Зелёный шум - Мусатов Алексей Иванович

— Да вы потише, ещё задушите! — рассердилась Елька. — Это вам не мешки с зерном! — И, кивнув девочкам, она тоже принялась ловить поросят.

— Дурачки! Лопоухие! Для вас же лучше делается. На воле будете гулять, на травке, — ласково говорила Елька, засовывая поросят в плетёные корзины.

Вскоре первая подвода была загружена. Стеша накрыла ящики и корзины брезентом, связала верёвкой и, кивнув Гошке с Никиткой, велела им везти поросят в летний лагерь.

Взгромоздившись на передок телеги, мальчишки тронули лошадь.

Ехать пришлось через всю деревню. Успокоившиеся было поросята на тряской булыжной шоссейке вновь зашевелились, беспокойно захрюкали и подняли визг. Визжали они на разные лады, и казалось, что на телеге едет несыгравшийся шальной оркестр.

Встречные колхозницы останавливались, покачивали головой:

— Ну и музыка на колёсах!

— И куда только везут бедных? Разбегутся они на воле, одичают.

— Вот же выдумала эта Шарапиха!

— Опять пыль в глаза пускает.

Гошка стиснул зубы и хлестнул лошадь, хотя та и без того шагала довольно споро.

Никитка осторожно потянул приятеля за рукав.

— Гош, а Гош! А вдруг поросята и впрямь разбегутся? Чего тогда с тётей Шурой станет!

— Ладно тебе, закаркал, — огрызнулся Гошка. — У других же получается. А чем мамка хуже?

Но толком он ничего не мог объяснить. Мать за последние дни редко бывала дома: то наблюдала за стройкой летнего лагеря, то ездила с Николаем Ивановичем в город раздобывать корма, и Гошке никак не удавалось поговорить с ней.

Но вчера вечером, словно угадывая тревоги сына, она попросила его прочесть ей напечатанный в областной газете рассказ совхозной свинарки Семыниной: «Как я вырастила две тысячи поросят».

Статья была длинная, и Гошка было заторопился, зачастил, но мать сразу же остановила его:

— Чего как палкой по забору трещишь? Ты мне с чувством читай, с расстановкой.

Гошка стал читать медленнее.

— Видишь, сынок, Анна же могла, — заговорила мать, когда статья была дочитана до конца. — А ведь она тоже не богатырь-женщина, не чудо какое. Обыкновенная, вроде меня. А вот всё же осилила, выдюжила. Так чем же я-то хуже? Только бы подспорье было да выручка.

Выехав за околицу деревни и свернув налево, ребята вскоре добрались до летнего лагеря. Он раскинулся в берёзовом перелеске. Всё здесь было очень просто.

На большом участке, обнесённом изгородью из жердей, стояли лёгкие навесы, защищающие поросят от дождя и солнца. Рядом разместились самокормушки и автопоилки. Вода по трубам поступала из озера, к которому примыкал лагерь. Справа от озера, за перелесками, тянулся выпас, потом поля с посевами люцерны, клевера, кукурузы.

У лагерных ворот Гошку и Никитку встретили Александра, Николай Иванович и дед Афанасий.

Ребята въехали в лагерь, развязали брезент и принялись вытаскивать из корзин и ящиков поросят.

— Ну, вот и первые переселенцы, — улыбнулся председатель. — Принимай, Александра Степановна. А сейчас и с других ферм повезут.

Вскоре в лагерь въехала трёхтонка с крытым верхом, наполненная разномастными поросятами. За рулём сидел шофёр Пыжов, долговязый парень с тугими, румяными, как помидоры, щеками. Он открыл борт машины, и поросята посыпались на землю. На мгновение они замерли, пошевелили пятачками, а потом, словно по сигналу, бросились врассыпную и затерялись среди кустов и деревьев.

— Резвись, орава, нагуливай сальце да мясо, — махнул им вслед рукой дед Афанасий, вызвавшийся работать в лагере ночным сторожем.

— А впрямь они здесь как рыба в воде, — сказала Александра, проводив глазами поросят.

Достав тетрадку, она отметила, сколько животных доставили Гошка с Никиткой, сколько с отдалённой фермы привёз Сёма Пыжов, и попросила их поторапливаться — к обеду надо переправить в лагерь весь молодняк.

Гошка с завистью посмотрел на Пыжова — а не плохо бы прокатиться с ним. Но ничего не поделаешь — надо кому-то поработать и на одной лошадиной силе.

Минут через двадцать, вернувшись в Клинцы на свинарник, Гошка с Никиткой загрузили подводу новой партией поросят и повезли их в лагерь.

Солнце уже поднялось высоко и сильно припекало.

Никитка вёл себя неспокойно, то и дело вздыхал, кряхтел, воровато оглядывался по сторонам.

— Чего ты будто на горячих углях сидишь? — недоумевая, покосился на него Гошка. — Если надо куда — лети воробушком.

— Нет-нет, поедем. Только побыстрее давай. — И, выхватив у Гошки вожжи, Никитка принялся погонять лошадь.

Когда выехали за околицу, Гошка неожиданно уловил подозрительный шорох. Он спрыгнул с подводы и оглядел корзины и ящики. Из одной корзины, стоявшей в задней части телеги, высовывались влажные розовые пятачки. Поросята с сердитым сопеньем перегрызали прутья, раздвигали их в стороны и высовывались наружу.

Гошка шлёпнул ладонью по нахальным пятачкам и примостился на краю телеги.

— Ты правь, я сзади сяду, — сказал он Никитке, а сам прижался спиной к корзине.

— Чего там? — спросил Никитка.

— Да поросята нахальничают, следить надо.

Но поросята не унимались. Они толкали Гошку в спину, хватали за рубаху и перегрызали всё новые и новые прутья корзины.

«А ведь вырвутся, дьяволы», — подумал Гошка и крикнул приятелю, чтобы тот быстрее погонял лошадь.

— Ой, Гошка! — вдруг приглушённо вскрикнул Никитка и, соскочив с телеги, стремглав бросился бежать в сторону от дороги.

«Что это с ним?» — удивился Гошка, выглянув из-за корзин с поросятами.

Лошадь, почувствовав, что ею никто не управляет, пошагала ленивее, стала щипать траву. А потом взяла да и поехала мимо поворота к лагерю.

— Никитка, вернись! — позвал Гошка приятеля, но тот уже скрылся за кустами.

Гошку бросило в жар. Не мог же он оставить корзину, из которой поросята вот-вот вырвутся наружу.

Он заорал, чтобы лошадь поворачивала налево, но та шла себе прямо и всё больше удалялась от развилки дороги.

Что было делать?

Гошка стащил рубаху, наспех завязал прохудившийся бок корзины и, подбежав к лошади, повернул её в сторону летнего лагеря.

Всё это заняло не больше минуты, но когда он вернулся обратно, то пятеро поросят, порвав рубаху, один за другим выскочили из корзины и кубарем скатились с телеги. Гошка успел лишь схватить за ногу чёрно-белого боровка и сунул его под брезент в соседнюю, ещё крепкую корзину. Потом бросился в погоню за остальными поросятами.

А те, ошалев от солнца и зелёного раздолья, как оглашенные, описывали по лугу широкие круги, рыли пятачками землю, жадно поедали сочную траву.

Гошка метался из стороны в сторону, забегал к поросятам спереди и сбоку, подползал к ним по-пластунски. Он то умильным голосом увещевал их быть послушными и не бояться его, то начинал браниться и швырять в них палками и комьями земли.

На дороге показались ещё две подводы с корзинами и ящиками.

Сопровождавшие их ребята из «команды ретивых», увидев запарившегося Гошку, поняли, что случилось, и бросились ему на выручку.

Но поросята продолжали резвиться вовсю и никому не давались в руки.

— Ловить нам не переловить, — сказала Таня и, сбегав к телеге, принесла железное ведро. — Давайте поросят вроде как на обед позовём, как тётя Шура делает. Только вы не зевайте. — И она забарабанила палкой по ведру.

Поросята, навострив уши, стали сбегаться к девочке, мальчишки, изловчившись, хватали их за ноги и водворяли обратно в корзины и ящики.

Переведя дыхание, Гошка надел свою располосованную рубаху.

— Хорош, нечего сказать, — фыркнул Борька. — Эх ты, возчик! С первого же дня и чепе — поросят выпустил.

— Будет тут чепе, когда среди нас дезертир объявился, — нахмурился Гошка и рассказал, как поросята продырявили корзину и как Никитка ни с того ни с сего убежал с подводы. — Ну погоди, Краюха! — погрозил он. — Будет тебе выдача, попомнишь меня!

— Ты не очень грозись, — заметила Елька. — Какой же он дезертир? Ведь это его мамка заставила домой вернуться.