Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич

Плотный слежавшийся снег забил узкую теснину в скалах, и из-под его заледеневшей толщи неслышно отсюда вырывался буйный поток, кипевший среди бараньих лбов и в небольших водопадах.

Дальше виднелось кривое редколесье, а за ним темно-лиловой, почти черной гранью вставал окоем хвойных лесов. В горизонте здесь не было привычной акварельной размытости. Это создавало ощущение прозрачности и глубины. Очертания хребтов, переходы цветов и оттенков воспринимались четко и резко, как на детской аппликации.

— Не люблю оци горы, — вздохнул за спиной Другова старшина. Он отдыхал, по примеру Шония скинув ремень и расстегнув гимнастерку. — Зажало тэбэ, як у том гробу. Ниякого простору душе. — Его коротко подстриженные рыжеватые усы презрительно топорщились. — Ото стэп… Грудь сама дыше!

— Ничего ты не понимаешь, Остапчук! — сказал Костя. — Я в вашей степи чувствую себя маленьким и несчастным. Равнина, она, понимаешь, пугает, как бесконечность. Ночью в небо смотрел, да? Страшно было?

— Страшно? — Остапчук расхохотался громко и искренне. — Страшно… Страшно, колы ведмидь на тэбэ прэ, а у тэбэ колун або полино замисть винтовки. Силаева спытай, вин знае… А нэбо що, там зирки, як свичечки, и мисяць, як той рожок.

— Рожо-ок! — Костя даже сплюнул с досады. — Темный ты человек, Остапчук.

— Но-но, сэржант Шония! — Старшина расправил плечи и даже как-то горделиво избоченился. — Не забывай, с кем говоришь. — Он пощелкал по своей петлице с четырьмя треугольничками. — И ворот застебни. Тоже той… начальник караула, примэр бойцам подаешь…

В этом споре Другов разделял точку зрения сержанта. Степь всегда нагоняла на него скуку. Горы выглядели куда разнообразнее и красочнее. В них была объемность, высота и глубина — то самое третье измерение, которого не знали равнины.

После обеда и короткого отдыха принялись за дело. Радзиевский не спеша обошел нависающую над тропой скалу, то и дело останавливаясь и что-то прикидывая в уме. Он оглаживал скалу ладонью, словно ваятель нетронутую глыбу мрамора, отмечая что-то кусочком сланца на ее шероховатой поверхности.

— Это не гранитная скала, — заметил лейтенант, как бы рассуждая вслух. — Типичный порфирит, тоже крепкий орешек. Наша седловина образовалась из-за того, что сланец гораздо податливее этой породы и больше подвержен разрушению.

Приступив к своим обязанностям, Радзиевский наконец обрел дар речи. Истру молча, с уважением наблюдал за его действиями. В темных глазах командира роты можно было прочесть живое любопытство.

— Взрывчатки хватит? — спросил он осторожно, точно боясь спугнуть мысли сапера.

— Не в этом дело, — ответил Радзиевский. — Скалу надо положить так, чтобы она загородила тропу, легла на первый уступ. Иначе, если махина эта разлетится вдребезги и скатится вниз, работа наша не будет иметь никакого смысла. Все три места, где надо бить камеры для зарядов, я пометил.

Истру собрал весь небольшой отряд:

— Слушай приказ! Лейтенант Радзиевский, Остапчук и Силаев будут долбить ниши в скале. Я и Повод отправимся к балагану. Надо разобрать его и перетаскать сюда бревна из штабеля. Что-то сгодится для блиндажа, что-то на дрова пойдет. Через два часа мы подменим Остапчука и Силаева. — Истру посмотрел на часы: — До захода солнца больше семи часов. За это время Шония и Другов разведают долину на север отсюда. Необходимо найти места, удобные для лесного завала. До этого мы не сможем взорвать скалу. После взрыва лошади в долину не пройдут. Не на себе же тащить весь инструмент. Пойдете налегке. С собой ничего не брать, кроме оружия. Задача ясна?

— Так точно, — вытянулся Шония, эффектно вскинув руку к пилотке. — Разрешите выполнять?

— Другов, возьмите автомат Повода. Если судить по карте, настоящий лес отсюда в десяти-двенадцати километрах. Не забудьте, что в горах быстро темнеет. А впрочем, — махнул рукой Истру, — не мне вас учить, Шония горы знает.

…Пять человек стояли у Вислого камня и смотрели вслед двоим, спускавшимся вниз по узенькой тропке. Они были уже далеко, и фигурки их казались отсюда неправдоподобно маленькими. Пологий северный склон стелил им под ноги пестрое многоцветье альпики, словно бесценный ковер.

— Ну и кто же третий? — спросил начальник штаба, щуря и без того узкие глаза.

Все молчали. Майор вздохнул, передал картонную папку своему помощнику по разведке и отступил на шаг. Капитан Шелест исподлобья взглянул на бойцов:

— Кто-нибудь из вас занимался альпинизмом?

Коротенькая шеренга по-прежнему молчала.

— Стало быть, никто и представления об этом не имеет? — спросил Шелест, и в его глазах с воспаленными веками нельзя было прочесть ничего, кроме смертельной усталости.

— Красноармеец Другов. Разрешите? — Высокий нескладный парень поднял руку. — Вообще-то я увлекался…

— Выйдите из строя, — приказал капитан.

— Увлекался еще в Москве, в университете.

— Кем готовились стать?

— Учился на филологическом, кончил два курса.

Старшина Остапчук одобрительно покачал головой: башковитый! Хотя парню, судя по всему, было уже под двадцать, в долговязой фигуре его отмечалось что-то еще не сложившееся, не оформившееся до поры, как в стати стригунка-жеребенка. Голенастые ноги с большими ступнями, длинные руки с широкими красными кистями, острый кадык, от волнения перекатывающийся под горлом. Некоторую несуразность в облике молодого бойца подчеркивала не по размеру подобранная гимнастерка: слишком короткие рукава и слишком просторный ворот.

— Мое увлечение альпинизмом носит скорее платонический характер, — как бы оправдываясь, добавил красноармеец.

— Как это понимать? — поднял брови майор.

В строю засмеялись.

— Ну, хватит! — нетерпеливо махнул рукой начальник штаба. — Короче, какое отношение к этому делу вы имеете?

— Интересовался. Читал, — смущенно пожал плечами боец. — На лыжах ходить умею…

— Что делать, других у меня нет, — вздохнул Истру.

— Пойдет, — поддержал его помощник начальника штаба по разведке, или ПНШ, как его называли сокращенно. Ему, видимо, надоела вся эта процедура.

— Будь по-вашему, — согласился майор, все еще не спуская оценивающего взгляда с долговязой фигуры красноармейца.

Излишне пристальный взгляд светлых голубоватых глаз Кирилла Другова был достаточно мягок, даже добр, но в нем сквозила едва заметная лукавинка, которая почему-то злила майора.

Вряд ли Кирилл смог бы объяснить достаточно определенно, почему он добровольно вызвался идти на Правую Эки-Дару. Скорее всего виной была его романтичность и чрезмерная впечатлительность. В какую-то минуту Другову стало до чертиков жаль этого немолодого капитана с покрасневшими от бессонницы глазами. Затянутый в боевые ремни, выглядевший таким молодцеватым, таким уверенным в себе, помощник начальника штаба вдруг неожиданно смутился, когда добровольцев не оказалось, и Кирилл заметил на его лице что-то похожее на растерянность. Парню тяжело было видеть любое проявление нерешительности в поведении бывалого фронтовика, гимнастерку которого украшали два боевых ордена. И Кирилл поднял руку.

— Другов, вы комсомолец? — неожиданно спросил майор.

— Так точно!

— Ну что ж, пусть будет так, как будет, — еще раз подтвердил свое решение начальник штаба и, запустив пальцы за ремень, разогнал складки на гимнастерке. — Все трое пройдете инструктаж у капитана Шелеста. Короче, ребята, мы вас не в пекло посылаем, хотя пост этот и считаем ответственным. Там сейчас тихо, даже слишком. Но необходимо быть начеку. Тишина не должна расхолаживать. Вы в заслоне, так? — Он снял фуражку и вытер лоб. — Был я недавно внизу, у моря.

В райкомах люди не спят уже несколько суток. Положение серьезное. Мы полагаемся на вас.

— Еще бы, — улыбнулся Истру, — не хлопцы — орлы!

— Тем лучше. Трое таких чудо-богатырей — да ведь это же тройной заслон!

…Трава на альпийских лугах была низкорослой и сбитой так плотно, так густо стоял стебелек к стебельку, что дерновина пружинила под ногами, как волосяной матрац. Тут и там мелькали бледно-лиловые и розовые безвременники. Августовское солнце жгло затылок и шею, но временами порыв ветра приносил с собой зябкое дыхание снега. Из темных расщелин тянуло сыростью замшелого погреба.