К своей звезде - Пинчук Аркадий Федорович

– Грипп, наверное, – бодро пророкотал бас и повесил трубку.

«Болеет…» Совсем непредвиденный поворот. «Нина болеет». Ему, здоровому человеку, как-то и в голову не приходило, что Нина может болеть. «Грипп, простуда?..» Впервые подумалось, что, может, она уже не раз болела, звала его в горячечном бреду, а он не слышал, даже мыслей таких не допускал. Утренняя беззаботность уступила место тревожному нетерпению. Надо скорее туда, к Нине, в Ленинград. Свищенко он увидел на улице. Обвешанный обувными коробками, универмаговскими пакетами и свертками, он неуклюже вываливался из такси, подхватывая и вновь роняя рулон с ковровой дорожкой.

– Весь универмаг закупил?

– Как же без гостинцев? И это надо, и то… Скажут, приехал из-за границы и ничего не привез.

– А где Шульга? – спросил Ефимов.

– В штабе, наверное.

Ну конечно же, Шульга пошел решать Пашкину судьбу. Самолет на Ленинград будет только завтра. Места уже забронированы. И тут, как ни напрягайся, выше головы не прыгнешь. Ефимов взял такси и покатил к букинисту. В гостиницу вернулся с увесистой пачкой одинаково переплетенных книг – годовой комплект «Нивы» за 1912 год. Он не без радости предвкушал, с каким интересом проведет остаток дня. Но его планам не суждено было сбыться. Вскоре прибежал вспотевший Шульга и по-командирски кратко распорядился:

– Всем сбор. Через час за нами придет машина. Летим военным транспортником. Посадка прямо на нашем аэродроме.

Ефимов взял у дежурной по этажу номер домашнего телефона Марианны и позвонил Пашке.

– Вы что, офонарели?! – заорал тот. – Я вообще никуда не полечу! Я в распоряжении отдела кадров!

– Ты уже в распоряжении Шульги, – сказал Ефимов, и Пашка надолго замолчал. Прокашлялся, вздохнул. – Не идиот я, а? – спросил он. – Расчувствовался, напросился. А теперь куда бедному хрыстиянину податься? Ох-хо-хо… Только начала проявляться картина моего счастья и все, салям алейкум. Ладно, гут, через час буду. До свидания.

– Через пятьдесят минут.

– Успею. Как говорит Свищенко, це дило не довге.

Ефимов помчался в универмаг. Переступив его порог, понял, что здесь ему Свищенко до вечера не отыскать. В первой же кассе узнал, где находится справочное бюро. Попросил объявить по радио: «Товарищ Свищенко, вас срочно ждут в гостинице». Представил, как всполошится бедный Иван, решил подождать у входа. И точно, Свищенко через минуту после объявления вылетел из универмага с перепуганными глазами, крепко зажимая под мышкой фуражку с голубым околышем. Выслушав Ефимова, облегченно чертыхнулся.

– Думав, землетрус!

В герметической кабине грузового транспортника, где висели зимние одежды экипажа, хранились ЗИПы, приборы, где ядовито-зеленая обивка говорила о неприспособленности самолета для пассажирских перевозок, Паша Голубое развалился на стеганых чехлах и по секрету рассказывал Ефимову свой хитроумный план.

– Угол я сниму в поселке, в какой-нибудь самой зачуханной хате, чтоб все удобства были за сараем, чтоб ни воды, ни газа. И приглашу в гости Таньку. Квартиры, скажу, нет и не ожидается в обозримом будущем. Она, конечно, к командиру побежит. А Шульга что ей скажет? Надо ждать. Я буду давить со страшной силой: не могу больше один, измучился без семьи, переезжай. Она, конечно, будет цепляться за свою квартиру, за город. Хитрить будет, уговаривать. А я останусь твердый, как скала. Если тебе квартира дороже, чем муж, скажу, можешь там оставаться, мне такая жена не нужна. Развод.

– А если не станет цепляться? Скажет, хорошо, переезжаю. И переедет.

– Думал, – твердо сказал Пашка. – Такой вариант я не исключаю. Если переедет, значит какой-то зверь в лесу дал дуба. Значит, Танька стала другой. Люди меняются под грузом обстоятельств. Могла и она перемениться. Тогда все. Наступаю на горло собственной песне и становлюсь добропорядочным семьянином. Ухожу из большого спорта и начинаю делать военную карьеру. Все-таки на звено аттестован. Конечно, Марианну жаль. Но она понятливая. Сама сказала: ничего не обещай, будешь мучиться.

Помолчав, Пашка задумчиво спросил:

– Почему она мне не встретилась до Таньки, а? Никаких проблем, никаких страданий.

– А может, потому и любишь, что через страдания, через проблемы пришел к своей любви.

Пашка хотел что-то ответить, но к ним подошел Шульга.

– Твои наградные дела, – сказал он Ефимову, – заместитель Главкома тормознул. Но не вернул. У него они. Так что еще не все потеряно. Не отчаивайся.

– С меня еще взыскания не сняли, – улыбнулся Ефимов. – О какой награде может идти речь? Отстранен от должности и назначен с понижением. Восстановят – уже будет награда.

– Не знаю, – буркнул Шульга, – у богатого телята, у бедного ребята. Восстановить мы тебя сами восстановим. Побудешь у меня замом, а потом и на эскадрилью. Мне предлагают должность инспектора в штабе ВВС округа. Через год, говорят, освободится. Замену вот только подготовить надо. А ты, как тот волк, все в лес смотришь.

– Во замена, Игорь Олегович, – Ефимов хлопнул по спине Пашку Голубова. – Классный летчик с боевым опытом. Орден опять же на груди. Звание вышло.

– Ты что? – засмущался Пашка. – Я и звеном еще не командовал. Не, это ни к чему.

– Видите, Игорь Олегович, скромный к тому же.

– Скромный, – покосился Шульга на Голубова, – пусть сперва в своем гареме порядок наведет.

В салон вышел из пилотской кабины штурман.

– Погодка там у вас, – сказал он недовольно, – как бы не пришлось садиться у черта на куличках.

– Туман? – спросил Шульга.

– Буран. Нулевая видимость. Есть, правда, надежда, что пронесет. Апрель, называется…

– Это вам не Ташкент, – весело вмешался Свищенко, – это Север.

Все посмотрели на Свищенко с удивлением.

– Чему ты радуешься? – не понял Шульга.

– А что, за Гиндукуш снова не полетим. Где ни сядем – дома будем. Все здоровы, с наградами, почему же не радоваться? Я только сейчас и понял, что живым возвращаюсь. Аэродромов хватит. Не на этом, так на другом сядем.

Оптимизм Свищенко внес веселую разрядку. Заговорили о кознях погоды, поудивлялись размаху своей страны (от плюс тридцати до минус сорока в один и тот же день), стали прикидывать, какой аэродром ближе… Слова Свищенко успокоили и Ефимова. В самом деле, ведь живой летит к Нине. Без ордена, но живой. А в том каньоне все могло случиться. Когда Ефимов, лежа в санчасти, анализировал свой полет за ранеными, еще раз убедился, что поступал правильно и расчетливо на всех этапах. Только одной ошибки не прощал себе: не имел он права оставлять членов экипажа в горах. Не потому, что мог один не долететь, на истребителях все летают в одиночку, он просто не нашел бы себе оправдания, если бы с ребятами случилась беда. И то, что они оба живы, для Ефимова самая лучшая награда. Совесть чиста.

Конечно, орден получить – большой праздник. Для Ефимова он мог стать вдвойне прекрасным – не ждал он наград. Но искренне радовался, что наградили Пашку и Колю. Ведь это их заслуга, что Ефимов раненых вывез. И разбитый вертолет благодаря им эвакуировали из-под носа у душманов. Ордена заслуженные. И Ефимову эту работу зачтут, когда взыскание снимать будут. Так что каждому свое. Какие могут быть обиды?

– Садимся дома, – весело сказал выглянувший из кабины летчик, – синоптики слово сдержали.

Самолет резко пошел на снижение, сделал два доворота. И хотя на землю упала ночь, Ефимов по очертаниям светящихся населенных пунктов узнал посадочный курс.

– Дальний! – весело сказал Шульга, и в кабине у летчиков коротко звякнул звонок.

– Ближний! – засмеялся Свищенко, и звонок повторился.

Самолет прошел точно над приводными станциями и через несколько секунд окунулся в голубоватый свет лежащего на бетонке луча прожектора. Тяжело задрожали крылья, звучно взвыли турбореактивные двигатели.

– Вот теперь уже можно точно сказать – дома!

Дверь самолета распахнулась, борт-техник с грохотом выбросил металлическую стремянку. В салон покатил холодный воздух. И стоило пассажирам высунуться наружу, как по лицам хлестнул острыми кристалликами ледяной ветер. Параллельно земле стремительно неслась снежная взвесь.