— Добре, добре, — закрывая за собой дверь, пообещал дежурный.
Звякнул запираемый замок, зачем в прорезанном в дверях отверстии появилось лицо дежурного.
— Поголодай пока, — иронически проговорил он. — Проголодаться успеешь. Обед уже раздали, а ужин будет только в шесть часов.
— Скотина! — закричал Гунбин и кинулся к дверям, но в отверстии уже никого не было видно. — Какие скоты, — закончил он уже спокойнее. — Что им от меня надо?
Повернувшись к лежащему на нарах человеку, Гунбин некоторое время недоверчиво присматривался к нему, затем потянул незнакомца за ногу:
— Эй, сосед! Хватит спать. Ночью выспишься!
— Не мешай, пожалуйста! — послышалось из-под халата. — Голова болит, бок болит, когда спишь — легче бывает.
— Били, что ли, тебя? — соболезнующе спросил Гунбин.
— Зачем били? Это я бил, — ответил лежащий, откидывая халат, и Гунбин изумленно вскрикнул, увидев перед собой Тимура.
— Сабир?!
На лице Тимура появилось хорошо разыгранное удивление.
— И-и-и! — воскликнул он, — господин?!.
— Т-с-с! — перебил его Гунбин. — Не надо никаких фамилий. Старайся не показывать, что мы знакомы. Как ты сюда попал?
— Бой был. Большой бой был в кишлаке Ренжит, — хвастливым тоном ответил Тимур. — Я двух застрелил, одного шашкой ударил. Коня убили, конь упал, я тоже упал, разбился. В плен взяли.
— А Насырхан-Тюря?
— В горы ушел.
— Разбили его?
— Зачем разбили? В плен только я попал. Убили наших человек семь. Красных больше убили.
— Значит, пощипал Насырхан-Тюря краснопузых, — довольно потер ладони Гунбин. — Я слышал, что под Ренжитом был бой. Говорят, Насырхан-Тюря после Ренжита еще кое-где дал по зубам красным.
— Не знаю. Я три дня один здесь сижу.
— Допрашивали?
— Допрашивали.
— Что обещают?
— Судить повезут.
— Куда?
— В Наманган. Скоро повезут.
— Расстреляют, наверное?
— Так я им и дался, видишь? — Тимур откинул полу халата и поднял рубашку. Гунбин увидел нож, подвешенный через плечо на ремешке. — Повезут в Наманган, зарежу конвоира, убегу. Опять к Насырхану-Тюре уйду.
— Молодец, парень, — одобрил Гунбин. — Только сумеешь ли?
— Сумею. Умирать не хочу. Жить хочу. Значит, сумею.
— Слушай, парень. — Гунбин круто повернулся к Тимуру и сел на нары, поджав под себя ноги. — Из всей охраны доблестного Насырхана ты мне понравился больше всех. У тебя есть голова на плечах. Если сумеешь выкрутиться из рук гепеушников и на этот раз, то далеко пойдешь. Хочешь мне помочь в одном деле?
— Ты гази — и я гази. Мы как одна рука, как один меч, — заученно, тоном фанатика ответил Тимур. — Говори, что делать надо. Может, вместе конвой резать будем, бежать будем?
— Эх, друг, если бы меня повезли вместе с тобой в Наманган… — мечтательно проговорил Гунбин. — Мы бы с тобой из-под конвоя ушли. Только не выйдет это. Не повезут меня в Наманган. Здесь мое дело подведут. А помочь ты мне сможешь, если захочешь.
— Ты друг ляшкар-баши, благородного Насырхана-Тюри, — горячо прошептал Тимур. — Я его мюрид и верный воин. Спасением души своей клянусь, прахом моего отца, расстрелянного большевиками, клянусь, что помогу тебе всем, что будет в моих силах.
— Слушай, парень! — зашептал Гунбин. — Мою настоящую фамилию ГПУ знать не может. О том, что я был у Насырхана-Тюри, оно тоже не догадывается. Я сейчас Анисим Фадеевич Савельев, русский, недавно демобилизованный из армии командир красного эскадрона. Меня по липе взяли.
— По липе? — удивленно переспросил Тимур. — По какой липе? Что такое липа?
— Э-э! — с досадой отмахнулся Гунбин. — Не поймешь ты этого. В общем, меня арестовали не за то, что я был у Насырхана-Тюри. Я думаю, что меня спутали с кем-то. По чужому делу взяли, по липовому.
— А-а-а! — обрадованно закивал головой Тимур. — Понимаю.
— Если удастся тебе сбежать, поезжай в Коканд. В Коканде всякий укажет тебе дом, в котором живет светильник разума и веры Миян Кудрат Хозрет. Скажи святому, что я арестован, что при аресте со мною не было ни денег, ни писем, которыми он снабдил меня. Деньги и письма хранятся в доме Мансурбая в старом городе. Место, где они хранятся, знает, кроме меня, еще и Самигбек, сын Мансурбая. Святой Миян знает, что, хотя Самигбек и пользуется доверием большевистского руководства, занимает высокий пост и состоит в партии, — все это только внешне. Он остался настоящим мусульманином и помогает нашему святому делу. Запомнил?
— Запомнил. Деньги и письма лежат в доме Мансурбая. Где они лежат, знает Самигбек, — повторил Тимур.
— Передай святому, что я умоляю его ходатайствовать перед мусульманами, занимающими высокие посты, об облегчении моей участи. Понял?
— Понял. Что еще передать святому Мияну?
— Больше ничего. Если ты выполнишь мою просьбу, то Миян Хозрет не оставит тебя без награды. А когда я выйду отсюда, я награжу тебя особо.
— Благодарю, господин.
— Не забывай, что мы с тобой не знаем друг друга, — понизив голос до шепота, еще раз напомнил Гунбин и отвернулся от Тимура, услышав шаги за дверями камеры.
Тимур снова лег на свое место. Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь звуками шагов в коридоре.
Первым нарушил молчание Тимур.
— Ты хочешь, чтобы ГПУ поверило, что ты русский, а сидишь как мусульманин, — с немалой долей ехидства прошептал он, не поднимаясь с места.
— О, черт! — спохватился Гунбин и спустил ноги с нар, — и в самом деле… хорошо, что никто не видел.
Тимур повернулся на спину, закинул руки за голову и, мечтательно глядя в потолок, запел:
Красавица, с тех пор, как я лишен тебя,
Я по ночам не сплю! Мечты к тебе летят.
— Ты что? — испугался Гунбин. — Сейчас прибегут, орать начнут. Привяжутся.
— А ну их к черту, — беззаботно отмахнулся Тимур и еще громче запел:
Вздыхаю и томлюсь, и таю, как свеча,
Которую жара и пламя не щадят.
Лязгнул замок двери, в комнату вошел дежурный.
— Ну ты, певун, — приказал он Тимуру. — Собирайся с вещами. Отправляют тебя.
— Уже?! — вырвалось у Гунбина.
— Вещей нет, — легко вскочил с нар Тимур. — Один халат только и есть. Готово, собрался.
— Не забудешь о моей просьбе? — тревожно зашептал Гунбин.
— Все будет так, как захочет всемогущий аллах, — улыбнулся ему Тимур, направляясь к двери.
— Скоро меня вызовут?! — раздраженно закричал Гунбин на дежурного. — Голодовку объявляю!
— Теперь, наверное, скоро вызовут, — усмехнулся дежурный. — Не успеешь проголодаться.
* * *
Кадыров, заместитель Лобова, заранее подготовился к разговору с Гунбиным. Перед ним лежала стопка чистой бумаги. На подоконнике, почти скрытый полузадернутой портьерой, примостился Тимур, уже одетый в чекистскую форму. Посередине комнаты, как раз против стола Кадырова, стоял стул. Человеку, севшему на этот стул, были видны только колени и сапоги Тимура.
Конвоир ввел в кабинет Гунбина.
— Садитесь, — пригласил его Кадыров, указывая на стоящий посередине комнаты стул.
— На каком основании меня задержали? — усаживаясь, вызывающе спросил Гунбин, — что у вас в Туркестане за порядки? Хватают людей и сажают за решетку просто так, за здорово живешь.
— Все это сейчас мы выясним, — спокойно ответил Кадыров. — Как ваша фамилия?
— Не знаете? Даже фамилии не знаете! — разгорячился Гунбин. — Так какого черта ваши подручные хватают человека, даже не установив его фамилию?
— Вот в этом-то я и должен разобраться, — с прежним спокойствием ответил Кадыров. — Как ваши имя и фамилия?
— Савельев Анисим.
— Год рождения?
— 1892-й.
— Место рождения?
— Город Тула.
— Когда и зачем приехали в Узбекистан?
— Вчера приехал. Как демобилизованный из Красной Армии, хотел устроиться на работу, да раздумал.
