руси.
Пороть их надо, негодяев, Алеша! — В первой редакции в ответ Алексей говорит: «Вот Достоевский это и видел и сказал: „Россия — страна деревянная, нищая и опасная, а честь русскому человеку только лишнее бремя!“» И далее: «Шервинский. На Руси возможно только одно. Вот правильно сказано: вера православная, а власть самодержавная».
Пустое, мрачное помещение. Надпись: «Штаб 1-й кинной дивизии». Штандарт голубой с желтым. — В первой редакции картина начинается иначе, она показана как сон Алексея Турбина. Причем сон кошмарный. Сцену затягивает туман. Халат на стене внезапно раскрывается, и из него выходит Кошмар. Он начинает глумиться над Алексеем, пересказывая ему все, что говорилось в квартире Турбиных: «Голым профилем на ежа не сядешь. Святая Русь страна деревянная… <…> (Душит Алексея.) Я к вам, Алексей Васильевич, с поклоном от Федора Михайловича Достоевского. Я бы его, ха, ха… повесил бы… Игривы Брейтмана остроты, а где же сенегальцев роты. Скажу вам по секрету, уважаемый Алексей Васильевич, не будет никаких сенегальцев… <…> А союзники — сволочь…» Затем Кошмар предсказывает Алексею «очень нехорошие вещи», предлагает снять погоны. Когда же Алексей во сне из последних сил кричит, что не верит ему, что он миф, — взъяренный Кошмар свистит пронзительно и говорит: «Ах, все-таки миф? Ну, я вам сейчас покажу, какой это миф». И затем стены Турбинской квартиры исчезают. Из-под полу выходит какая-то бочка, ларь и стол. И выступает из мрака пустое помещение… Кошмар проваливается, исчезает Алексей… И на сцене появляются петлюровцы…
Це я, Франько… — Во второй редакции этому предшествует:
«Голос (за окном кричит отчаянно). Що вы, Панове! За що? За що? (Визг.)
Галаньба (за сценой). Я тебя, жидовская морда… Я тебе… (Визг, выстрел.)».
…«Якись жиды, пан сотник, мимо мосту по льду дали ходу из Слободки». — Одна из важнейших сцен с пытками и убийством еврея, которой автор придавал большое значение и которую отчаянно отстаивал перед театром и цензурой, все-таки в последний момент была выброшена из пьесы. Мы приводим эту сцену по первой редакции:
«Галаньба. Аа… Добро пожаловать.
Гайдамак. Двоих, пан сотник, подстрелили, а этого удалось взять живьем, согласно приказа.
Еврей. Пан сотник!
Галаньба. Ты не кричи. Не кричи.
Еврей. Пан старшина! Що вы хочете зробыть со мною?
Галаньба. Що треба, то и зробым. (Пауза.) Ты чего шел по льду?
Еврей. Що б мне лопнули глаза, що б я не побачив бильше солнца, я шел повидать детей в городу. Пан сотник, в мене дити малы в городу.
Болботун. Через мост треба ходить до детей! Через мост!
Еврей. Пан генерал! Ясновельможный пан! На мосту варта, ваши хлопцы. Они гарны хлопцы, тильки жидов не любять. Боны меня уже билы утром и через мост не пустили.
Болботун. Ну, видно, мало тебя били.
Еврей. Пан полковник шутит. Веселый пан полковник, дай ему Бог здоровья.
Болтун. Я? Я — веселый. Ты нас не бойся. Мы жидов любимо, любимо.
Слабо слышна гармоника.
Ты перекрестись, перекрестись.
Еврей (крестится). Я перекрещусь с удовольствием. (Крестится.)
Смех.
Гайдамак. Испугался жид.
Болботун. А ну кричи: „Хай живе вильна Вкраина!“
Еврей. Хай живе вильна Вкраина!
Хохот.
Галаньба. Ты патриот Вкраины?
Молчание. Галаньба внезапно ударяет еврея шомполом.
Обыщите его, хлопцы.
Еврей. Пане…
Галаньба. Зачем шел в город?
Еврей. Клянусь, к детям.
Галаньба. Ты знаешь, кто ты? Ты шпион!
Болботун. Правильно.
Еврей. Клянусь — нет!
Галаньба. Сознавайся, что робыл у нас в тылу?
Еврей. Ничего. Ничего, пане сотник, я портной, здесь в слободке живу, в мене здесь старуха мать…
Болботун. Здесь у него мать, в городе дети. Весь земной шар занял.
Галаньба. Ну, я вижу, с тобой не сговоришь. Хлопец, открой фонарь, подержите его за руки. (Жжет лицо.)
Еврей. Пане… Пане… Бойтесь Бога… Що вы робыте? Я не могу больше! Не могу! Пощадите!
Галаньба. Сознаешься, сволочь?
Еврей. Сознаюсь.
Галаньба. Шпион?
Еврей. Да. Да. (Пауза.) Нет. Нет. Не сознаюсь. Я ни в чем не сознаюсь. Це я от боли. Панове, у меня дети, жена… Я портной. Пустите! Пустите!
Галаньба. Ах, тебе мало? Хлопцы, руку, руку ему держите.
Еврей. Убейте меня лучше. Сознаюсь. Убейте!
Галаньба. Що робыл в тылу?
Еврей. Хлопчик родненький, миленький, отставь фонарь. Я все скажу. Шпион я. Да. Да. О, мой Бог!
Галаньба. Коммунист?
Еврей. Коммунист.
Болботун. Жида не коммуниста не бывае на свете. Як жид — коммунист.
Еврей. Нет! Нет! Что мне сказать, пане? Що мне сказать? Тильки не мучьте. Не мучьте. Злодеи! Злодеи! Злодеи! (В исступлении вырывается, бросается в окно.) Я не шпион!
Галаньба. Тримай его, хлопцы! Держи!
Гайдамаки. В прорубь выскочит.
Галаньба стреляет еврею в спину.
Еврей (падая.) Будьте вы про…
Болботун. Эх, жаль. Эх, жаль.
Галаньба. Держать нужно было.
Гайдамак. Легкою смертью помер, собака.
Грабят тело».
После отъезда петлюровцев внезапно появляется Кошмар и спрашивает Алексея: «Видал?» Алексей в исступлении кричит: «Помогите! Помогите!» — и просыпается.
И когда по белой лестнице Поведут нас в синий край… — По поводу этой песни и всего эпизода Булгаков высказался (запись П. С. Попова) так: «Слова Турбина перед тем, как подняться на лестницу: „И когда по белой лестнице поведут нас в светлый край… Серьезно и весьма. Весьма серьезно. Застава бы не засыпалась…“
Первые слова взяты из пошлой песенки Вертинского, которая пелась юнкерами. Мне важно было, чтобы юнкера пели совершенно неподходящие вещи…» (ОР РГБ, ф. 218, № 1269, ед. хр. 6, л. 2, 6).
…на Дону, вы встретите то же самое… тех же генералов и ту же штабную ораву… Они вас заставят драться с собственным народом… белому движению… конец… Народ не с нами. Он против нас. — Ни в первой редакции пьесы, ни во второй этого текста нет, он присутствует только в третьей редакции. Конечно, это было сделано Булгаковым только во имя спасения пьесы. Но именно этот текст и некоторые другие вставки позволили Сталину заявить, что пьеса «Дни Турбиных» дает «больше пользы, чем вреда…» и что она «есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма». И добавить: «Конечно, автор ни в какой мере „не повинен“ в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?» (Сталин И. В. Соч. М., 1946. Т. 11. С. 326–329).
Похожие книги на "Том 2. Белая гвардия", Булгаков Михаил Афанасьевич
Булгаков Михаил Афанасьевич читать все книги автора по порядку
Булгаков Михаил Афанасьевич - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.