— Вот моя анкета, — сказал Егоров. — А я зайду сегодня, через час-другой. — И вышел, все так же улыбаясь.
А Ираклий Кирьянович бросился к словарю. Он, торопясь, искал «культуру — пшено», потом — «просо», потом — «крупу». Последней культуры он так и не нашел. Было как-то не особенно ловко без настоящей уверенности. Он решил более подробно спросить у Карлюка впоследствии, а пока вытащил из беспорядочной груды книг «Справочник агронома». Нет «крупы»! Сложное дело наука! Было время, Ираклий Кирьянович изучал вопрос о происхождении постного масла. А на запрос одного из работников периферии о площади питания редьки он ответил: «Чем реже, тем лучше. Название „редька“ говорит само за себя». Такой ответ он дал тогда в отсутствие Карлюка, который, как мы убедимся ниже, насчет практического сельского хозяйства соображал.
«Черт бы побрал это пшено! — подумал Подсушка. — Понедельник!» И глубоко вздохнул.
Наконец пришел и Карп Степаныч. Ираклий Кирьянович встал и поздоровался с легким поклоном:
— Доброе утро!
— Приветствую вас! — покровительственно произнес Карп Степаныч.
— Как выходной? — завязывал разговор Подсушка.
— Работал всю ночь… Ох-хо-хо-хо! — Карлюк грузно повалился в кресло.
— Вы бы уж пожалели здоровье, Карп Степаныч, Вы должны понять: ваша жизнь — для науки. Нельзя относиться так безрассудно…
Так Ираклий Кирьянович «отчитывал» начальника. А тому было приятно, и он делал вид, что позволяет такое только Подсушке.
— Ну-ну, ладно. Опять пробираете. Постараюсь. Постараюсь отдыхать.
Но еще несколько минут Ираклий Кирьянович возмущался тем, что Карп Степаныч не бережет себя для науки. А под конец они оба вздохнули с грустью.
— Карп Степаныч! — обратился через некоторое время Подсушка. — Крупа — это как? Сеют или как?
— Крупа, — поучительно начал объяснять Карлюк, — эт-то бывает гречневая, манная и… перловая.
— Гречневая. Из гречихи? Такая — с остренькими краями?
— Безусловно.
— А манная с юга? Где-нибудь в пределах Палестины?
— Из пшеницы делают. — Карп Степаныч все это знал очень хорошо. — А не с неба падает. Версия. Легенда.
— А… перловая? — немного смущаясь, спросил Ираклий Кирьянович.
— Перловая? — Карп Степаныч поднял брови.
— Да. Перловая.
— Ах, да! Перло-овая! Помню, помню. Перловая… Перловая?
— Да. Перловая, — повторил и Ираклий Кирьянович.
— Перловая… Перл!.. Что такое перл?.. Что-то выскочило из памяти. Я скажу вам завтра. Вспомню. К нашей теме это не относится: лошадь не кормить перлами.
Ираклий Кирьянович теперь уже точно знал: пшено — из проса, гречневая крупа — из гречихи, перловая— конечно, из перлов, а из каких — скажет Карп Степаныч. «Век живи — век учись», — завершил он размышления по данному вопросу. Затем от вопросов теоретического порядка он перешел к практической работе и доложил:
— Был тут агроном, Егоров. Явился на наше письмо, разосланное по периферии.
— Егоров? Егоров, Егоров… Знакомая фамилия. — Карп Степаныч задумался-, что-то вспоминая. А потом сказал как бы про себя — Нет. Не может быть, чтобы он. Тот, наверно, погиб. Иначе был бы слух.
— Это вы про кого?
— Да так… Вспомнилось. Ну а как он, Егоров-то?
— Ничего. Соображает. По сельскому хозяйству и… вообще. Беседовал с ним — соображает.
— А анкетные данные каковы?
— Совершенно правильно: в анкете человек — весь. — Ираклий Кирьянович достал анкету и, держа ее в руках, объяснял начальнику, сидящему за своим столом, за десять шагов от него: — Та-ак. Из крестьян… Высшее. В других партиях не состоял. За границей родственников нет. Та-ак… Места работы… Интересно! Восемь лет — и все в одном колхозе агрономствует.
— О! Это совсем хорошо! — воскликнул Карп Степаныч. — С наукой не связан, разных там тонкостей в защитах диссертаций не знает, а материал давать будет. А из себя-то он каков?
— Положительный… И ватничек на нем…
— Пройдет, — заключил Карп Степаныч и тут же подумал: «Не он».
Ираклий Кирьянович сочинил приказ, а Карп Степаныч подписал. Агроном Егоров назначался на «опорный пункт» в колхоз «Правда».
А через час вошел Егоров. И прямо к Карпу Степанычу:
— Здравствуйте, товарищ Карлюк!
Карп Степаныч вытаращил глаза, открыл рот и, не спуская глаз с вошедшего, взял со стола, не глядя, очки, надел их, снова снял и еще раз надел.
Ираклий Кирьянович за два года совместной деятельности ни разу не видел Карпа Степаныча таким. Он тоже открыл рот и тоже надел очки. Чему удивлялся Карп Степаныч, для Подсушки было неясно, а сам он удивлялся удивлению начальника.
— При… ветствую… вас, — наконец произнес начальник и спросил после паузы: — Вы?
— Я.
— Филипп Иванович? — И тут он выжал улыбку.
— Филипп Иванович, — ответил Егоров.
— А… как же?
— Да так. Вот пришел.
— И усы… у вас… те же, — уже покровительственно, с улыбкой и склоненной набок головой сказал Карп Степаныч, сложив ладошки на животе.
— И усы, — подтвердил Егоров, погладив их.
И только-только начальник хотел сказать уже готовые слова: «К сожалению, вакантных мест уже нет», как выскочил из-за стола Ираклий Кирьянович и, подражая тону начальника, обратился к Егорову:
— И приказик на вас подписан. Поздравляю! Наука, она…
Карп Степаныч пронзил его взглядом, засопел да еще и пожевал губами в великом недовольстве. Но… податься некуда. Егорову вручили приказ и перечень тем для постановки опытов.
Ираклий Кирьянович ушел за свой стол, съежился там, поник челом над бумагой и ровным счетом ничего не соображал, что сегодня происходит. Дьявольский понедельник!
Филипп Иванович почему-то тоже был сердит. Он нахмурил густые брови, бесцеремонно прошелся по комнате, оглядел стены, остановился перед Карлюком и сказал утвердительно:
— Значит, вы здесь.
— Здесь, — как-то не особенно уверенно подтвердил Карлюк.
— Интересно. Еще не доктор?
— Пока кандидат.
— Итак, я ваш подчиненный.
— Не будем об этом. Мы школьные товарищи. А старое мы забыли. Понимаете, забыли.
— Возможно, — неопределенно ответил Егоров, так что Карпа Степаныча покоробило.
Но он продолжал тем же тоном, с большой выдержкой:
— А завтра вы направитесь к профессору Чернохарову, получите от него две темы для производственного изучения.
— Старый учитель, — сказал Филипп Иванович, задумавшись.
— Наш с вами общий учитель. — Карп Степаныч постучал по столу пальцами и вдруг спросил: — Где же вы пропадали? Не слышно было.
— Воевал, — нехотя ответил Егоров. — Брал Берлин… Потом в колхозе все время.
— Так, так, — оживился Карлюк. — Ну и как там, в Германии-то?
— В каком смысле?
— Дороги там, говорят, хорошие?
— Отличные. Нам бы неплохо позаимствовать.
— Во-от как? Нам — у Германии?
— Ну да. Чего вы так удивляетесь?
— Да нет, нет. Я просто так.
— До свидания! — сказал Егоров.
— Желаю удачи! — совсем уже весело напутствовал Карп Степаныч.
— Будьте здоровы! — сказал уныло и Ираклий Кирьянович.
Егоров ушел. А Карп Степаныч медленно и грозно подошел к столу Подсушки. Как он подошел! Он надел роговые очки, которые снял было после ухода посетителя и которые обязательно надевал при волнении, засунул руки в карманы, сдвинул брови и густым басом произнес, прислонясь животом к столу:
— По-ли-ти-ческая бли-зо-ру-кость! Усы! Почему не сказали мне про усы? Я спрашиваю: почему? Я бы узнал. Он всегда носил усики, еще с института. Почему, я спрашиваю?
— К-к-карп Степаныч!.. — взмолился Подсушка. — Я, я…
— Что «Карп Степаныч»? Зачем «Карп Степаныч»? Я спрашиваю по существу: по-че-му?
— Не было графы в анкете. Графы нет по поводу усов и с какого года. Я согласно анкете…
И Карп Степаныч неожиданно сбавил гнев. Отошел от Подсушки и несколько мягче, но довольно еще грозно сказал:
— Сколько мы теряем! Сколько теряем от неполноценности анкет!
